XXI. Относительно его семьи и брака историки противоречат друг другу. Одни говорят, что он был женат только на Татии и не имел детей, кроме единственной его дочери, Помпилии, другие, напротив, уверяют, что у него было еще четыре сына -- Помпон, Пин, Кальп и Мамерк. Из них каждый оставил потомство и сделался главою уважаемого рода. От Помпона происходят Помпонии, Пина -- Пинарии, Кальпа -- Кальпурнии, Мамерка -- Мамерции, которые вследствие этого носили прозвище "рексов", т. е. царей. Третьи утверждают, -- обвиняя тех лиц в желании подслужиться вышеупомянутым домам, неосновательно выводя их род от Нумы, -- что Помпилия была дочерью не Татии, а другой матери, Лукреции, на которой Нума женился уже царем. Но все согласны в том, что Помпилия вышла замуж за Марция. Марций этот был сыном Марция, убедившего Нуму принять престол. Он переселился в Рим вместе с царем, сделался сенатором и после смерти Нумы выступил вместе с Туллом Гостилием в качестве кандидата на престол. Он потерпел неудачу и покончил с собой. Сын его, Марций, муж Помпилии, остался в Риме и был отцом преемника Тулла Гостилия, Анка Марция. Говорят, тому было всего пять лет, когда скончался Нума. Он умер не скоропостижно или внезапно, но постепенно угасая, по словам историка Пизона, от старости и подтачивавшей его силы болезни. Он жил немногим более восьмидесяти лет.

XXII. Счастью его жизни можно было завидовать даже тогда, когда он лежал на смертном одре: союзные и дружественные народы явились на его похороны с принадлежностями для заупокойной жертвы и венками. Патриции подняли на плечи погребальный одр; при этом находились и жрецы богов, чтобы проводить его. Было также много женщин и детей. Они шли со слезами и рыданиями, и казалось, явились хоронить не старого царя, нет, каждый из них провожал в могилу как бы самого дорогого ему человека, умершего в полном цвете сил. Тело его, согласно выраженному им желанию, не было, говорят, сожжено. Сделаны были два каменных гроба и опущены в землю у подошвы Яникульского холма. В одном из них был положен труп, в другом -- книги религиозного содержания, написанные самим царем так, как писали свои законы греческие законодатели, -- на досках. Еще при жизни он подробно объяснил жрецам содержание написанного, растолковал им его смысл и приказал похоронить священные книги вместе с его трупом, не желая сохранять в ничего не говорящих другим буквах полное глубокого смысла учение. На этом основании и пифагорейцы не оставили писаных сочинений -- они хотели запечатлеть воспитующие слова в памяти достойных, не прибегая к письму. Так поступали они даже тогда, когда шла речь о трудных или, как они выражались, таинственных геометрических доказательствах. Если что-либо подобное сообщалось человеку недостойному, они говорили, что боги, несомненно, накажут каким-либо большим и общим бедствием за этот грех и преступление. Можно поэтому вполне извинить тех, кто желает доказать, что Пифагор и Нума имели между собою много общего.

Валерий Антиат пишет, что в гроб было положено двенадцать книг религиозного содержания и двенадцать других -- философского, на греческом языке. Через четыреста лет, в консульство Публия Корнелия и Марка Бебия, от больших дождей вода размыла землю и открыла гробы. Когда с них сняли крышки, в одном не нашли совершенно ничего, ни малейшего следа или частички трупа, но из другого вынули рукописи, которые прочел, говорят, тогдашний городской претор, Петилий. Он объявил сенату, что считает невозможным и преступным знакомить общество с содержанием книг, вследствие чего они были принесены на комитий и сожжены.

Всех честных и нравственных людей высоко уважают после смерти; зависть переживает их не надолго, иногда она даже умирает раньше их. Несчастная судьба преемников Нумы придает еще больше блеска его славе. Пятый, последний следовавший за ним царь был лишен престола и состарился в изгнании. Из четырех других никто не умер своею смертью. Трое из них пали от руки убийц. Тулл Гостилий, преемник Нумы, надругавшийся почти над всеми его лучшими деяниями, в особенности же смеявшийся над его религиозностью, которая, в его глазах, располагала к праздности и бесхарактерности, старался вновь обратить граждан к войне. Он недолго оставался верен себе, недолго кощунствовал: опасная и сложная болезнь изменила его мысли и сделала его суеверным, ни в чем не похожим на благочестивого Нуму. Мало того, он заразил суеверными страхами народ, сгорев, по преданию, от удара молнии.

СОПОСТАВЛЕНИЕ

XXIII (I). Описав жизнь Нумы и Ликурга, постараемся найти, как это ни трудно, различие и сходство между ними. Сходство выражается в общих им достоинствах -- в их уме, благочестии, умении управлять, воспитывать других и внушать им мысль, что оба они получили данные ими законы исключительно из рук богов. Различие между ними -- в чем каждый заслуживает похвалы -состоит в том, что Нума принял престол, Ликург отказался от него. Один получил царскую власть, не ища ее, другой отказался от нее, имея ее в руках. Один, частный человек и иноземец, был провозглашен царем чужим ему народом, другой добровольно сделался из царя частным человеком. Прекрасно приобрести царство честным путем, но прекрасно и предпочесть правду царской власти. Нравственные качества одного были так известны, что его сочли достойным занять престол; но и в другом они были так велики, что заставили его отказаться от престола. Затем, как игроки на лире, один из них, в Спарте, натянул ослабевшие и потерявшие строй струны, напротив, другой, в Риме, ослабил струны, слишком туго натянутые. Задача Ликурга была труднее -- он убеждал граждан снять не броню, бросить дальше от себя не меч, но отказаться от приобретения золота и серебра, проститься с роскошными постелями и столами. Ему приходилось советовать им отказаться не от войн ради праздников и жертвоприношений, но перестать задавать пиры и попойки и ходить всю жизнь вооруженными и заниматься гимнастикой в палестрах. Вот почему одному удалось легко достичь своей цели словом убеждения и приобрести себе любовь и уважение, другому добиться своего с трудом, подвергаясь опасности и получив рану. Мягкий по характеру Нума сумел внушить своим подданным любовь к справедливости и миру, смягчить их дикие, суровые нравы. Если нас заставят в число законов, изданных Ликургом, включить и его меры, принятые им относительно илотов, меры, весьма жестокие и несправедливые, нам придется сознаться, что Нума несравненно более заслуживает имени "мягкого" законодателя. Он позволил даже рабам, рожденным в рабстве, узнать ненадолго, в чем состоит счастье свободы, установив обычай: в праздник Сатурналий есть им за одним столом с господами. Говорят, это один из обычаев, введенных Нумой, который хотел, чтобы плодами годового урожая делились и с теми, кто участвовал в полевых работах. Некоторые любители мифологии уверяют, что праздник этот напоминает о равенстве сословий во времена Сатурна, когда не было ни рабов, ни господ и все считались родственниками и ничем не выше один другого.