Запах газа.

Андрей успел сделать полоборота и открыть рот, чтобы крикнуть, что нельзя зажигать огонь, кажется, он даже успел выкрикнуть какой-то звук… но в этот момент колесико зажигалки высекло искру.

Удар, полет, боль, темнота.

Сначала вернулась боль. Потом — холод.

Особенно холодно было лицу и рукам. Холодно и мокро. Андрей провел языком по немеющим губам и ощутил вкус пресной воды, затем вкус крови.

Он понял, что лежит в снегу. Где-то позади слышался треск пламени.

Андрей попытался встать. Безуспешно. Так иногда бывает во сне, когда нужно бежать, а тело тебе не повинуется. Только теперь это был не сон.

Он вновь попытался подняться, упираясь руками в снег. На этот раз ему удалось приподнять голову. Снег под его лицом был красным от всполохов пожара… нет, от всполохов он был рыжим, а красным он был от крови. Андрей осторожно ощупал лицо правой рукой. Кажется, глубокий порез на лбу и на правой щеке тоже… Ну еще бы, его вышвырнуло сквозь стекло. Но хуже было с левой щекой. Казалось, она вся состоит из боли. И это не порез, это ожог. Ему еще очень повезло, что он не обгорел весь — очевидно, падая, перекатился по снегу, и это сбило пламя. Удивительно, что уцелел глаз… оба глаза. Возможно, он моргнул в самый момент взрыва. Возможно. Тогда он мог этого не заметить. Теперь не замечать моргания было трудно — оно отдавалось болью, левое веко тоже было обожжено.

Но боль — это не самое страшное. Боль можно стерпеть. В это трудно поверить, но можно, люди терпят и не такое. Главное — он видит, слышит, чувствует, его руки работают — пальцы закоченели в снегу, но теперь кровообращение восстанавливается… ноги! Он понял, что не чувствует ног.

Он вообще не чувствовал нижнюю половину своего тела.

«Ушиб, это просто ушиб и последствия шока», — сказал он себе. «Сейчас это пройдет».

«Не говори глупостей, — ответил ему Юрий. Сейчас его голос звучал так отчетливо, словно он стоял рядом. — Хоть раз в жизни назови вещи своими именами. У тебя сломан позвоночник.»

«С какой стати? — возмутился Андрей. — Я упал на мягкий снег!»

«Тебя вышвырнуло взрывом через закрытое окно. Твоим телом выбило прочную деревянную раму. Да и потом могло приложить каким-нибудь обломком.»

Андрей застонал и, упираясь руками, повернулся набок. Теперь он мог видеть пылающий дом и разбросанные вокруг головешки. Его обожженная щека чутко откликнулась на идущее от огня тепло.

— Эй! — крикнул он и поразился, как слабо звучит его голос. — Есть кто живой?

Лишь жадный треск пламени был ему ответом.

«Никаких шансов, — сказал Юрий. — Ты находился в самом выигрышном положении — у окна. Тебя выбросило. Остальные просто сгорели внутри.»

Сулакшин снова перевернулся на живот. Ребра с правой стороны незамедлительно отозвались болью, тупой, но сильной. Сломаны? Пожалуй, все-таки нет, иначе было бы еще хуже.

Надо доползти до входа. Если кто-то выжил, там есть следы. И потом, там машины. Если они, конечно, не уехали. Андрей не умел водить машину, а если бы даже и умел, как бы он это делал без ног? Но об этом он пока не думал. Надо ползти. Это не сложно. Напрягаем мышцы левой руки… вот та-ак… теперь правой… как больно, блин! Пра-авой… ничего, к боли можно притерпеться… опять ле-евой…

Он дополз до угла и, едва завернув за него, понял, что надежды были тщетными. Обе «Нивы» горели. Судя по всему, догорали, так что бензобаки уже успели взорваться, и с этой стороны опасности не было. Очевидно, машины стояли слишком близко к выбитой взрывом двери по крайней мере, одна из них, с которой огонь перекинулся на вторую.

«Ты бы все равно не смог вести, — утешил Юрий. — Даже завести бы не смог. Водители из города не оставляют ключ в зажигании, даже если приезжают в лес.»

«По крайней мере я мог бы забраться внутрь и ждать помощи, а не лежать на снегу», — возразил Андрей.

«Бессмысленно рассуждать в сослагательном наклонении. Исходи из реальной ситуации.»

В этот момент чуть в стороне от машин Андрей заметил лежащую в снегу фигуру. Значит, кому-то все-таки удалось выбраться! Вряд ли этого человека могло выбросить через дверь — они все тогда были в комнате, никто не находился в передней. Значит, он выбежал сам. И хотя он, несомненно, ранен, иначе не лежал бы на снегу, но, вероятно, все-таки жив.

Андрей, как мог быстро, пополз к лежавшему. С каждым движением вперед, однако, он все больше убеждался, что простертая в снегу фигура кажется черной вовсе не из-за особенностей освещения.

Когда он подполз вплотную, подозрения превратились в уверенность. Черные лоскуты сгоревшей кожи и одежды покрывали все тело. На фоне общего запаха гари, шедшего от пылающего дома, резко пахло горелым мясом, жжеными волосами и какой-то химией — должно быть, синтетикой, входившей в состав костюма. Судя по комплекции, это была девушка; к тому же из снега в паре метров позади торчала туфля.

Андрей передвинулся правее, и его лицо оказалось рядом с головой трупа. На его несчастье, голова была повернута в его сторону, и он увидел то, что еще недавно было лицом, способным очаровать большинство мужчин. Оскал зубов в безгубом рту, дыра на месте носа, спекшиеся мутные шары глаз, вывалившиеся из орбит и свисающие на ниточках нервов. Круглую голову, странно выглядящую без волос, покрывала черная корка. Среди этой корки, на том месте, где когда-то было ухо, Андрей увидел вплавившуюся в кожу сережку с голубым камешком.

Катя.

Ее пышные, воздушные волосы сослужили ей плохую службу. Они вспыхнули, как тополиный пух. Хотя, конечно, дело не только в волосах. В тот момент, когда она выбежала, она уже горела вся. Скорее даже следует винить ее одежду, оказавшуюся слишком легко воспламеняющейся.

Андрей уже начал отползать в сторону, и в этот момент его желудок принялся исторгать все, что было съедено и выпито. Андрей блевал, не в силах даже поднять голову достаточно высоко, и брызги летели ему в лицо, а кислый, отдающий вином запах бил в ноздри, вызывая новые позывы. Наконец последние, уже сухие спазмы перестали сотрясать измученное тело. Андрей с трудом отполз от оставленной им лужи и в изнеможении упал на снег.

«Долго ты намерен здесь прохлаждаться?» — осведомился Юрий.

«Пока меня не спасут», — обессиленно ответил Андрей.

«Тебя никто не спасет. Дом скоро догорит, и к утру не останется даже дыма, который можно заметить с шоссе. Вас хватятся не раньше завтрашнего вечера. Ночью обещали по области до минус двенадцати. К тому времени, как сюда кто-нибудь доберется, твой труп уже промерзнет настолько, что по нему можно будет стучать, как по дереву — если кому-то вдруг захочется сплюнуть через левое плечо.»

«Что же делать?»

«Ты меня спрашиваешь? Ну вообще-то вариантов два: лежать и ждать смерти или ползти к людям.»

«До станции шесть километров. И до Силикатов — почти пять.»

«Ничего не могу с этим поделать.»

Андрей обдумал ситуацию. В поселке у станции, конечно, есть медпункт, телефон и все такое, но до станции ему не доползти. До Силикатов — тоже не просто, но это, по крайней мере, ближе. К тому же всего через два километра он будет уже на шоссе, а там можно встретить машину. Конечно, ночью шансы не велики, но может же ему повезти хотя бы в этом. На самом деле два километра до шоссе по прямой, а он не может ползти по глубокому снегу, да еще без всяких ориентиров. Значит, нужно двигаться тем путем, каким приехали сюда «Нивы», и путь получится несколько длиннее. Но об этом лучше пока не думать. Главное — машины оставили следы на снегу, и он не собьется с дороги. Тропа, ведущая до проселка — самый сложный участок, на ней много снега, и хорошо, что ее предстоит преодолеть в первую очередь, пока у него еще достаточно сил. Достаточно ли? Не думать об этом! Надо ползти вперед. Ле-евой… пра-авой… ле-евой…

Преодолев пару десятков метров по следу протекторов, Андрей наткнулся на какой-то бесформенный предмет, торчавший из снега. Он поднес эту вещь к глазам; это оказалась кастрюля, наполовину вывернутая наизнанку — одна из ее ручек смотрела внутрь. Андрей оглянулся на горящий дом и теперь увидел его с третьей стороны с той, где находилась кухня. Здесь не осталось стены и поднимавшейся над ней части крыши; тлеющие обломки были веером разбросаны в радиусе не меньше тридцати метров. Андрей надеялся, что среди этих разбросанных по снегу предметов нет ничего хуже обломков стены или мебели.