— Да, так обычно и происходит, — согласилась Элис. — Но иногда, мне кажется, тело может затянуть в глубь моря. Да, здесь надо быть очень осторожным. Особенно тем, кто здесь впервые.

— Впредь буду осторожна, — со смехом обещала я. Мои слова, видимо, ее успокоили, и это меня тронуло.

— Вы хотите еще погулять в одиночестве? — спросила меня Элис.

— А ты могла бы составить мне компанию?

— Только если вы сами хотите этого.

— Я с удовольствием.

Ее улыбка была совершенно очаровательна, и я почувствовала глубокую симпатию к этой славной девочке. Элис степенно шла рядом со мной, время от времени указывая на цветы, растущие вдоль изгороди.

— Какой чудесный голубой цвет, не правда ли, миссис Верлейн? Это вероника, это наземный плющ или будра плющевидная. Мистер Браун дает нам уроки ботаники. Иногда мы ходим с ним на прогулки, и он нам показывает растения, о которых рассказывал в классе. Не правда ли, хорошая идея?

— Прекрасная!

— Эдит тоже любила уроки ботаники. Я думаю, она скучает без них. Иногда мне кажется, она с удовольствием продолжала бы с нами заниматься. Но замужней женщине вряд ли подобает ходить на уроки, да? О, взгляните, миссис Верлейн, это ведь стриж! Видите? Мне нравится гулять в сумерках. В это время можно увидеть козодоев. Мистер Браун нам о них рассказывал. Они издают звуки, напоминающие шум старой прялки. Эти птицы охотятся в полях за мотыльками.

— Тебе, видимо, очень нравятся уроки ботаники.

— О, да. Но теперь уже меньше, поскольку Эдит перестала заниматься. При ней мистер Браун вел уроки более интересно.

Невольный намек, содержащийся в этих словах, снова встревожил меня, вызвав прежние подозрения.

— Чайки возвращаются на берег, — заметила Элис. — Это признак скорой непогоды. Когда я вижу, как они сотнями летят назад, то всегда думаю об оставшихся в море рыбаках.

Она начала напевать своим тоненьким юным голоском:

Господь услышит наши мольбы

О тех, кто сейчас в бушующем море.

Элис передернула плечами.

— Ужасно утонуть, не правда ли, миссис Верлейн? Говорят, когда человек тонет, он будто заново проживает всю свою жизнь. Как вы думаете, это правда?

— Не знаю, и мне бы очень не хотелось проверить это на собственном опыте.

— Дело в том, — сказала Элис вдумчиво, — что утопленники не могут подтвердить, правда ли это. Если бы они вернулись… Но говорят, что к живым возвращаются только те, кто умер насильственной смертью. Они не могут найти успокоения. Вы верите в это, миссис Верлейн?

— Нет, — ответила я твердо.

— Наши слуги считают, что Боумент сюда приходит.

— Этого не может быть.

— Да, но они убеждены в этом. И они говорят, что он стал приходить чаще с тех пор, как Нейпьер вернулся.

— Но почему?

— Потому что он сердится. Ему не нравится, что здесь Нейпьер. Ведь это он виноват, что теперь нет Боумента, и Боумент хочет, чтобы здесь не было и Нейпьера.

— Я полагала, что Боумент был добрым. Но если бы он хотел, чтобы его брат был наказан из-за трагической случайности, значит, его нельзя считать таким уж добрым.

— Вы правы, — медленно произнесла Эдит. — Но Боумент, вероятно, просто не может не приходить сюда. Возможно, тех, кто погиб, как он, что-то заставляет возвращаться. Как вы думаете?

— Я считаю это совершенной чепухой.

— А как же тогда свет в разрушенной часовне? Говорят, там бродит привидение. Я сама видела, как ночью в часовне появляются огоньки.

— Они тебе привиделись.

— Не думаю. Моя комната находится на верхнем этаже дома. Над классной комнатой. Оттуда далеко видно, и я наблюдала эти огоньки. Правда!

Я промолчала, а она с самым искренним видом продолжала:

— Вы мне не верите. Вы думаете, что я их просто выдумала. Но если я их опять увижу, можно я их покажу вам? Хотя, наверное, вы не захотите.

— Если они действительно появляются, я должна их увидеть.

— Тогда я вам обязательно покажу.

— Ты меня немного удивляешь, Элис, — сказала я с улыбкой. — Я полагала, что ты достаточно разумная девочка.

— Я такая и есть, миссис Верлейн, но если что-то на самом деле существует, было бы неразумно притворяться, будто этого нет.

— Самое разумное — это выяснить, почему они появляются.

— Они появляются потому, что Боумент не может найти успокоения.

— Или же потому, что кто-то разыгрывает тебя. Не хочу ничего утверждать, пока сама не увижу этот свет в часовне.

— Вы, миссис Верлейн, — чрезвычайно разумны, — сказала Элис.

Я согласилась с этим, переменила тему и весь обратный путь рассказывала Элис о своих любимых музыкантах.

— Должна сказать, — произнесла раздраженно миссис Ренделл, — что нам это доставит массу неудобств. Так поступить после всего, что мы сделали… Я поражена. Что же касается его преподобия…

Пухлые щеки миссис Ренделл подрагивали от негодования. Я шла с ней по тропинке к дому, чтобы дать урок Сильвии. Я не могла понять, что вызвало такое возмущение у миссис Ренделл, пока она, наконец, не объяснила:

— Он ведь был таким хорошим викарием… И что он только собирается делать в тех далеких краях, не представляю. Иногда гораздо полезнее заниматься своим делом в своей собственной стране. Думаю, что давно пора понять это кое-кому из нашей серьезной молодежи.

— Неужели мистер Браун уезжает?

— Вот именно. Что нам теперь делать, не представляю. Вообразите, он отправляется в какую-то африканскую страну просвещать туземцев.

— Наверное, он чувствует к этому призвание.

— Призвание? Чушь! Он с таким же успехом может иметь призвание работать у себя дома. Зачем ему ехать в какую-то даль? Я так и сказала ему: «Если вас не съедят каннибалы, то погубит жара, мистер Браун!»Я не церемонилась. Так прямо и сказала, что считаю это его решение страшной ошибкой.

У меня перед глазами возник этот тихий молодой человек и… Эдит. Мне пришла в голову мысль, что, вероятно, существует какая-то связь между его решением уехать и их отношениями с Эдит. Мне было жаль их обоих. Они оказались беспомощными детьми, которые не знают, что им делать со своими чувствами.

— Я сказала священнику, что нужно поговорить с мистером Брауном. Сейчас хороший викарий большая редкость. Но у священника слишком много забот и без этого. Я даже подумала, не попросить ли его поговорить с епископом. Уж епископ-то смог бы помочь. Если бы мистеру Брауну сказал сам епископ, что его долг остаться…

— Неужели мистер Браун действительно настроен уехать? — спросила я.

— Настроен! Этот молодой идиот полон решимости сделать это. Но представьте, с тех пор как он сказал священнику о своем намерении, он становится с каждым днем все мрачнее. Не понимаю, откуда у него появилась эта глупая мысль. Именно тогда, когда священник и я научили его с пользой применять свои способности…

— И вам не удается переубедить его?

— Я не оставляю попыток сделать это, — сказала миссис Ренделл твердо.

— А что священник?

— Моя дорогая миссис Верлейн, если уж мне не удалось переубедить его, никто больше не сможет.

«А Эдит?»— подумала я, входя в дом.

Когда сегодня утром я увидела Эдит, меня поразило, какой несчастный был у нее вид. Она с трудом разбирала ноты «Серенады» Шуберта, часто ошибалась и фальшивила.

Бедняжка Эдит — такая юная и уже повидала так много горя в жизни. Как бы мне хотелось ей помочь.

Спустя некоторое время после того, как я последний раз играла для сэра Уилльяма, миссис Линкрофт пришла ко мне и сказала, что он хочет поговорить со мной.

Я села на стул рядом с ним, и он сообщил мне, что назначен день, когда будет устроен прием, и я должна буду играть для гостей.

— Ваше выступление могло бы длиться примерно час, миссис Верлейн. Вещи для исполнения я выберу сам. И заранее сообщу о своем выборе, так что у вас будет время порепетировать, если вы сочтете это необходимым.

— Для меня будет большим удовольствием играть на этом вечере.

Сэр Уилльям понимающе кивнул.