Каждая новая встреча сбрасывает с их плеч бремя вины, оживляет обоих лучше любого витамина, такие не побоятся ни сплетен, ни осуждения, но и не будут тешиться романтическими мечтами о бегстве, это взрослые, здравомыслящие люди, а их исступленная страсть объясняется просто – у женщины закончились месячные.
Оживляя монотонность травы и листьев, весело пляшут пятна света, над каждым – косой луч, тянущийся от самого солнца, временами налетает жаркий, закаленный в странствиях над морями и долами ветер, он неукротимей медведицы, защищающей своих медвежат, бесноватей угодившего в сети сивуча, безумней потерпевшего крах честолюбца, и любовники тоже все больше входят в раж, на безымянном пальце у женщины золотое кольцо, оно вспыхивает так победно, так ослепительно, что этот блеск, должно быть, видно и с моря, где корабль тащит белый след к горизонту, и с неба, где парит высматривающая спасительную тень птица, и с дальнего поля, где под линией высоковольтных передач горбатятся крестьяне.
В руке у подглядывающей девочки крепко зажат мягкий и сочный персик, надкушенный, со следом острых и ровных зубов, я любуюсь фактурой и цветом плода, а думаю вот о чем: зачем она это делает – чтобы найти ответ на мучающие ее вопросы? или ее отрядил выслеживать кто-то из взрослых? а может, она, подобно ястребу, стрелой взмывшему из-за ближнего холма, наткнулась на парочку совершенно случайно и стала подглядывать просто из любопытства? не знаю, ума не приложу; ястреб лениво чертит круги, волоча по земле черную, четкую тень, он не высматривает добычу, а бесцеремонно таращится на любовников, можно сказать, вторгается в чужую частную жизнь, потом все так же неспешно удаляется, пролетает прямо под аркой чудо-моста; великолепная радуга наверняка отражается и в глазах женщины, которая, изогнувшись, словно натянутый лук, смотрит вверх, в прозрачно-синее небо, да и само полуденное соитие без радуги выглядело бы совсем иначе.
Акт любви не снижает темпа, становится все стремительней, все напряженней, пожалуй, он похож на иссушающее, сводящее с ума погружение в сложные философские материи – та же безоглядность, та же готовность броситься мотыльком на свечу, а когда цель будет достигнута, наступит просветление, придет покой, появятся силы противостоять ударам судьбы; все это так, но как быть с подглядывающей? что будет с ней дальше? не превратится ли она в распутницу, готовую сойтись с кем угодно? или, наоборот, испугается и устыдится буйства плоти? мне-то что, я спокоен, я хладнокровнее людей, даже ослепительное семицветье гигантского небесного моста не заставит меня грезить наяву, но все же, не убоявшись высоких слов, скажу: этот акт любви – наивысшее, чистейшее проявление страсти, той страсти, которая позволяет вкусить подлинности и полноты бытия, а не жалкий вызов рутине и условностям, и не сладострастные игрища заправских искателей плотских удовольствий.
Встречаясь, эти двое пугливо не озираются по сторонам, не жалуются на судьбу, не предаются мрачным думам, встречаясь, эти двое смотрят друг на друга без уныния и печали, им неведомы сомнения или смущение, они просто бросаются друг другу в объятья, самозабвенно и безоглядно, не тратят времени на ненужные слова.
Я их подстерегаю уже не в первый раз. Кажется, в четвертый, но накал их страсти не слабеет, а иначе разве стал бы я совать нос в их дела, им не по душе автомобильное сиденье, пол или раскладной диван, они всегда встречаются под открытым небом, там, где трава, солнце, ветер и простор, мне приятно смотреть на их обнаженные тела в обрамлении полей, с задником в виде синей череды гор на горизонте, а каков был кадр, когда шел дождь, и они смеялись, и их лица блестели от капель, такая картинка – лучшее лекарство для тех, кто устал от жизни и людей, пусть самим любовникам это невдомек, но для меня они – ценная находка, превосходный объект для съемки, я не сомневаюсь, что результат будет первоклассным.
Он разводит пчел, плывет по жизни бродячим облаком, а она живет мерно и монотонно, твердо стоя ногами на земле, но когда эти двое сходятся, они уже не просто пчеловод и домохозяйка, его больше не гнетет бессмысленность метаний с места на место, ей больше ни к чему бояться встречи с зеркалом; конечно, им приходится таиться от людей, но приступы отчаяния, страх осуждения, взаимные подозрения и задние мысли – все это не для них, их отношения – не пустячная связь, но и не бог весть какая драма, не знаю, что еще сказать по этому поводу.
Женщина живет на краю городка в маленьком доме, окруженном высокими летними травами, у нее работящий муж, славная дочурка, размеренная, устоявшаяся жизнь, это не кокетка и не вертихвостка, ее мир – купать в тазу хохочущую малышку, напевать возле старенькой стиральной машины, ничем не выделяться, ждать мужа, который после работы принесет чего-нибудь вкусненького, стрекотать в саду газонокосилкой.
Врет она легко и естественно, не моргнув глазом, но это вовсе не означает, что она всю жизнь прячет истинное лицо под маской – иначе она не умела бы быть такой счастливой; спросить бы ее: “Зачем ты это делаешь?”
Мужчина, к которому она так жадно льнет, разводит пчел – работает на своей двухтонке один, без помощников, в фургоне у него перевозная пасека, а спит он в видавшей виды, но крепкой палатке; веселый человек, залетная птица: разбил лагерь на берегу реки, где густо растут белые акации, и живет здесь все лето, тягучее и монотонное, словно жужжание пчелиного роя; утром и вечером он слушает тихую речь природы, ночью видит сны и верит им, луна и звезды его давние друзья, его вечная спутница – тишина; он всегда спокоен: и когда жарит на сковороде свежее мясо (шипит и брызжет кровь, в небо тянется дымная струя), и когда воюет с чужими пчелами (большущими, тигровой окраски), которые напали на его подопечных, и когда, заболев, лязгает зубами в лихорадке, и когда из дому приходит письмо с просьбой вернуться, и когда обнаруживает возле палатки следы медвежьих лап; он не бывает растерян или взволнован, ни перед кем не гнется, говорит без обиняков, не принимает скоропалительных решений и никогда не перебивает говорящего.