Эрминтруда. По-моему, родственники гениев всегда невероятные кретины.

Инка. Вот именно. Вы доказали гениальность Верховного Инки. Все его родственники — кретины.

Эрминтруда. Но как же так, капитан? Ведь если все генералы Инки — слабоумные, а все его родственники — кретины, Перусалем потерпит поражение и станет республикой, как Франция в 1871 году! И тогда Инку сошлют на остров Святой Елены.

Инка (торжествующе). Как раз на это он и рассчитывает, сударыня! Иначе он не согласился бы вести войну.

Эрминтруда. Что?

Инка. Ха, ха! Глупцы кричат, что уничтожат Инку Перусалемского. Но они не знают, с кем имеют дело. Как вы думаете, почему Наполеон, попав на остров Святой Елены, был почти тотчас позабыт?

Эрминтруда. Почему?

Инка. Потому, сударыня, что при всех его прекрасных качествах, которых я не стану отрицать, Наполеону не хватало разносторонности. Воевать, в конце концов, может любой глупец. Кому-кому, а мне это известно — в Перусалеме воюют все глупцы без исключения. А вот Верховный Инка наделен самыми разными талантами. К архитектуре, например; на острове Святой Елены для архитектора имеется обширнейшее поле деятельности. И к живописи; надо ли говорить, что на острове Святой Елены все еще нет своей Национальной галереи? К сочинению музыки; а ведь Наполеон не подарил острову Святой Елены ни единой симфонии. Пошлите Инку на остров Святой Елены, сударыня, и весь мир бросится туда, чтобы наслаждаться его творениями, как сейчас мир стремится в Афины, чтобы наслаждаться Акрополем, в Мадрид, чтобы наслаждаться полотнами Веласкеса, в Барейт, чтобы наслаждаться музыкальными драмами самовлюбленного мятежника Рихарда Вагнера, которого следовало расстрелять, не дав ему дожить до сорока; впрочем, его и собирались расстрелять[5]. Поверьте мне, сударыня; наследственные монархии отжили свой век. Настал век гениев. Чтобы сделать хорошую карьеру, теперь надо иметь способности. Не пройдет и десяти лет, как все цивилизованные страны от Карпат до Скалистых гор станут республиками.

Эрминтруда. Тогда прощай, Верховный Инка.

Инка. Напротив, сударыня, именно тогда Инке впервые представится возможность по-настоящему показать себя. Новые республики единодушно призовут его вернуться из изгнания и стать Верховным Президентом всех республик.

Эрминтруда. Но ведь это будет для него падением! Подумайте: Верховный Инка — и вдруг какой-то президент!

Инка. Какое же это падение? Верховный Инка лишен всякой власти, связан по рукам и ногам. Конституционного монарха теперь открыто называют ходячим штемпелем. Император — это всего лишь кукла на веревочке. Верховный Инка не имеет права даже сам составить речь. Его вынуждают декламировать всякую белиберду, написанную придурковатыми министрами. А поглядите на американского президента! Вот кто теперь настоящий Allerhöchst. Поверьте мне, сударыня, нет ничего лучше демократии — американской демократии. Раздайте народу избирательные бюллетени — пространные, объемистые бюллетени, на манер американских, — и пока народ читает их, правительство может делать все что угодно.

Эрминтруда. Неужели вы тоже, как американцы, поклоняетесь статуе Свободы?

Инка. Вовсе нет! Американцы не поклоняются своей статуе Свободы. Они воздвигли ее для того, чтобы отметить место, где свобода похоронена. (Опускает усы.)

Эрминтруда (смеясь). А! Смотрите, как бы они вас не услышали, капитан!

Инка. Пусть слышат! Они решат, что я шучу. (Встает.) А теперь приготовьтесь к самому неожиданному.

К поразительной новости. Соберитесь с силами. Крепитесь. И не пугайтесь.

Эрминтруда. Что это вы собираетесь сказать мне, капитан?

Инка. Сударыня! Я не капитан. Я…

Эрминтруда. Вы — Верховный Инка.

Инка. О небо! Откуда вы узнали? Кто меня предал?

Эрминтруда. Как можно не узнать вас, сэр? Ведь вы единственный и неповторимый. Ваше обаяние…

Инка. Верно. Я забыл о своем обаянии. Но теперь вы знаете, что под императорским величием Верховного Инки скрывается Человек — простой, откровенный, скромный, искренний, земной; душевный друг, живое, отзывчивое существо, веселый товарищ, мужчина, которого природа щедро наделила умением сделать женщину счастливой. Я же, со своей стороны, не могу не признать, что вы — самая обаятельная женщина, какую мне доводилось видеть. Вы поразительно владеете искусством речи. Все это время я молча слушал ваш тонкий и проницательный анализ моего характера, моих побуждений, моих, если позволите, талантов. Никогда прежде меня не восхваляли столь мудро и умело. Ни в ком еще не находил я такой душевной близости. Сударыня! Согласны ли вы… я затрудняюсь подобрать слова… согласны ли вы стать моей?

Эрминтруда. О сэр, ведь вы женаты.

Инка. Если вы изъявите согласие, я готов принять магометанство, которое позволяет мужчине иметь четырех жен. Турки будут довольны. Но только я попросил бы вас не упоминать об этом в разговорах с Инкессой.

Эрминтруда. Благодарю вас — вы очень милы. Однако настало время и мне сбросить маску. Теперь очередь вашего императорского величества приготовиться к неожиданной новости. Соберитесь с силами. Крепитесь. Я не принцесса. Я…

Инка. Дочь моего старого друга архидиакона Нарцисса Ослинского, чьи проповеди мне читают каждый вечер после ужина. У меня прекрасная память на лица.

Эрминтруда. Так вы знали! С самого начала!

Инка (бросается в кресло; говорит с обидой). Неужели вы думали, что я, обреченный проводить в обществе принцесс всю свою несчастную жизнь, до сих пор не понял, что женщина с вашим умом не может быть принцессой?

Эрминтруда. Вы очень проницательны, сэр! Но вы не можете себе позволить жениться на мне.

Инка (вскакивая). Почему?

Эрминтруда. Вы слишком бедны, вы на военном пайке. Теперь монархи — самое нищее сословие. Английский король даже не пьет за обедом вина!

Инка (в восторге). Ха! Ха, ха, ха! Хо, хо, хо! (От смеха не может усидеть на месте; чтобы излить свое веселье, вальсирует по комнате.)

Эрминтруда. Можете смеяться сколько угодно, сэр, но такая жизнь не для меня. Мой покойный муж был миллионером, а ваша глупая война меня разорила.

Инка. Миллионер! Чего стоят миллионеры, когда весь мир рассыпается в прах??

Эрминтруда. Прошу прощения! Мой муж был американским миллионером европейского происхождения.

Инка. То есть у него был миллион претензий! (Смеется.) Ха! Хо, хо, хо! Ай да каламбур! (Садится в ее кресло.)

Эрминтруда (с отвращением). В жизни не слыхала ничего глупее. (Садится в его кресло.)

Инка. Умные каламбуры уже давным-давно придуманы; нам остается только придумывать глупые. Итак, сударыня… (Торжественно встает; она тоже пытается подняться.) Нет, нет! Я люблю, когда меня слушают сидя. (Делает величественный жест, и Эрминтруда снова откидывается в кресле.) Итак! (Щелкает каблуками.) Сударыня! Я признаю, что, попросив вашей руки, я поступил самонадеянно. Вы правы: я не могу себе позволить жениться на вас. При всех своих победах, я — банкрот. Самое неприятное заключается в том, что я это понимаю. И в результате я буду побежден, поскольку мой непримиримый враг, который обанкротится только через несколько месяцев, не понимает решительно ничего и будет продолжать сражаться до тех пор, пока цивилизация не погибнет окончательно. Впрочем, не исключено, что из чистой жалости к цивилизованному миру я соглашусь капитулировать.

Эрминтруда. И чем скорее, тем лучше, сэр. Пока вы раздумываете, тысячи прекрасных молодых людей расстаются с жизнью.

Инка (морщась). Но почему? Почему они расстаются с жизнью?