- Вот, пожалуйста, - сказал поэт, подъехав к Вулоде. - Прочитайте! - И протянул аккуратно исписанный лист.
Вулоде Маркадеру приятно было сидеть в верхней гостиной; он читал не спеша, шевеля губами.
- Ну и что? - прочитав, спросил Вулодя.
- Мы предлагаем вам подписать это обращение, - веско сказал Реувен Гилад. - Вам и всем вашим товарищам.
- Да нам какое дело? - пожал плечами Вулодя. - Может, у них так положено, у этих тибетцев. А мы вон третий месяц просим: поставьте тент, а то солнечный удар кого-нибудь хватит, люди-то старые, слабые... Так что ж нам - тоже в ООН писать?
- Значит, вы отказываетесь поставить свои подписи? - глядя с вызовом, спросил поэт.
- Ну, подписать можно, - согласился Вулодя. - Почему не подписать?
- В трех экземплярах надо подготовить, - сказал Мануэль Зильбер из восьмой комнаты.
Рассыльный с большим букетом гвоздик, украшенным бантиками и лентами, чуть было не сшиб Вулодю Маркадера с ног: молодой человек подымался по лестнице бегом, а Вулодя шел вниз с оглядкой. Нижние старики, не спускавшие глаз с лестницы, встретили столкновение озабоченно.
Распахнув дверь гостиной, рассыльный объявил:
- Цветы для господина Вайса!
Сестра перегнулась через свою стойку и произнесла негромко, но внятно:
- Дайте сюда!
- А господин Вайс где? - шагнув к стойке, спросил рассыльный. - Тут записка, видите? "Папа, счастливого дня рождения". Он где?
- Давайте сюда! - глядя поверх красиво выложенных фруктов на подносе, жестко повторила сестра.
- У нас так не полагается, - сказал рассыльный. - Только в руки, под расписку. Видите: "Уведомление о вручении переслать в Орландо, гостиница "Хайат". Номер факса. Заказ оформлен на прошлой неделе, по Интернету. Грушу можно взять?
- Господин Вайс скончался сегодня ночью, - сказала сестра. - Я распишусь. - И быстрым, плавным движением убрала букет под стойку.
Убить Марко Поло
Марко Поло знаменитый
путешественник (1254-1324).
"Марко Поло" четырехзвездочная
московская гостиница в
Спиридоньевском переулке.
На окраине курортного местечка Чолпон-Ата, на берегу азиатского озера Иссык-Куль стоит удивительный памятник: узкобедрая арка, вознесенная на полсотни метров к прохладному чистому небу, упирается высокими, чуть расставленными ногами в каменистую строгую землю, сплошь залитую зеленью яблоневых садов. За синей аркой, роскошно украшенной золотой арабской вязью и скульптурными фигурами львов, орлов и египетских фараонов, белеет добротный особнячок, в котором проживает со своими чадами и домочадцами сторож сооружения, посвященного памяти овечьего пастуха Куджумшукура. Этот Куджумшукур покинул наш круг в середине прошлого века, оставив по себе память в сердцах немногих. Среди этих немногих был внук покойного, по имени Кубатбек. Прошли годы, пришло время великой советской державе последовать за овечьим пастухом и погрузиться в воды забвенья. В увлекательной суматохе гласности и перестройки Кубатбек стремительно разбогател и, как водится в таких случаях, был объявлен в розыск; разыскивают его по сей день. А Кубатбек, ничуть не тяготясь создавшимся положением, поставил любимому деду памятник и неподалеку от него основал конный завод, куда и приезжает дважды в год на соревнования по гандикапу, коего является большим любителем и знатоком. Там, на соревнованиях, я его и видел нынешней осенью; вполне приятный и обаятельный человек.
А с Диком Джонсом я познакомился у подножья памятной арки. Подъехав туда почти одновременно, мы вышли из машин, дивясь и любуясь роскошным сооружением на диковатом иссыккульском берегу. Дика особенно потрясли фараоны - щедро позолоченные, в каких-то перьях и змеях, кругло и пристально глядевшие на заозерные горы Кунгей-Алатоо.
- Хорошие фараоны, - сказал я, и Дик согласно кивнул головой. Кажется, они сейчас возьмут и всё тут захватят.
- Да, - сказал Дик. - Я такого еще никогда не видал.
А повидал он немало. Малым ребенком приехав в Америку из России лет тридцать тому назад, он легко и с удовольствием освоился в новом мире, успешно торговал антиквариатом и благодаря усилиям родителей, бывших школьных учителей, сохранил русский язык в пристойном объеме. Прекрасной целью его жизни было объехать все дикие места, оставшиеся еще на нашей Земле. Он фотографировался с африканскими людоедами, продирался сквозь волглые тропические заросли острова Борнео и пил шампанское на Северном полюсе. Он не был авантюристом, он был одержимым. Торгуй он не фальшивыми яйцами Фаберже, а подержанными автомобильными покрышками, он отыскал бы другое увлечение, не столь дорогостоящее: например, собирал бы акульи зубы и медвежьи когти. Но в любом случае предмет его увлечения хоть косвенно, хоть как был бы связан с риском для жизни и ночным захватывающим страхом.
В Центральную Азию, на Иссык-Куль, его привела твердая уверенность в том, что в этих заповедных краях мало что изменилось со стародавних времен и что по Великому шелковому пути нет-нет да идут верблюжьи караваны: бренчат колокольчики, разбойники с большой дороги засыпают порох на полки своих инкрустированных перламутром карамультуков...
Пятнадцать минут спустя после нашего знакомства мы уже стали приятелями. Я с сердечным почтением выслушал рассказ Дика о его прямоточной страсти и, в свою очередь, рассказал своему новому знакомому о том, что я журналист и приехал в эти края собирать материал для израильской газеты. Таким окольным образом выяснилось, что оба мы родом из России, и мы с новым интересом принюхались друг к другу, как пара Полканов или Трезоров. Номера нам были заказаны в единственной здесь приличной гостинице "Снежный барс", и путешествие по берегу озера мы - ради приятного разговора - продолжили в одной машине.
- Что это здесь написано? - указывая на рекламный щит у придорожного шалмана, спросил Дик. Его способность к чтению заметно уступала разговорным возможностям.
- "У Мойши", - прочитал я. - "Еда как дома. Первое, второе и компот".
- Гм, - сказал Дик, - не совсем азиатское название... И почему не на местном языке?
- На местном я бы не сумел вам это прочитать, - сказал я. - Тут полно русских, включая евреев. А чабаны коренной национальности кочуют себе по горам и ни в чем себе не отказывают.
- Гм, - снова сказал Дик, - вы уверены?
- Почти да, - сказал я. - Кстати, наши с вами предки в далекие времена тоже кочевали со своими козлами и баранами по холмам Иудеи и Самарии. Или не так?
- Ну как вам сказать... - уклонился от прямого ответа Дик. - Вы же догадываетесь, что фамилия моего отца далеко не Джонс и даже не Иванов. Но зато я - Дик Джонс, и это главное!.. "У Мойши". Это ж надо только придумать!
- Да вы не расстраивайтесь, - искренне посоветовал я. - Возможно, это всего лишь трюк и за прилавком этой забегаловки стоит натуральный киргиз или русак. А что? Вполне возможный вариант.
- Да не в том дело, - удрученно заметил Дик. - Просто, прежде чем сюда ехать, я выучил местные названия. Это же настоящая прелесть, музыка! Вот послушайте: Тянь-Шань, Иссык-Куль, Хан-Тенгри, Кара-Кол, Джеты-Огуз. Хочется сесть в седло, охотиться, сплавляться по горным рекам... А тут - на тебе: "У Мойши".
Глядя на удрученного Дика, я понял, что меня ждут интересные дни.
Гостиница "Снежный барс" стояла на берегу озера, у кромки мрачной тихой воды.
- Между прочим, - оглядывая холл с деревянной регистрационной стойкой, сказал Дик, - снежный барс внесен в Красную книгу. Охота на него запрещена.
- Между прочим, - сказал я, - мне уже дважды предлагали шкуру снежного барса - убитого, заметьте, барса! - за двести долларов. И это до коммерческих переговоров.
- Да? - сказал Дик. - Надо обдумать это предложение.
Узкоглазая смешливая девочка за стойкой приняла наши паспорта и выдала нам по регистрационному бланку. Трудно сказать, что служило причиной ее смешливости: легкое утреннее настроение или незамутненность молодой души; но смотреть на нее было приятно. Заперев паспорта в жестяной коробке, девочка рассыпала по полированной стойке перед нами с полдюжины бумажных листков, на которых были напечатаны предложения приятных услуг, предоставляемых гостиницей: бассейн, тренажеры, сауна, массаж по-иссыккульски. На последнем листке значилось: "Охотничьи услуги с выездом". И нарисован почему-то крокодил, свернувшийся в кольцо, с раззявленной пастью. Увидев крокодила, Дик сделал стойку.