А он говорит: «Никакого нижнего белья... ветерок так освежает».

И этот юноша очень разумен. Конечно, толпа не может принять его. Он никогда не лжет, он всегда абсолютно честен. Что бы он ни делал, он делает это с полной самоотдачей. Он никогда не ходил в школу, так как он спрашивает у тех, кто ходил в школу, что же они там приобрели. Его отец выпускник университета, он спрашивает его: «Что ты приобрел? Всего лишь диплом». Он говорит: «Я хочу жить своей жизнью. Я не хочу, чтобы кто-либо мне диктовал что-либо, правильное или неправильное. Я просто хочу быть самим собой».

Он усердный работник. Когда он работает в саду, каждый может увидеть, как упорно он трудится; но он делает только ту работу, которая ему нравится. Он прекрасно играет на флейте, но весь город считает, что он безумен.

Я старался изо всех сил выяснить, в чем же заключается его безумие. И я не смог ни в чем обнаружить у него безумие. Он просто не желает быть частью психологии толпы. Толпа не может признать, что он в здравом уме, потому что, если он в здравом уме, тогда как насчет всей толпы?

Даже мой друг, его отец, не может признать, что он в здравом уме. Он говорит: «За исключением тебя, никто не признает, что он в здравом уме».

Я сказал ему: «Ты же его отец, ты любишь его. В чем ты видишь его безумие?»

Он сказал: «Чего ты еще хочешь? Тебе мало, что он разгуливает голым по улицам? Ему уже восемнадцать лет, а он может подойти к какой-нибудь женщине и сказать: "Ты так прекрасна. Можно я поцелую тебя?"»

Естественно, общество не может принять такого человека, — хотя он абсолютно честен. А ведь он почтительно относится к женщине, воздает должное ее красоте, просит у нее позволения. Он же очень сильный — живет обнаженным, занимается тяжелым трудом, никогда не ходил в школу; он действительно сильный — он мог бы поцеловать любую женщину без всякого позволения.

Но собирается толпа, женщина начинает кричать, что он пристает к ней, дурно ведет себя с ней.

Много раз, когда я был в том городе, мне приходилось пробираться в середину толпы и говорить людям: «Вы поднимаете ненужную суету. Этот юноша в одиночестве, это верно, но он не ненормальный. Он представляет собой меньшинство из одного человека, а вы — многочисленное большинство; уж не думаете ли вы, что вы правы только потому, что вас много?» Никто еще не смог указать мне, что же все-таки с ним не так. А его таскают по врачам.

И он говорит: «Что со мной не так? Я не болен. Врач не может установить у меня ничего особенного».

Истина в том, что болен врач. Врач не честен.

Этот юноша очень разумен в понимании вещей. Он обладает необычной ясностью мысли.

Он говорит: «Я наблюдаю за этим врачом, — врач живет как раз напротив его дома, и там же находится амбулатория, — и вижу, что бедняки выздоравливают быстро, а богатые люди лечатся месяцами. А я сижу себе на веранде и наслаждаюсь всем этим спектаклем — в каком же обществе мы живем? Бедняк поправляется, так как врач хочет отделаться от него; ведь на бедняке много не заработаешь. Наоборот, бедняк начинает просить: "Дайте мне немного денег; я верну позже, когда буду расплачиваться за лекарства. Вы советуете фрукты и молоко, но для этого вы должны будете дать мне немного денег". Но богачу, раз уж он заболел, не дают выздороветь. Его посылают к одному специалисту для рентгенологического обследования, к другому специалисту для чего-то еще. Такое впечатление, что существует своего рода заговор специалистов, эксплуатирующих богатых больных».

Итак, я спросил моего друга, как идут дела у его сына. Он сказал: «Из-за него мне стыдно выходить из дома. И я всегда хотел, чтобы ты помог мне, но ты думаешь, что он прав, а мы неправы. Ты хочешь, чтобы я тоже разгуливал голым и не мог поднимать вопрос: "Что с ним делать?"»

Я сказал: «С ним ничего не надо делать, от него никому нет вреда. Давай ему работу; он всегда готов работать, он наслаждается работой. Но он не готов носить маску. Он не желает постоянно быть актером, рядиться во что-то».

Но все общество, которое мы создали, — это почти драматический спектакль. Здесь каждый повторяет диалоги из книг, кинофильмов. Никто не открывает свое собственное сердце.

Я могу понять твою проблему: ты боишься задавать аутентичные вопросы, так как они будут разоблачать тебя. Люди задают те вопросы, которые дают им чувство, что они многое знают. Они хотят задавать вопросы, но не для того, чтобы получить ответ, а только для того, чтобы показать свое знание.

Каждый раз, когда ты задаешь умный вопрос, ты не чувствуешь себя виноватым, ты чувствуешь себя великолепно.

Но я безумный человек: я никогда не отвечаю на те вопросы, которые исходят из твоего знания. Я просто отбрасываю их прочь.

Я отвечаю только на те вопросы, которые открывают твои раны, ибо, если твои раны открыты, есть возможность исцеления. Как только ты разоблачишь себя, ты окажешься на пути трансформации.

Когда ты будешь искренним в задавании вопроса, ты будешь вслушиваться в ответ, ибо он тебе нужен, это твоя пища. Твой вопрос — это твоя жажда, а ответ может утолить ее.

Поэтому всегда надо помнить: это не философская ассоциация, не теософское общество, где каждый старается доказать, что он знает больше, чем знаешь ты. Это место трансформации, прохождения через революцию. И если ты не показываешь свое настоящее лицо, невозможно произвести какие-либо изменения в твоей жизни, какие-либо трансформации в твоем сознании.

Самое большее, что я могу сделать, — это раскрасить твою маску; но, раскрашивая маску, я не могу изменить твое настоящее лицо. Маска должна быть сброшена. Следовательно, нужны любовь и доверие, — чтобы ты мог быть полностью обнаженным, без всякого страха.

Тебя здесь не осудят. Ты будешь принят таким, какой ты есть; и от этого приятия мы начнем двигаться к более высокой стадии, к росту.

Но этот рост — не осуждение твоего нынешнего состояния. Этот рост основывается на твоем нынешнем состоянии, оно должно быть принято.

Но религии мира действительно отравили умы людей. Никто не готов открыться и показать, кто он есть, ибо веками многие вещи осуждались, люди вынуждены скрывать их. Никто не хочет, чтобы его осуждали. И есть вещи, которые восхвалялись, поэтому их надо выставлять напоказ — неважно, есть они у тебя или нет.

Это так по-человечески и так естественно; ты хочешь, чтобы тебя любили и признавали.

И общество установило правила игры: вот эти вещи должны осуждаться; поэтому, если у тебя есть эти вещи, скрывай их, загоняй их настолько глубоко, чтобы даже ты сам перестал осознавать их. А если у тебя нет того, что общество восхваляет и почитает, тогда притворяйся и притворяйся настолько хитро, чтобы это казалось почти настоящим.

Иногда бывает так, что притворщик может выглядеть более настоящим, чем настоящий человек, ибо настоящий человек никогда не репетирует. Притворщик же практикуется, дисциплинирует себя.

Мне всегда нравился один прекрасный случай в жизни Чарли Чаплина. Приближался его день рождения — кажется, пятидесятилетний юбилей, — и все его друзья и поклонники хотели отпраздновать его каким-то особенным образом. И вот что они придумали: по всей Англии, в каждом графстве, предполагалось провести конкурсы на лучшее исполнение роли Чарли Чаплина. На этих конкурсах должен был быть произведен отбор, а победители должны были встретиться в финальном конкурсе в Лондоне, где должно было быть принято решение о присуждении первой премии.

Чтобы устроить своим друзьям сюрприз, Чарли Чаплин сам принял участие в конкурсе в одном из графств. Он вышел в финал, а там сюрприз ожидал не столько его друзей, сколько его самого: он занял второе место. Кто-то исполнил его номер лучше, чем он сам; он и подумать не мог, что такое возможно.

И это случилось потому, что тот человек упражнялся, репетировал, а Чарли Чаплин просто предстал таким, каким он был. Ему не было нужды репетировать — он же и был Чарли Чаплин. Но занял второе место...