"Взять в арбит" у Волгина значило - спор окончен.

"Ну подожди, баран упрямый. Вот проспишься, я тебе устрою парную с веником", - думала Надя.

Она знала, что спорить с ним теперь бесполезно, и решила подготовить к завтрашнему звеньевых. Егора Ивановича она застала дома. Он сидел за столом, подсчитывал свои будущие доходы и заносил их в школьную тетрадь.

- А, племянница! - приветствовал он Надю не вставая. - Проходи.

К столу вместе с Надей подошла Ефимовна, кивнула на исписанную тетрадь.

- Все считает, все плантует...

- А как же? Доходы!

- Журавель в небе.

- Нет, мать. А вот он, договорчик с председателем... - Егор Иванович показывал бумагу не столько Ефимовне, сколько Наде. - Смотри, вот она, его подпись, вот - моя. "Егор Никитин". И печать есть... А роспись у меня прямо директорская.

- От росписи до урожая окарачиться можно, - заметила Ефимовна.

- Ничего! И урожай будет, и премию получу. Эх, мать! Куплю я тебе мотоциклу, и будешь ты на ней ездить корову доить...

- Будет тебе дурачиться, - Ефимовна махнула рукой и отошла.

- Поди ты... не верит колхозная масса в высокую оплату... - с ухмылкой сказал Егор Иванович.

- Ты семена-то свои видел, дядя Егор? - спросила Надя.

- Нет еще, а что?

- Проверяла я всхожесть...

- Ну?

- Не знаю, как тебе и сказать. Пойдем-ка завтра на склад. Сам посмотришь.

На следующий день ранним утром, открывая амбар, Семаков недовольно ворчал:

- Вы бы еще среди ночи подняли меня. Ни свет ни заря взбаламутились. Что ж вам теперь, фонарь прикажете подавать?

- Разберемся и так. - Егор Иванович прошел к ларям, запустил руку в один, в другой, в третий; он пересыпал кукурузу из ладони в ладонь, близко подносил ее к глазам, брал на зуб. За ним ходили Надя и Семаков. Молчали. Наконец Егор Иванович тревожно спросил Надю:

- Какая всхожесть? Не темни!

- Шестьдесят процентов.

- Сама наполняла растильню?

- Да.

- Это не семена, а мякина! - сердито сказал Егор Иванович Семакову. - Я такой кукурузой сеять не буду. И другие откажутся.

- А где взять лучше? - спросил Семаков.

- Не знаю.

- Каждый год сеяли, хороша была.

- По шестьдесят центнеров зеленки-то? Ничего себе, хороша!

- Ступай к председателю. Это его дело.

- И пойду.

А через час после этого разговора все звеньевые и подручные сбежались в правление, словно по тревоге. Кто их успел оповестить? Когда? Уму непостижимо. Волгин ничего хорошего не ждал от этой встречи, вчерашней смелости у него и следа не осталось. Трещала голова. И он сказался больным, но и дома его не оставили в покое. В обед к нему нагрянули Егор Иванович, Надя и Семаков.

- Вы уж и помереть не дадите спокойно. - Волгин лежал на кровати с головой, обмотанной полотенцем.

Он встал и, кряхтя, натянул валенки.

- Поменьше пить надо, - сказала Надя.

- Эх, не до пиву - быть бы живу, - переиначил пословицу Волгин, подошел к столу, зачерпнул полложечки питьевой соды и проглотил, запивая водой из чайника. - Вот теперь мое питье.

- Слушай, решать надо с семенами... Пока не поздно, - сразу приступил к нему Егор Иванович. - Не то все звеньевые откажутся сеять...

- Ты что, Егор, в себе? Весна на дворе, а ты семена бракуешь. Где я тебе их возьму? - Волгин с печальным укором смотрел на Егора Ивановича.

- Да всхожесть у них низкая! Мало их, понял? Чего ж мы их без толку бросать будем?!

- Ну, а если лучше нет?!

- Доставать надо.

- Послушай, кум, ведь мы еще осенью доложили, что с семенами все в порядке. Ну как мы теперь заявимся в райком?

- А я предупреждал вас.

- Дело не трудное, предупредить-то. А дальше что?

- В райком надо ехать, - сказала Надя. - Помогут.

- Да вы что? Опозорить меня хотите? Ославить на весь район? Спасибо, кум. - Волгин обиженно отвернулся к окну и заложил руки за спину.

- Куда ж деваться? - хмуро отозвался Егор Иванович.

- Сейте теми, что есть... Не первый год.

- Так не пойдет. Это ж так мы хорошее дело загубим и ничего не заработаем. Да и другие звеньевые откажутся.

- Они, пожалуй, правы, - неожиданно поддержал Егора Ивановича Семаков. - Придется ехать...

Волгин обернулся. Семаков выдержал пристальный взгляд председателя, и чуть заметная усмешка тронула его губы.

- Ну что ж, поедем, - сказал Волгин.

Уходили от Волгина все вместе, но в сенях Семаков замешкался и вернулся:

- Я зашел тебе сказать: эти автономщики там, в правлении, устроили что-то вроде бунта. Я, конечное дело, в райком сообщу. Это моя обязанность. Надеюсь, ты поймешь правильно.

- Валяйте... Мне все равно.

7

А через неделю пришел вызов из райкома. Поехали на лошади - снегу много подвалило, дороги замело. Запрягли в санки гнедого жеребца, а в пристяжку ему бегунца вороного: полсотни верст - не шутка. Оделись потеплее в шубы да в тулупы да еще медвежью полсть прихватили. Волгин, Семаков и Надя уселись в задке, а Лубников пристроился в передке на скамеечке - правил.

В тайге заносов не было, и санки скользили легко по накатанной дороге. Певучее поскрипывание подрезов да частые восклицания Лубникова мешали Волгину собрать свои отяжелевшие мысли - перед поездкой он выпил стаканчик для сугрева. И теперь эти мысли разбредались, точно овцы по выгону.

- Эй, ходи, манькой! Н-но! - ежеминутно покрикивал Лубников на гнедого рысака, дергая вожжами и похлопывая шубными рукавицами.

- Перестань зудить-то, - не выдержал наконец председатель.

- Ай обидел чем? - насмешливо спросил Лубников.

Волгин промолчал. Он все думал о совещании в райкоме. "Бобриков меня поддержит. Андрей Михайлович свой человек. С агрономшей я сам разделаюсь зелена еще тягаться со мной. А вот как Песцов выступит? Человек новый, неопределенный... И сам, старик, сурьезный больно... Ежели уж подцепит, так поволокет... Трактор! Фук-фук-фук. А ежели не подцепит, так и промолчит. Все дело в том - подцепит или не подцепит?.." Так и не решив этого вопроса, "подцепит или не подцепит?", Волгин задремал. Очнулся он уже на полпути, когда подъезжали к переправе через реку Бурлит. Впрочем, переправа была здесь летом, а теперь лежал обычный санный путь по льду. На берегу стояла одинокая изба перевозчика-нанайца. Она была так сильно завалена снегом, что издали походила на сугроб. Здесь остановились покормить лошадь, обогреться.

Встретил их старик Арсе, молчаливый и строгий, как бронзовый бог. Он поставил на стол талу - мелко наструганного мороженого тайменя, заправленного уксусом и луком; таежные люди знают, что это за чудесная закуска - свежая, розовая, она холодит и тает во рту. При виде полной чашки талы Лубников крякнул от удовольствия, распахнул тулуп и вынул бутылку самогона. Семаков строго покосился.

- Откуда?

- Понюхай и определи, - Лубников насмешливо протянул бутылку Семакову. - Ты ж у нас нюхатель.

- Чего там определять-то! И так за полверсты разит, - отозвался Волгин. - Торба снабдила. Ее рукоделье. Кислым шибает.

- Вас вместе с Торбой связать бы по ноге да пустить по полой воде, чтоб закон не нарушали, - сказал Семаков.

- Эх ты, парторг! Ты только и смотришь за тем, чтобы чего не нарушили... Ты что, милиционер, что ли? Разве этим ты должен заниматься?

- А чем? Может, подскажешь? - Семаков насмешливо глядел на Лубникова.

- Я те все выскажу... Вот дай только выпить да закусить. А там - дорога дальняя, я те выскажу...

- Как жизнь, Арсе? - спросил Волгин.

- Рыба есть - и жизня есть, рыбы нет - и жизни нет.

Больше Арсе не проронил ни слова; пока проезжие выпивали, закусывали, покрякивали с мороза, шутили, нанаец сидел на полу на медвежьей шкуре и посасывал свою медную трубку.

От переправы свернули с большой дороги и опять поехали лесом - так короче. К тому же санный путь укрыт в лесу от снежных переметов. Лучшего и желать не следует.