Пленник не стал дожидаться повторного приглашения. Он кончиками пальцев зацепил кусок пластыря, стягивавшего рот и щеки, быстро дернул его справа налево. На секунду сморщился от боли, бросил светлый липкий прямоугольник на пол, густо усыпанный помятыми водочными пробками.

Ел он довольно долго, с шумом втягивая в себя длинные китайские вермишелины. Желтоватый бульон, оставшийся на дне пенопластовой лоханки, он тщательно вымакал кусочками хлеба, нанизанными на кончик пластмассовой вилки.

Закончил есть, вопросительно посмотрел на здоровяка. Тот понял немой Серегин вопрос по-своему. Он вернулся к столику, по виду – общепитовскому, вновь опустил в полупустую банку самодельный бульбулятор. Примерно через пару минут он выключил свой шумный электроприбор, прямо из пакета насыпал в банку заварки, прикрыл банку все тем же кусочком белой пластмассы от китайской лапши. Когда почти все длинные черные "червячки" переселились на дно банки, он осторожно налил из нее пленнику в заранее приготовленный пластиковый стаканчик. Серега так же осторожно подхватил ароматный напиток, зажал стаканчик между руками, осторожно, маленькими глоточками стал вливать в себя драгоценную жидкость.

Деньги.

Он допил светло-коричневый, с красноватым отливом чай, снизу вверх беспомощно посмотрел на толстяка. По лицу бывшего борца было видно, что он – только исполнитель, пешка в чужих руках. Типичный "бык", или "пехотинец". Не он принимает здесь решения, не ему определять судьбу пленника. Сказали накормить – накормил, скажут прикончить – убьет, не задумываясь. Спорить с таким или тем паче о чем-то просить – себе во вред. Не ровен час, озвереет от непонятного поведения, намнет бока, а то и обратно свяжет по рукам и ногам. "Нет, – решил Серега,– в этом "быке" зверя будить не стоит!"

Он еще раз осмотрелся по сторонам, только сейчас заметил некое подобие топчана – несколько ящиков из-под водки, прикрытых сверху какими-то тряпками. Он сделал пару шагов к "кровати", оглянулся на борца. Тот молча, с невозмутимым лицом наблюдал за его передвижениями по бетонной коробке. Сергей присел на краешек "топчана", потом прислушался в ощущениям внутри себя, еще немного подумал и прилег на тряпки, за неимением подушки подложив под голову скрученную в комок куртку.

Здоровяк пошел к двери, достал из цветного пакета несколько белых коробочек с китайской пищей. Он бросил их на пол, пенопластовые тарелочки с треском попадали на бетонный пол, разлетелись в стороны.

– Это – тебе! – Невозмутимо пояснил борец. Подошел к двери, несильно пнул ногой по мятому железному ведру, стоящему у входа: – Это твой туалет! Сюда можешь поссать! А если будешь срать, закрывай все тряпкой, а то от вони сдохнешь!

Он лязгнул дверью, послышалось скрипение ключа, проворачиваемого в замке, шаги вверх по лестнице.

Серега лег на спину, закинул руки за голову. Боль в затылке немного уменьшилась, стала наваливаться сонливость. Через несколько минут он незаметно для себя уснул, не подозревая, что за ним неустанно наблюдают по монитору из комнаты наверху. Во сне он повернулся на бок, боль в травмированной части головы стала еще меньше, а сон – глубже…

…Сергей Быков "по жизни" был тренером.

Родился и вырос он в глухой алтайской деревушке, растянувшейся вдоль берегов двух притоков реки Бии – речушек Хмелевка и Аламбай. Если с названием первой реки сомнений не возникало, – откуда оно возникло, то над происхождением имени второй – Сережка думал не раз, но ничего путного в голову ему не пришло, а спросить у взрослых он постеснялся. Взрослые летом были вечно заняты большим домашним хозяйством.

Зимой им было попроще. С раннего утра Сергея вместе с младшей сестрой отправляли в школу, где после окончания уроков весь класс оставляли в "группу продленного дня". Детей в школе кормили обедом за счет колхоза, ежемесячная плата за ежедневное двухразовое питание составляло даже по тем меркам небольшую сумму – всего-навсего три рубля. Родители деревенских школьников, целый день занятые на работе, были очень рады, что их чада не болтаются без присмотра по всей деревне. Правда, самих "чад" группа продленного дня откровенно не вдохновляла. Верховодили в классе мальчишки – переростки, по три – четыре года "просидевшие" в одном классе. Их почему-то не исключали из школы, как того требовал элементарный здравый смысл, "тянули" из класса в класс, чтобы выпустить, в конце концов, из восьмилетки со свидетельством о минимальном образовании, дающем право на получение рабочей профессии. "Переростки" совершенно не обращали внимания на молоденьких учительш, которых, как правило, оставляли с классом для выполнения домашних заданий. Гам в классе стоял такой, что ни о какой нормальной подготовке к урокам и речи не могло быть. Сергей тихо возненавидел группу продленного дня всего через месяц непрерывного "кипения" в этом аду.

Но главной причиной нелюбви к продленным дням были, конечно же, одноклассники – второгодники.

Родился Сережка вполне здоровеньким, но либо по недогляду матери-одиночки, либо по злой иронии судьбы он сильно заболел в детстве и едва не умер. Бесконечные рвота и понос продолжались почти месяц, уже за первые несколько дней до костей они иссушили его худенькое тельце, он ничего не ел, отказывался даже пить.

"Ну, вот и все! Он уже празднует!" – Говорили соседки, заглянув в дом к его тоже сильно похудевшей матери.

Но Сережка каким-то чудом выжил. На третий или четвертый день "голодовки" он неожиданно для потерявшей всякую надежду матери попил из бутылочки сладкой водички. Потом – еще… Еще через день стал понемногу пить молоко… Видно, воля Всевышнего и тяга к жизни оказались все же посильнее обстоятельств…

Сергей выжил, но здоровье длительная болезнь подорвала основательно.

Однажды летом мать "выбила" две путевки в пионерский лагерь – для Сереги и его сестры Ольги, которая была младше его на два года.

В пионерском лагере царили те же законы, что и в школе – сильный бьет слабого, а стайка мальчишек всегда сильнее одного или двух сверстников. Но здесь было хоть какое-то подобие справедливости. В отряде все были одного возраста. То есть силы все равно более-менее у всех были равны. Если дрались – то один на один, а после рукопашной можно было вновь стать друзьями: здесь уважали только тех, кто мог постоять за себя.

Именно в пионерском лагере Сергей впервые увидел "живого" тренера. Александр Александрович – так звали бывшего солдата, молодого спортсмена, организовавшего все спортивные мероприятия в лагере. Он умел все: играть в футбол, волейбол, бегать, высоко и далеко прыгать в большую песочную яму, большим блестящим секундомером засекать время, за которое пацаны пробегали тридцать или шестьдесят метров.

Авторитетом он обладал непререкаемым. Толпы мальчишек чуть ли не круглые сутки повсюду сопровождали его. "Сан Саныч" в глазах Сергея был идолом, почти Богом. Стать таким же, как он, десятилетний деревенский мальчишка, даже не мечтал.

В сельской восьмилетней школе очень долго не было ни учителя физкультуры. Физическое воспитание вели все преподаватели, по очереди. Они вытаскивали из раздевалки два или три мата, и дети весь урок по очереди кувыркались на них.

Кувыркался с тех пор Серега хорошо.

Единственной отдушиной для растущего организма стали игры "в индейцев". Кино в деревню завозили регулярно, и когда вечно пьяный киномеханик ненадолго "просыхал", по белому экрану деревенского клуба неслись оперенные всадники с лицом Гойко Митича – Оцеола, Чингачкук – Большой Змей…

У Сереги лучше всего получалось метать топорик. Заостренная с одного конца железка очень напоминала индейские томагавки. Деревенские мальчишки еще не знали тогда, что именно от русских переселенцев в Америку попал топорик, который воинственные аборигены заокеанского континента приспособили для войны, но сходство домашнего инструмента с заокеанским оружием имело место быть. Они, как могли, переделывали найденные дома небольшие топорики по киношному образцу, за сарайкой, по очереди без устали метали самодельные томагавки и ножи в толстую доску, прислоненную к деревянному срубу.