, дающих право проезда, трансформировало нас в ничто, в неприкаянных бродяжек. Небрежным желанием рыбьих служителей мы превратились в трусоватых безбилетников. Отныне мы жили украдкой, почти незаконно. Нас ловили, высаживали из машин, морили в кутузках, позволяя одно-единственное: ждать и надеяться. Удивительно, но и такая жизнь одаривала своими нечаянными радостями, как то моя внезапная встреча с тетушкой Двиной, с Чаком и Барсуком, счастливое столкновение в людской пестроте Лиса и Читы. В волнующейся стихии мы сходились и расходились подобно пылинкам на ветреном пустыре. Я потерял тетушку Двину на следующий же день после встречи, опрометчиво отойдя поглазеть на вечно врущие расписания. Увы, мы не были еще приучены к капризам этого мира, и суровым рубанком он стесывал с нас наше незнание.

Нестерпимо захотелось потереть челюсть. Я знал, что делать этого не следует, и все-таки не выдержал и потер. От первого же прикосновения боль взорвалась гранатой, осколками метнулась в темя, в затылок, шипящим паром обдала стенки черепа. Это было так знакомо!..

Глор продержал меня в своем заведении несколько месяцев. Черные плотные дни, о которых я постараюсь никогда не вспоминать. Лиса он, к счастью, выпустил раньше. Не случись этого, не произошло бы и чудесного спасения Читы. Так уж нелепо вышло, что я должен был испытывать признательность к человеку, выбившему все мои передние зубы. Освобожденный милостью Глора, Лис встретился с девушкой в худшую из ее минут, сумев вырвать Читу из рук маньяка, возглавлявшего банду отребья, подставив голову под удар и подарив тем самым возможность спастись той, которую я любил. Уже позже она вернулась обратно, как оказалось, только за тем, чтобы позволить умереть Лису у нее на руках. Случайные посторонние люди помогли ей схоронить Лиса. А дальше... Дальше потянулась тусклая неразбериха. Безответные письма, униженные запросы к власть имущим, долгие и безуспешные поиски друзей.

Чудо свершилось, когда она вышла из автобуса именно здесь. На площади ее сразу углядел Барсучок и, заикающийся, взволнованный, немедленно привел в нашу хижину. Первый день праздника, фейерверк среди затянувшейся мглы! Как не хватало нам сейчас Лиса!..

Вспомнив о нем, Чита заплакала. Я сделал то, что и должен был сделать: нагнувшись к ней, приобнял за хрупкие плечики. Ничем другим утешить ее я не мог, и, да простит мне Лис, я чувствовал себя счастливым. Это действительно казалось чудом, что мы встретились, что, спеша нагнать разъехавшихся друзей, яростно протискиваясь в переполненные автобусы, я вдруг сообразил, что, оставаясь на одном месте, получаю больше шансов кого-либо встретить. С трудом я сумел подавить в себе инстинкт бегства. Временно я сошел с дистанции и решил выждать. Первый, кого я встретил в тот же день, был Чак, один из приятелей Лиса. Потом появился Барсучок -- все такой же длинный, по-прежнему печальный. И наконец -- Чита, о чем я не смел и мечтать.

Склонившись над ней, не обращая внимания на боль покрытых коростой губ, я гладил ее щеки дыханием, и нежные незабытые пальцы снова нащупывали на моем виске жилку, вслушиваясь в мое пульсирующее волнение.

* * *

-- Теперь мы никогда не расстанемся, правда?

-- О чем речь, принцесса! Конечно!..

Я дерзко пристукнул по подлокотникам кресла. Я верил в то, что говорил и готов был поставить после своего утверждения с десяток восклицательных знаков. Настроение было подходящим. Только что мы вволю нахрустелись сухарей и напились морковного чая. И то и другое раздобыл где-то хозяйственный Чак. Коренастый, с вечно красным лицом, не дурак подраться, он неожиданно проявил талант домохозяина. Ей богу, он понимал что такое уют! Жуткая, кишащая тараканами берлога, в которой мы поселились, преображалась на глазах. Отнекиваясь от нашей неумелой помощи, Чак в одиночку убрал грязь, заново побелил стены и потолок, забив всюду массу гвоздей, на которые мы развешивали теперь все, что нам вздумается. Кроме того он вставил недостающие стекла и рассовал по углам банки с бутылями, в которых лысыми пучками топорщились тополиные ветви. Чак заверил нас, что через неделю дом расцветет и заблагоухает.

-- А разве мы не поедем дальше? -- наивно спросил Барсучок. В комнате воцарилась недобрая тишина. Я посмотрел на Читу и увидел в ее глазах тот же вопрос. Я и сам ощутил растерянность. Похоже, Чак забыл... Ну конечно же он запамятовал!..

Я обернулся. Чак быстро шагал к выходу. Хлопнула дверь, и Барсучок вымученно уставился в собственную ладонь. Он словно надеялся рассмотреть на ней неожиданное решение проблемы. Но сие под силу только опытному хироманту. Несмотря на то, что Чак ушел, вопрос продолжал плавать в воздухе неким кабалистическим знаком, и, наблюдая этот пугающий призрак, мы впервые, наверное, спросили себя, а надо ли нам в действительности уезжать?.. Это выглядело чудовищным, почти святотатством, но именно над этим мы сейчас ломали головы.

Жизнь вне Пути... Как могла она сложиться для нас? Какой гранью обернуться? Ведь до сих пор мы существовали ТОЛЬКО в движении и никак иначе. Жили стремлением добраться до горизонта. Об этом говорилось везде и всюду. К этому мы привыкли. И вот неожиданный барьер, баррикада, перед которой мы застыли в смущении.

Весь день после этого разговора мы ходили, как в воду опушенные. Только к вечеру зловещий "кабалистический" знак растаял. Барсучок принялся колдовать над сервировкой нехитрого ужина. Чак суетился на кухне, вполголоса ругая никак не закипающий чай. Все находились при деле, и, перетащив в ванную комнату кресло, я уселся, заботливо примостив ноющий подбородок на подушечке. В ванне, в шаге от меня, плескалась Чита.

-- Какая огромная ванна! Я даже могу выпрямить ноги!.. Что ты смеешься? Горячая вода -- это чудо!

-- Увы, не помню, -- пробормотал я.

-- Бедный, несчастный... Ты обязательно должен принять ванну. Сразу после меня.

-- После тебя? Но ведь это снова накачивать воду, нагревать ее, сколько труда!

-- Ты видишь иной выход?

-- Представь себе, вижу. Мы могли бы эту водичку поработать на нас дважды. Ванна, как ты, верно заметила, достаточно просторная...