– Отличные лалы, – говорит он, рассматривая камни на свет. – Превосходные камни! Посмотри, как они хорошо полированы, какой чистый блеск. Искусная полировка сделала эти камни как бы прозрачными. Они блестят так, словно смочены водой. А теперь сравним лалы, присланные Юсуфом, с нашими. Посмотрим их сейчас и после подогрева в тигле. Разожги очаг, Якуб!

– Юсуф говорит, что название этого лала указывает не столько на место добычи, сколько на место торговли этими камнями. Верно ли это? – спрашивал Якуб.

– Это давно известно, – заметил ал-Бируни. – Известно, что их привозят в Бадахшан[42] и там обрабатывают – шлифуют и гранят. Для этих лалов Бадахшан – ворота, откуда они распространяются по другим странам. А сами рудники находятся в местности под названием Барзкандж, на расстоянии трехдневного пути от Бадахшана…

И ал-Бируни стал с увлечением рассказывать о том, как добываются эти лалы в шахтах. Якуб узнал, что проходка шахт – это дело рискованное и подобно игре в карты или путешествию в пустыне, где нет уверенности в достижении цели, если нет хорошего проводника. Но поиски облегчались тем, что были известны породы, сопровождающие драгоценный камень.

– Надо быть терпеливым, – говорил Абу-Райхан. – Можно долго и безуспешно искать, но если найдешь белый камень, похожий на мрамор, только гладкий и мягкий, значит, можно питать надежду найти благородный лал…

Якуб внимал каждому слову устода. Ему очень хотелось все это сейчас же записать, как он делал это всегда, но он был занят разжиганием очага и приготовлением тигля, в котором надо было нагревать камни. «Ничего, – подумал юноша, – я ночью все запишу. Теперь я уже привык запоминать сказанное устодом, чтобы потом, на досуге, все тщательно записать».

Опыты с драгоценными камнями все больше привлекали внимание Якуба. Он нередко засиживался над книгой ал-Кинди и тогда неизбежно обращался к устоду – верно ли сказанное этим знатоком драгоценных камней.

«Камень хоть и загадочен, но он тут, его можно взять в руки и что-то сделать с ним, – думал Якуб. – Это не то что звезды небесные. Они мерцают в далеком небе – попробуй проверь, верно ли сказали о них индусские астрономы. Они манят своей загадочностью, но отвращают своей недоступностью. Я заблуждался, когда мечтал стать астрономом. Увы, мне не постичь непостижимое! Аллах сотворил небосвод и светила, и только ему доступно понимание этого. Камни – они привлекают меня. Только бы запомнить все сказанное устодом о лалах!»

Пока Якуб возился с очагом, ал-Бируни внимательно осматривал каждый камешек и все время что-то записывал, словно обнаружил какое-то замысловатое явление.

«О чем скажешь, глядя на такой крошечный красный камень? – подумал Якуб и захотел было задать вопрос, но не спросил: подумал, что может выдать свое невежество, которое сейчас, через три года пребывания рядом с ученым, казалось ему недопустимым. – Завтра же прочту все, что найду о лалах и разных красных камнях, – подумал Якуб. – То, что я прочел в старинной книге об изумрудах, было чудесно! Как хорошо, что и я владею изумрудом, добытым в сказочном индийском царстве. И как славно, что перстень предохраняет меня от моровой язвы и от чар любви!»

Якуб усмехнулся собственной мысли. В самом деле, он был как бы застрахован от чар любви. Как не поверить, когда это доказано! Устод не верит в таинственную силу драгоценных камней. Сколько опытов он сделал для того, чтобы с полной уверенностью сказать, что разговоры о волшебном действии разных камней – все это глупые выдумки! А напрасно. Хочется верить.

Когда очаг нагрелся, ал-Бируни сам положил красные камни в тигель и велел нагревать их на медленном огне. Сделав все необходимое для опыта, Якуб напомнил Абу-Райхану, что настало время ужинать. Он знал, что без напоминания устод забудет поесть. Во время ужина Якуб снова заговорил о лалах и, когда ученый рассказал ему еще много разных подробностей о способах поисков и добычи этого камня, юноша был просто в восторге.

С нетерпением ждал Якуб той минуты, когда можно будет извлечь из тигля подогретые камни и сравнить их с теми, которые прислал Юсуф. Абу-Райхан взял в руки камешки, еще не совсем остывшие. Он нашел, что их цвет стал гуще и красивей. Якуб тоже заметил разницу к лучшему. Ал-Бируни бережно сложил в мешочек камни, присланные Юсуфом, и попросил Якуба утром доставить их ювелиру.

– Мы славно потрудились, – сказал учитель Якубу, – а теперь ступай домой, тебе ведь рано вставать. Береги драгоценный мешочек Юсуфа.

– Я все сделаю, мой устод, только позволь долить масла в светильник, он может тебе понадобиться. Вчера он горел всю ночь…

– Как хорошо, что ты вспомнил, Якуб! Моя забывчивость иной раз отнимает много времени. Да удалит от тебя аллах заботу, горе и беду.

Вернувшись в свою каморку, Якуб зажег светильник и взял в руки калам. Он с удовольствием погладил лист желтой самаркандской бумаги, подарок отца, и принялся записывать все, что узнал сегодня о красных камнях. Он подробно написал о том, как происходил опыт, как бережно и осторожно они нагревали красные камни в тигле и как потом охлаждали их и сравнивали с другими камнями такого же цвета. Он записал о бадахшанских лалах, добываемых высоко в горах. А когда кончил все свои записи, то надумал написать письмо отцу и рассказать ему об индийских изумрудах. Он давно собирался это сделать, ему было приятно, что в перстне, подаренном ему отцом, есть камень, о котором так хорошо написано в старинной книге.

«С желчью царя Данавы устремлялся Васука, царь змей, рассекая надвое небо. Подобно огромной серебряной ленте, он отражался в раздолье моря, и зажигалось оно огнем отблеска его головы.

И поднялся ему навстречу Гаруда, ударяя крыльями, как бы обнимая небо и землю. Индра-змей сейчас же выпустил желчь к подножию горы – владетельницы Земли, туда, где деревья благоухают каплями сока, а заросли лотосов наполняют воздух своим запахом.

Там, где упала она на землю, где-то там вдали, в стране варваров, на границах пустыни, близ берега моря, – там положила она начало копям изумрудов.

Но Гаруда схватил в свой клюв часть упавшей на землю желчи и, вдруг охваченный слабостью, выпустил ее через свои ноздри обратно на гору.

И образовались изумруды, цвет коих подражает цвету шеи молодого попугая, молодой травке, водяной тине, железу и рисункам пера из хвоста павлина.

Эту копь, расположенную на том самом месте, куда упала желчь короля Данавы, брошенная пожирателем змей, очень трудно отыскать».

И еще Якуб сообщил пять достоинств и семь пороков камня, восемь оттенков и двенадцать цен. Он был счастлив, когда перечел свое письмо, адресованное купцу Мухаммаду ал-Хасияду из Бухары. Но, подняв голову, юноша увидел, что наступило ясное, свежее утро и крошечный фитилек светильника едва мерцает.

«И я просидел всю ночь подобно великому Абу-Райхану. Поспешу же скорее к нему, ведь мысли мои постоянно там, у сундуков со старинными книгами, у длинных, мелко исписанных свитков, над которыми неустанно сидит мой устод».

Когда Якуб вошел в дом Абу-Райхана, он увидел ученого склонившимся над длинным свитком. Но вместо формул юноша заметил стройные ряды стихов. Глаза устода горели, на щеках был румянец, а рядом с ним на суфе догорал тусклый огонек светильника. В лучах солнца он был таким жалким и беспомощным!

– Ты был прав, Якуб! – воскликнул устод. – Светильник горел всю ночь. Но не подумай, что я закончил свои расчеты. Формулы были отложены, и калам мой, не подчиняясь больше моей воле, стал писать стихи. Не розы ли тому виной?