Луи Анри Буссенар

У экватора[1]

Эпизод из путешествий по Гвиане

После длительного перерыва я вновь очутился на Марони, широкой реке, что трехкилометровым многоводным потоком течет между Гвианой[2] Французской и Голландской.

Уже много часов мы плыли на пироге вниз по реке. Позади остался последний водопад Гермина, естественной плотиной преграждающий стремительные воды Марони.

Через два дня я надеялся прибыть в Сен-Лоран, одну из французских исправительных колоний, расположенную в сорока километрах от устья реки, и здесь распрощаться со всеми неудобствами, омрачавшими прелесть путешествия по верхней Гвиане. Наконец-то мое тело вытянется на настоящей постели, а желудок будет переваривать настоящий хлеб! Настоящий, не имеющий ничего общего с маниокой[3] пшеничный хлеб, какой только могут выпекать в родной провинции Бос![4]

Эти мечты, как и близкая перспектива возвращения в цивилизованную страну, вдохновляли меня.

Представьте себе на минуту, что в течение многих недель вам приходилось спать под открытым небом в подвешенном состоянии — в гамаке, ничем не защищенном от комаров, летучих мышей-вампиров, скорпионов, сколопендр[5] и макак; что ежедневно вы вынуждены слушать бесплатные, обязательные концерты выпей, жаб и обезьян-ревунов и, за неимением лучшего, наслаждаться обществом кайманов, электрических угрей[6], игуан и панголинов[7] и многочисленных обезьянообразных — от коаты[8] до сапажу… и что, наконец, вы сможете себе сказать — «моя миссия закончена» и перспектива возвращения к привычному европейскому образу жизни уже вполне реальна. Разве это не причина для того, чтобы почувствовать себя счастливейшим из путешественников?..

Весь персонал я переправил на пристань Сакура, где находились склады с товарами моих друзей Казальса и Лабурдетта, все предметы, вывезенные из экспедиций. Осталась лишь пирога, на которой я сейчас и плыл по Марони, сопровождаемый семейством чернокожего бони[9] из Парамака.

Глава семьи — высокий негр атлетического сложения, более пяти футов ростом, с правильными чертами лица, нрава кроткого и добродушного.

Его жена Изаба, крепкая, высокая и широкая как шкаф из эбенового дерева, с симпатичным лицом, на котором постоянно играла добрая улыбка.

И наконец, их сын Квасиба, живой и веселый, как все негритята его возраста.

Одежда всех троих ограничивалась лишь тем, чем покрывало их солнце, да «фигового листка»[10] — узкой котоновой повязки на бедрах, более скромной по размерам, чем купальные трусики. Это одеяние первобытных людей давало, конечно, предельную свободу движений, но я не мог без содрогания смотреть на незащищенность кожного покрова от лучей раскаленного светила. Я, одетый в легкую белую фланелевую блузу, чувствовал себя примерно как черепаха под своим панцирем на горячих углях. Мой череп буквально чуть ли не плавился под широкополой шляпой, а все трое бони с непокрытыми головами весело работали веслами и орали во всю глотку песни. Особенно старался десятилетний мальчишка, доминируя в этом трио своим высоким фальцетом…[11] и изо всех сил налегая на однометровые весла, длиной в два раза меньше отцовских.

Глава семейства, заняв самое ответственное место на корме пироги, загнутой, на манер венецианских гондол, с обеих концов, греб и одновременно рулил лодкой. За ним следовал я, ваш покорный слуга, устроившись на довольно неудобном походном офицерском сундучке образца 1869 года, затем — юный Квасиба, повиснувший на своих маленьких веслах, и последней на носу — Изаба.

Хрупкий челнок, шесть метров в длину и восемьдесят сантиметров в ширину, погруженный почти до бортов в воду, уверенно двигался по спокойной сейчас поверхности реки.

Устойчивость этих лодок, которые вырубались из единого куска негниющего ствола дерева, была настолько велика, что сидя в ней не ощущалось абсолютно никакого качания. Столь же большой была и их прочность. Нос пироги, загнутый на десять сантиметров, то есть в четыре раза круче, чем ее корпус, позволял ей успешно преодолевать самые сложные переправы через бурные стремнины.

Я очень спешил прибыть на место. И, чтобы стимулировать работу моих чернокожих лодочников, открыл бутылку тростниковой водки, к которой каждый из них с жадностью припал. Но по своей притягательности этот экваториальный нектар не шел ни в какое сравнение с банкой сардин, вскрытой с помощью ножниц из моего хирургического набора.

Надо было слышать, как заскрежетали челюсти бравых дикарей при виде скверной маслянистой рыбешки, поглощенной в мгновение ока. После закуски они принялись за более солидное блюдо, состоящее из копченого мяса коаты, большой черной обезьяны. Отцу досталась головная часть, матери — хвостовая, а сыну — лапка.

После обильной трапезы и десерта, роль которого играла «куак» — разбавленная водой маниока, они с удвоенной энергией заработали веслами.

Кому-то, возможно, покажется странным, что я праздно сидел в лодке, нещадно эксплуатируя женщину и ребенка.

Могу ответить на это естественное замечание, что в Гвиане женщины могут управлять лодкой так же легко и ловко, как мужчины, не выпуская по семь с половиной часов весел из рук. Этот опыт они приобретают с детства, и владеть веслами для них так же естественно, как европейской женщине владеть иголкой.

Поэтому я не могу упрекнуть себя в недостаточной галантности.

После обеда Изаба запела. Я же стал приводить в порядок свои записи для «Дневника путешественника», выкуривая одну сигарету за другой.

Голос женщины не лишен был привлекательности. Она имела, несомненно, хороший слух и, как у всех представителей ее расы, прекрасное чувство ритма.

Это была старинная песня-речитатив:

«Иа! иа! уа! а… а…
Иди в мою лодку, брат!
Ие! ие! ие! е… е…
Иди в мою лодку, брат!
Ио! ио! о… о…»

Последний слог Изаба виртуозно долго тянула дрожащим голосом, пока хватало воздуха в легких.

После учтивого приглашения, адресованного брату, наступала очередь отца, и далее всех членов многочисленного семейства, близких, друзей — короче, никто не забывался. Приглашения длились целый час, и песня с ее смысловым однообразием очень скоро наскучила мне.

Но после жены свою песню затянул муж. У него тоже был приятный глубокий голос:

«Ио! ио! ио! о… о…
Я не зову сегодня Бога.
Ио! ио! ио! о… о…
Я зову свою сестру..!

После сестры он, естественно, звал отца, мать и так далее до последнего известного ему родственника.

Вы думаете, на этом пение закончилось? Я тоже надеялся, но напрасно. Бони уже заразились музыкой и не могли остановиться. На смену «романсам» пришла импровизация. В новых бесконечных куплетах нашлось место и для меня, который «скоро увидит свою мадам, свою семью, своих друзей» и так далее и так далее, потом они взялись за мой карабин, «у которого много пуль». И все это сопровождалось, разумеется, бесконечными «ио… ие».

вернуться

1

На русском языке публикуется впервые.

вернуться

2

Гвиана (Гуаяна) — географическая область на севере Южной Америки. Южная часть принадлежит Бразилии, западная — Венесуэле. Остальная — с XV — XVII веков захвачена Англией, Францией и Нидерландами и превращена в колонии. Первые французские колонизаторы появились в Гвиане в начале XVII века. С конца XVIII века Французская Гвиана служила местом ссылки. После разгрома Парижской Коммуны сюда были отправлены на поселение коммунары. Центр ссыльного округа — Сен-Лоран. С 1947 года получает статус заморского департамента Франции. Население — негры, потомки рабов, привозимых из Африки, французы, креолы.

вернуться

3

Маниока — род тропических растений, распространенных в Южной Америке. Из клубней маниоки, содержащих много клетчатки и крахмала, получают ценные пищевые продукты.

вернуться

4

Бос — старинная французская провинция в Парижском бассейне, ныне департаменты Эр и Луар.

вернуться

5

Сколопендра (стоножка) — семейство многоножек, ночные животные. Укусы крупных тропических сколопендр могут быть смертельны.

вернуться

6

Электрический угорь — рыба отряда карпозубых, тело змеевидное, голое.

вернуться

7

Панголин — чешуйчатый ящер с длиной тела в 1,5 метра , хорошо лазает по деревьям, активен ночью.

вернуться

8

Коаты, сапажу — американские обезьяны, род цепкохвостых, обитают втропических лесах на деревьях. Коаты — паукообразные обезьяны.

вернуться

9

Бони — малочисленная народность на севере-востоке Африки, рассеянная среди самалийцев. Наречие бони относится к группе семито-хамитских языков эфиопской расы.

вернуться

10

Фиговый листок — согласно библейскому мифу о грехопадении, Адам и Ева, познав грех, опоясали себя листьями смоковницы (фикуса, фигового дерева). В переносном смысле — обозначение прикрытия чего-то постыдного, непристойного или слишком малое прикрытие, видимость одежды.

вернуться

11

Фальцет — один из регистров мужского голоса высокого диапазона; высокие звуки певческого (мужского) голоса.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: