Та тоже в упор смотрела на него, и ее нежная кожа постепенно становилась пунцовой. Снова кто-то похлопал Калверта по плечу, и он услышал свое имя. Медленно обернувшись, увидел слугу в ливрее.

– Мистер Калверт? Вас просят к телефону.

Извинившись, он стал протискиваться через толпу вслед за слугой. Слова Люси оскорбили его, но произнесены они были вполне искренно – сомневаться тут не приходилось. Значит, Люси считает его вором, попросту укравшим расписку?

Слуга привел его в небольшой, аккуратно обставленный кабинет, указал на телефон и тактично удалился.

В трубке раздался мягкий мужской голос:

– Звонит доктор Вильямс из госпиталя святого Петра. Я звонил вам на службу, и мне сказали, что вы здесь. Я хочу передать вам, что Винсент Гастингс попал в аварию.

– Как это случилось?

– Его сбила машина. Он желает вас видеть.

– Он в тяжелом состоянии?

– Я бы не хотел вдаваться в подробности по телефону, – в голосе врача слышалась профессиональная осторожность.

– И он хочет видеть именно меня? – переспросил Калверт.

– Именно вас. Если вы Гарри Калверт.

– Я Гарри Калверт, можете быть спокойны.

– Тогда не тяните. Он говорил, что это очень важно.

– Я еду, доктор. Спасибо.

Калверт вышел из кабинета и сразу наткнулся на Рода и Плайера, явно поджидавших его в коридоре. Кривая усмешка исказила губы Плайера, когда он сделал шаг вперед. В тот же момент из двери, ведущей в зал, появился слуга. Род крикнул:

– Том, только не здесь…

Калверт медленно прошел мимо, провожаемый двумя парами ненавидящих глаз, снял с вешалки свое пальто и шляпу, а затем сказал, глядя прямо в ледяные глаза Плайера:

– Мы еще встретимся с тобой, ублюдок.

Плайер с пугающим спокойствием ответил:

– Но это будет твоя последняя встреча с кем-либо на этом свете.

Когда, сопровождаемый врачом, Калверт вошел в больничную палату, Гастингс попытался встать. Голова его была забинтована, щеку, как клеймо, пересекала огромная ссадина. Нос превратился в картошку.

– Лучше не вставайте, – предостерег его доктор Вильямс.

Гастингс, тяжело дыша, вновь откинулся на подушки.

– Все его тело выше пояса, как татуировкой, покрыто синяками и ссадинами, – сказал доктор.

– Спасибо, что зашли, Калверт, – прошептал Гастингс.

– Не волнуйтесь, дружище, – успокоил его Гарри и обратился к доктору: – Насколько тяжелы повреждения?

– Ничего серьезного. Возможно, легкое сотрясение мозга, но и это под сомнением. Все станет ясно после рентгена. Был сильный шок, но он уже прошел.

– Садитесь поближе, Калверт, – прошептал Гастингс.

– Я вас покину, – сказал доктор Вильямс, – но прошу долго не задерживаться.

– Спасибо, что пришли, – повторил Гастингс, когда они остались вдвоем. Его бледные губы едва шевелились. – Я должен с кем-то переговорить. С матерью я не могу, она не перенесет этого. Нужно, чтобы кто-нибудь из банка позвонил ей и сказал, что я на пару дней покинул город. Я понимаю, что не имею морального права рассчитывать на вашу помощь, но больше мне не к кому обратиться. Возможно, это покажется вам смешным, но мне хотелось бы напомнить о нашем студенческом братстве.

– Мне это не кажется смешным.

– Следующим можете быть вы, Калверт, – глаза Гастингса замутились, как у больного животного.

– О чем вы? – с недоумением переспросил Гарри.

– Я обязан вас предостеречь.

– Доктор сказал, что вас сбил автомобиль. Наверное, какой-нибудь пьяный лихач выехал на тротуар.

– Меня сбил Том Плайер.

Гастингс произнес это самым обыденным голосом, как что-то само собой разумеющееся, однако в плазах его стояли мука и страх. Калверт почувствовал, как пересохло у него в горле, а по коже побежали мурашки.

– Вы мне не верите? – спросил Гастингс. – По-вашему, я все это придумал?

– Вариант с пьяным водителем кажется мне более вероятным, – глядя на носки своих ботинок, сказал Калверт.

– Без всякого сомнения, это был Плайер. Он специально выехал на тротуар, чтобы сбить меня, – казалось, рассудок Гастингса помутился от страха. – Я узнал его. Он смеялся, направляя на меня машину. Я прижался к стене, но он все же достал меня правым крылом, как бык рогом. Меня отбросило на ступеньки какого-то дома, а Плайер дал задний ход и снова бросился на меня. Я почувствовал запах резины… Спасли мою жизнь только перила крыльца. Затем Плайер съехал с тротуара и умчался.

Тело Гастингса под простыней била мелкая дрожь, а мысли раз за разом возвращались к страшному происшествию.

– Я вас понял, Гастингс, – сдавленным голосом произнес Калверт. – Я вас понял, довольно.

– Он бросился на меня, как взбесившийся бык, и еще хохотал при этом.

– Зачем? Почему?

– Утратив расписку, я стал ненужным. А знаю я чересчур много, – Гастингс попытался приподняться, и это ему почти удалось. – Калверт, берегите расписку. Это ваш единственный шанс уцелеть. На вас будут давить изо всех сил, но пока расписка при вас, не тронут.

«Тут Гастингс бесспорно прав», – подумал Калверт. Его жизнь теперь всецело зависела от клочка зеленой бумажки. Неужели Люси не знает, что, расставшись с распиской, он расстанется и с жизнью? Значит, цена безопасности – двадцать пять тысяч долларов? От всего этого можно впасть в панику. А он еще отдал конверт с распиской Максу. Но Люси, Люси! Нельзя поверить, что она знает все подробности этого грязного дела. Скорее всего, она – слепое орудие в руках негодяев.

– Гастингс, кому же все-таки принадлежит эта расписка? – как можно более спокойно спросил он.

– Человеку по имени Мартин Ван дер Богль, – сказал больной, сделав глоток воды из стакана.

– Это он продал картины? А где он сейчас?

– Он умер.

– Когда?

– Примерно месяц назад. Его-то убил на моих глазах Плайер. Тоже задавил машиной.

– Почему вы не заявили в полицию?

– Я не могу, – Гастингс, казалось, был готов зарыдать.

– Начнем сначала. Расскажите мне все подробно. О Ван дер Богле, расписках, картинах…

– Нет, нет, я не могу… – голова Гастингса металась по подушке.

– Я могу чем-нибудь помочь? Скажите…

– Нет… Они убьют меня…

– Тогда я ухожу, – Калверт встал.

– Нет, нет, не уходите! Останьтесь. Я все расскажу…

Гастингс говорил долго и путано, с трудом шевеля запекшимися губами. Зато его бледное лицо стало спокойным – он целиком ушел в воспоминания.

Лорэми Бостон в свое время отправился в Европу с целью войти в контакт с военной комиссией, занимавшейся вопросами искусства. В Амстердаме он свел знакомство с коммерсантом Ван дер Боглем, предложившим ему две картины Иоганна Гроота. Условия были самые выгодные. Но Бостон, находившийся в Европе с правительственным заданием, не имел права заниматься частным бизнесом. Однако он не удержался и купил обе картины. Ван дер Богль в качестве аванса получил чек на двенадцать тысяч. На остальную сумму была составлена расписка о получении денег после возвращения Бостона в Америку. Желая засекретить сделку, он отправил картины домой не самолетом, каким улетал сам, а пароходом. Единственным документом, фиксирующим сделку, таким образом, оказалась зелененькая расписка. Но в то время это устраивало обе стороны. Бостон опасался осложнений, которые могли возникнуть у него в связи с использованием служебной поездки для личного обогащения. Голландец, к которому картины попали сомнительным путем, огласки должен был опасаться еще в большей мере.

Когда Богль прибыл в Нью-Йорк за оставшимися деньгами, Бостон вначале попытался сбить цену, но ничего не добился. Тогда, сославшись на временные финансовые затруднения, он попросил месяц отсрочки. Хитрый и хладнокровный голландец вначале требовал возвращения картин, но потом согласился на двухнедельную отсрочку.

Гастингс встретился с Ван дер Боглем в банке – он помог ему решить несколько финансовых проблем. Пару раз они обедали в ресторане, и дружба их постепенно крепла, особенно, когда выяснилось, что оба – страстные шахматисты. Ван дер Богль стал навещать Гастингса на дому по вечерам, и они коротали время за игрой и выпивкой.