Это общество глубоко расчеловечено. Это общество поколениями усвоило психологию, ценности и моральные нормы уголовного мира и живет по законам уголовной зоны. Не до фанфар, не до восторгов, не до фальшиво-жизнерадостных горбачевских улыбок тут.

Уголовниками, опущенными ниже уровня человека, являются в этом обществе все (за исключением, конечно, части тех, кого рабское общество исторгло из себя во внутреннюю заграницу) -- это надо понимать, общаясь с советскими. Э/то понять.

"ДВУСТВОЛКА"

У уголовников есть прием: если им надо спрятать что-то, то они главное прячут серьезно, а неглавное -- поверхностно. Найдя легко второе, прапорщик в восторге и уже не ищет первое, тут еще затеешь спор и торги за это второе, бросовое, -- вот первое-то и пройдет.

Партеюшка уголовная двустволку и приготовила. Советская интеллигенция намек поняла и ну лягать второй ствол, (статью 11--1, то есть). Бить по ней надо: статья писана уголовниками, цинично пытающимися "законом" запретить себя дискредитировать. Семидесятилетнего кредита им мало -- они желали б открытия кредита еще на столько же. Бить по этой статье надо. Но уничтожены должны быть оба ствола: а вот первый-то ствол интеллигенция советская трогать боится. Понимай так -- оставляют на меня.

А я настоящим заявляю: я буду нарушать статьи 7 и 11-1 указа от. 8.4.89. Я буду публично, в своих письмах общественности призывать к изменению и отмене существующего преступного государственного строя. Настоящим письмом я призываю людей не считаться в своих действиях со статьями 7 и 11-1 указа от 8.4.89.

Соблюдать правила дорожного движения удобные большинству я буду, а соблюдать закон, имеющий целью лишить мою жизнь божественного смысла я не буду.

А вот запрет на партии должен быть. Мы запрещаем организованную преступность и потому должны запретить самый опасный вид ее --функционирование коммунистической и фашистской партий. Мы обязаны запретить функционирование партий, преступленья которых измеряются десятками миллионов убитых и сотнями миллионов расчеловеченных.

У нас на глазах новолюдь дописывает новые страницы к Орвелловскому роману: доктор юридических наук профессор МВД Я. Стручков заявляет: "На мой взгляд, главное достоинство указа, что создан он, прежде всего, для того, чтобы обеспечить с правовой точки зрения процесс демократизации, развития гласности."

Утверждаю: пока компартия не будет юридически признана преступной организацией, до тех пор страна будет жить по Орвеллу.

Без уничтожения статей 70 и 190-1, а также 7, 11-1 указа от 8.4.89 жизни по Орвеллу не избыть.

В этой заметке я обосновываю право личности не подчиняться законам. Я провозглашаю принцип верховенства личности, неприкосновенности прав ее на свободу мысли, слова и печати, и ограниченности суверенности коллективов (народов, человечества). Из этого принципа следует, что законы государств, решения народов бывают (и пребывают) незаконными, преступными. Таковыми они становятся, когда ущемляют должные быть неприкосновенными такие права личности, как свобода мысли, слова и печати.

Правовым государство может быть только если в списке законов его нет нарушающих права человека.

Наконец: именно вследствие попрания принципа верховенства личности перед решениями и волей любых масс, коммунистический и фашистский режимы были и остаются преступными.

18 мая 1989 года.

Махачкала.

РЕДАКЦИИ РАДИОСТАНЦИИ "СВОБОДА"

Передаю вам для чтения по радио текст заявления посланного мною в верхсовет страны четыре месяца назад. Я попытался опубликовать его в "Русской мысли" (оно было передано в редакцию телефаксом), но безуспешно: редакция, как я понял из обиняков ее московского сотрудника, сочла мое требование суда над компартией и порожденными ею структурами нереальным, несвоевременным.

Но, может быть, слово должно предоставляться и тому, кто в своих действиях исходит не из возможного, а из должного? Быть может, слово должно предоставляться и тем, чьи взгляды не совпадают с сегодняшними взглядами ни консервативного большинства, ни прогрессивного меньшинства?

Те же слова о нереальности моих требований изменения советской конституции, возведения свободы слова в закон я слышал и в тюрьме -- от политзаключенных. Часть их тоже призывала меня быть реалистом и требовать возможного.

Но я все-таки требую не возможного, а должного, и мне кажется, что и поэтому невозможное становится возможным.

Вазиф Мейланов

г. Махачкала.

6 декабря 1989 года.

ВАЗИФ МЕЙЛАНОВ -- СЪЕЗДУ ДЕПУТАТОВ

И ВЕРХОВНОМУ СОВЕТУ СТРАНЫ

Я требую от съезда депутатов и верхсовета страны создания СУДА по образцу НЮРНБЕРГСКОГО для суда над компартией этой страны и советским государством, по вине и руками которых я был продержан в заключении 7,5 лет, а затем 1,5 года в ссылке.

Я обвиняю компартию и советское государство в преступлениях против человечности: в частности, в заключении меня на семь с половиной лет в тюрьму -- за слово.

Обвинений, выдвинутых против меня партийным государством, было три: написание и распространение под своим именем работы "Заметки на полях советских газет", выход на площадь Махачкалы с плакатом 25 января 1980 года, распространение книг "антисоветского содержания".

В "Заметках" я провел параллель между социализмом и фашизмом, высказал мысль о расчеловеченности советского народа коммунистической идеологией и коммунистической жизнью, объявил главной задачей защитников человечества объяснение противочеловечности коммунизма (самих идеалов его). Для борьбы с ежедневной ложью коммунистических газет я предложил бить не столько по воробьям, сколько -- из пушек -- по фундаменту -- работам Маркса и Ленина. Я заявил, что в этой стране присваиваются не "средства производства", -делится и нарезается уголовной партией власть, которая стоит жалкой власти над собственными средствами производства. Что, как преступное гитлеровское государство стояло на фюрер-принципе, так преступное коммунистическое государство стоит и не может не стоять на секретарь-принципе: нарезе участков бесконтрольной власти партай-секретарям всех рангов. Я сказал о принципиальной антиличностности коммунистической модели "нового человека", приведя с горячим одобрением процитированную Лениным выдержку из Каутского об анонимности партийца и личностности интеллигента. Я даю свое объяснение механизму возникновения культа личности генсека ("принцип сжатых отображений") и вывожу его из идеи восходящей к Платону, названной мною "принципом Платона-Ленина". Я даю доказательство осуществимости и осуществленности коммунизма ("другое решение"). Я сравниваю: " фашизм обольщает злом, коммунизм обольщает добром" и нахожу последнее много опаснее. Я разъясняю механизм самопорабощения советских -- "принцип Треблинки". Я ввожу понятие метаструктуры, исследую его на модели собрания, доказываю, что метаструктура (форма) определяет содержание: однопартийность, отсутствие гласности (для собрания это, например, непубликация стенограмм или публикация их без утверждения текста собранием или публикация их же через пятьдесят лет, предоставление слова не всем желающим и так далее...) сваливают различные по идеологическим начинкам режимы (коммунизмы, фашизмы...) в одно и то ж: в расчеловеченность, в уголовную жизнь. Я сказал о народных депутатах Верхсовета -- рабочих, колхозниках, интеллигенции -актерах народного коммунистического театра народовластия. Я написал, что советской власти в стране нет -- есть диктатура партии и что Зиновьев когда еще проговорился об этом. С насмешкой и ироничным одобрением я процитировал -- в подтверждение своей идеи о неизбежном перерождении в уголовную партии, после захвата власти запрещающей деятельность всех других партий, -- слова Ленина: "Сейчас, когда мы стали правящей партией, к нам в партию неизбежно пойдут карьеристы, проходимцы и просто негодяи, заслуживающие только того, чтобы их расстреливать". С улыбкой прокомментировал я дискуссию Ленина с Троцким о профсоюзах -- любопытную для клиницистов ленинскую "борьбу с бюрократизмом" -- закрытое для него понимание того, что однопартийность и социалистическая структура общества (обобществление и централизация) -- это и есть бюрократия, политбюрократия. Я стою против Ленина -- за демократию: высмеиваю его слова "нам нужно нечто высшее, чем демократия -- товарищеское доверие между членами партии", -- " Да не нужно нам вашего высшего, чем демократия, -- товарищеского доверия уголовников друг к другу!" Я указал на противочеловечность провозглашенной на 2-м съезде партийной морали: " Все то морально, что на благо пролетарской революции, благо революции -- высший закон". Я заявил, что личинки классовых расстрелов уже отложены в этой освобожденности коммунистов от человеческой морали. Я объяснил почему социализм и приписки неразделимы. Я указал на историческое поражение Ленина в споре с Мартовым (о ВЧК), с Киселевым (о запрете в партии фракций), с Мясниковым (о свободе слова и печати). Я указал на фундаментальные ошибки в рассуждениях Ленина в его споре с Сухановым ("О нашей революции"), в его забавных рассуждениях о действенности РКИ ( при однопартийной системе!), в не менее забавных предложениях стабилизировать обстановку в ЦК введением в него 200 рабочих...