Шефы привезли ребятам ботинки, и калоши, и штаны с рубашками.

Нюре достался пестренький ношеный пиджачок, он пришелся ей в самую пору. Она надела его, прошлась в нем вокруг землянки, и впалые, страдальческие щечки ее порозовели от счастья.

- Может, я девочку-то у вас заберу, - говорит добродушная, закутанная в мохнатый платок домохозяйка из Москвы. - У меня их трое, все мальчики. Ну, пусть четвертая будет девочка. Как-нибудь перебьемся. Муж у меня печник, человек хороший, очень даже сознательный.

- Нет, - твердо ответила старуха Бубикова. - Председатель у нас будет против этого несогласный. Девочка - она тут нужная. Она хорошая, вострая девочка. Она только сейчас немножко заморенная, а потом она поправится. Вы что ж думаете, мы вечно вот этак жить будем? Мы поправимся, встанем на ноги. А как же, дорогая!

- Ну что ж, - сказала, чуть обидевшись, домохозяйка из Москвы, - как хотите. А я думала, девочке будет лучше у меня. У нас все-таки квартира с газом, с электричеством!

Старуха Бубикова подозвала девочку.

- Желаешь, Нюрушка, с электричеством жить вот у этой тети?

- Нет, - решительно сказала Нюра. И, должно быть боясь обидеть приезжую тетю, сейчас же прижалась к ней, поиграла концами ее пухового платка и добавила: - Я никуда не хочу уходить. Я тут хочу. Я за грибами тут в лес ходить буду. Приезжайте, тетенька, к нам. У нас лес красивый...

- У вас в лесу покойники, - улыбнувшись, сказала москвичка. - Глядите, полный лес покойников немецких...

- А их не будет потом, - твердо сказала девочка. - Покойников ведь потом закопают. И одни живые будут ходить.

Большое, тяжелое, страшное горе, постигшее взрослых, постигло и маленькую, худенькую Нюру. Но как взрослые, занятые починкой разрушенного, из гордости не плачутся и неохотно вспоминают о том, что случилось с ними, так и девочка охотнее думает о завтрашнем дне.

Завтра еще будут бои, грандиозные и ожесточенные, прольется кровь, сгорят еще новые дома, осиротеют еще многие дети. Но завтра будет наша победа, обязательно будет, во что бы то ни стало.

В это верует всей силой сердец своих весь народ наш.

И весь народ работает на войну, на победу, на завтра, которое встает и встанет из этих еще теплых пепелищ.

В полдень мы выезжаем из этой деревни на шоссе.

Автомобиль опять продвигается мимо длинной шеренги могил, мимо березовых крестов, мимо оброненных в отступлении немецких касок, мимо брошенных при поспешном бегстве немецких автомобилей, танков, мотоциклеток.

Враг прошел здесь совсем недавно - может быть, всего неделю или несколько дней назад.

В двух километрах от деревни нас останавливает заградительный отряд. Проверка документов. Дальше ехать нельзя.

Автомобиль уводят в укрытие, мы идем пешком.

Вдалеке, метрах в четырехстах от нас, по широкой, уже источенной солнцем снежной целине, ползут вперед в белых маскировочных халатах красноармейцы.

- Наверно, они учатся, - вслух думает шофер.

Да, может быть, учатся. И мы, остановившись, смотрим на них.

Но странное дело - почему на ученье стреляют с той стороны, почему пули свистят совсем близко и трепещут кусты при шоссе?

- Головы! - тревожно кричит нам кто-то невидимый из кювета.

Мы наклоняем головы, потом ложимся.

Нет, красноармейцы не учатся. Они ведут бой. На целине столкнулись русские разведчики с немецкими.

Впереди, всего в полутора километрах отсюда, находится передний край нашей обороны.

Война совсем недалеко ушла от выгоревшей деревни Алексеевки.

Вот уже хорошо слышны клекот, и кваканье, и визг, и грохот мин. И на снегу впереди вспыхивает красный огонь.

Но в памяти все еще стоит уцелевший от немца исхудавший пестрый петух, который, несмотря ни на что, изо всех сил поет о наступающей суровой и нежной русской весне. И в лукошко сыплется золотистое зерно, которым скоро - вот как сойдет снег и уберут мертвых немцев - крестьяне засеют обожженную землю, как засевали в прошлом году, и в позапрошлом, и, может быть, тысячу лет назад...

Западный фронт, апрель 1942 г.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: