- Да, Грег, - сказал я. - Расскажи мне о Греге. Объясни необъяснимое...

- Почему он здесь? Ну, у него есть Дар.

- Какой дар?

- Он ведун. И его колдовство действует.

- Введение в общую формулу новых понятий разозлило меня. И это в тот самый момент, когда мне показалось, что я начал понимать происходящее.

Прежде чем я успел возразить, Миранда быстро проговорила:

- Послушай еще немного. Вэл, ты не проявил особой проницательности. Ты сам можешь рассказать о Даре гораздо больше, чем я. Ты знаешь о нем все. Или знал бы, если бы хоть раз внимательно посмотрел вокруг.

Я сумел придумать лишь одно объяснение.

- Я им обладаю?! - воскликнул я.

- Нет, не ты - Джота.

Шаг за шагом Миранда заставила меня вспоминать. И я прожил свою жизнь, год за годом, с каждым мгновением все больше убеждаясь в том, что она права.

Глава 10.

Джота и я учились в одном классе. Среди всех школьных впечатлений мне больше всего запомнился взрыв смеха, когда Джота сказал, что его зовут Кларенс.

Учительница тоже засмеялась, хотя пыталась сделать вид, что ей совсем не смешно.

Они рассмеялись снова, только еще громче, когда Джота сообщил, что его фамилия Муллинер.

Мне хотелось вскочить на ноги и отколотить их всех сразу. Никто не смеялся, когда за несколько секунд до этого я сказал, что меня зовут Вэл Матерс. Мое полное имя Валентин, но меня всегда называли Вэл, поэтому я так и сказал. А теперь все смеялись над Кларенсом, моим другом и кузеном.

Я не вскочил на ноги, потому что... ну, не вскочил, и все тут.

Странное дело, когда мы возвращались домой, свободные до конца дня (первый день занятий был совсем коротким), я сам рассмеялся, вспомнив утренний эпизод. Это очень по-детски: когда они смеялись над ним, я был готов подраться с каждым, хотя и не сделал этого. Но потом я смеялся так, что едва мог идти.

Кларенс - а тогда я называл его Кларенс, и так продолжалось до тех пор, пока он навсегда не стал Джотой, - не сразу потерял терпение. Он подождал, пока я успокоюсь. Но я не мог. Чем больше я смеялся, тем смешнее мне становилось.

Тогда он ударил меня кулаком в грудь - всего один раз - и убежал.

Мой смех немедленно прекратился, но не от боли или стыда - просто когда Джота убежал, мне уже не над кем стало смеяться.

Я пошел домой. Несколько раз я пытался увидеть Джоту, но никто не открывал дверь.

Мне совсем не хотелось есть, когда пришло время чая. Потом мне стало нехорошо. Мой отец и даже мать начали беспокоиться. Меня уложили в постель с грелкой.

На следующее утро мне не стало лучше, и родители позвали врача. Доктор тщательно осмотрел меня, а потом они что-то тихо обсуждали с отцом.

Тогда я ничего не понял, но теперь, много лет спустя, было легко догадаться, что врач сказал моему отцу.

Доктор не смог обнаружить у меня никакой болезни, однако было совершенно очевидно, что я серьезно болен. Так как это был молодой, думающий врач, он сразу предположил, что я перенес какую-то психологическую травму. Все сходилось: я жил в странном доме, а он, будучи нашим семейным врачом, хорошо знал, что у нас здесь происходит. Я в первый раз пошел в школу. Он столкнулся с довольно интересным случаем, когда ребенок, в остальных отношениях совершенно нормальный, неожиданно получает серьезное психическое расстройство.

Джота пришел навестить меня только во время ужина. Он казался тихим, удивленным и очень расстроенным. Видимо, Джота считал, что я заболел из-за того, что он ударил меня в грудь.

Я сказал ему, что это глупо, у меня там не осталось даже отметины, и что мне жаль, что я смеялся над ним.

Я болел три недели и так и не оправился до конца первой четверти.

Однажды мы с Джилом Карсвеллом, с которым я подружился, стали свидетелями пренеприятной сцены. Старшие парни затеяли с Джотой, одиноко стоявшим в школьном дворе, злую игру. Джота, заносчивый и угрюмый, так и оставался потенциальной жертвой, особенно для старших ребят.

Один из парней подскакивал к Джоте, тихонько подталкивал и тут же отскакивал назад. Еще двое или трое делали то же самое.

Выпендриваясь друг перед другом, мучители все сильнее наглели - начали щипать жертву, дергать за галстук и рубашку, рвать пуговицы.

Уже тогда, мальчишкой, я знал, что существует граница, которую даже толпа, если она сохраняет хоть крохи человечности, не имеет права переходить. Только многие годы спустя я понял, что аналогичные чувства испытывали и другие мальчишки во дворе. И что мы тогда сделали? Ничего, конечно. Главным образом потому, что боялись очутиться на месте Джоты.

Он уже дошел до последней грани. Его рубашка, от которой были оторваны почти все пуговицы, распахнулась, открыв худую, бурно вздымающуюся грудь. Один из мальчишек достал маленький перочинный нож, открыл его и стал делать угрожающие выпады в сторону Джоты. Он не подходил к Джоте слишком близко, но довольный рев остальных подогревал его.

Джота не мог убежать, потому что сзади находились заросли кустарника и забор. Однако он проявил чрезвычайную ловкость: отскочив назад, схватился за столбик ограды и одним движением перемахнул через забор. В следующее мгновение Джота уже был вне опасности.

Однако перерыв подходил к концу, а обидчики плотным кольцом стояли у входа в школу.

На этот раз я не стал раздумывать. Выскочив из ворот, я подбежал к несчастному. Джота вздрогнул и отвернулся, собираясь спасаться бегством.

Но я успел схватить его за руку.

- Пойдем обратно, Кларенс, - сказал я.

Крики и злобные вопли сразу стихли.

Неожиданно все пришли в себя. Получилось, что именно я навел порядок, но на самом деле моих особых заслуг тут не было. Просто я встал рядом с Джотой, напомнив всем, что он один из нас, а не отщепенец, которого нужно схватить живым или мертвым, не заяц, которого травят.

И, словно по команде, как только смолкли все крики, прозвучал пронзительный свисток, означающий, что перерыв закончен, и мы все побежали в школу, в том числе и я с Джотой.

Потеха закончилась.

Джил, Джота и я с тех пор стали друзьями. Интересно, что пятнадцатиминутное издевательство над Джотой забылось, как будто его никогда и не было.

Две недели спустя было проведено специальное собрание всех учащихся. Директор был очень серьезен. Двое мальчиков, близких друзей, умерли в один день: один от разрыва сердца, а другой попав под машину. На этом скорбном собрании о мальчиках постарались вспомнить все хорошее, а об остальном постарались побыстрее забыть.

Конечно, я знал, что эти двое были самыми активными среди тех, кто издевался тогда над Джотой. Однако мне и в голову не пришло, что между этими событиями могла существовать хоть какая-то связь. В тот момент, когда один из мальчиков попал под машину, Джота, я и Джил занимались поисками птичьих гнезд. У меня промелькнула мысль, что это Бог наказал их, но мне тогда и в голову не приходило, что это сделал Джота.

Со дня окончания войны прошло много лет, и лишь тогда мы нарушили свою клятву - не смотреть на девчонок.. Джота это сделал первым. Еще вчера он знал не больше нашего о самом животрепещущем, а уже через пару дней Джота мог сообщить все подробности, которые нас интересовали.

Сначала мы ему не поверили. Однако очень скоро ему уже невозможно было не верить. Вокруг Джоты начали увиваться девушки всех возрастов (он уже стал, наконец, Джотой). Теперь Джота часто предлагал нам оценить его шансы с какой-нибудь особенно хорошенькой девушкой, иногда на четыре или пять лет старше, а потом повергал нас в изумление, добиваясь победы за считанные дни.

Джота показывал чудеса. Любое яблочко, которое успевало созреть, он умудрялся снять. Он коллекционировал девушек, как марки. Ему было совершенно наплевать, в каком классе они учились. Конечно, он знал достаточно, чтобы не оставлять за собой длинного хвоста незаконнорожденных отпрысков. Мне кажется, что рисковал Джота лишь в исключительных случаях, когда девушка уж очень ему нравилась, что случалось не слишком часто.