Но недели через три, проходя мимо нового шестиэтажного дома, где Харитонов получил в прошлом году двухкомнатную квартиру, она вспомнила о Юле и зашла ее навестить.

Навстречу вышла Юля в голубой, легкой кофточке, как всегда, удивительно чистенькая, гладенькая, и встревоженно поздоровалась с гостьей.

Кто-то сконфуженно кашлянул в глубине комнаты, и навстречу Нине Борисовне поднялся Аносов, начальник заводского строительного отдела, пожилой, молчаливый человек в полувоенной одежде. На ногах у него были тапочки, на носу очки, в руке он держал раскрытую книжку, видно, только что встал с дивана…

— Я мимо шла, зашла… — багровея от неловкости, сказала Нина Борисовна.

— Вот и хорошо, вот и хорошо, что зашла! — сконфуженно мялся Аносов. — Садись, чаю выпьем…

— Я тороплюсь! — мрачно сказала Нина Борисовна и ушла.

Несколько часов ее мучило неотвязное ощущение неловкости, виноватости и неясной обиды.

Юля прожила с Аносовым до сорок четвертого года. В начале сорок четвертого года вернулась из эвакуации его жена с двумя детьми. За месяц до ее приезда Аносов начал реже бывать у Юлии, перестал давать деньги, а за неделю вовсе бросил заходить.

Предчувствуя недоброе, Юля надела лучшую свою шапочку из голубой белки и пришла к нему на завод.

Он принял ее в кабинете, хмурый и совершенно чужой.

— Может, мне на работу опять надо поступить? — неуверенно спросила Юля.

— Конечно, надо! — сухо сказал Аносов. — Как можно в нашем государстве не трудиться! — осуждающе прибавил он, не глядя на Юлю, с неудовольствием чувствуя, как через стол доносится к нему знакомый запах ее духов. — Я бы только советовал вам ориентироваться на другое предприятие, — внушительно продолжал он. — И квартиру вам следует переменить. По вашему теперешнему положению велика квартирка-то! Догадается кто и поставит вопрос об уплотнении.

Юля поняла угрозу, вежливо попрощалась и ушла. Больше она не пыталась с ним встретиться.

По телефону она пригласила в гости Костю Юрочкина, агента отдела снабжения завода, пожаловалась на свою судьбу.

— Кошмар! — сочувственно сказал Костя. — Но ничего, не расстраивайтесь, Юленька! Я вас завтра же устрою на работу… Хотите служить диспетчером? Или — секретарем?.. Что вам больше нравится?

Юля закусила прозрачный ноготок и задумчиво посмотрела на Костю.

— Вы мне раньше квартиру помогите обменять! — попросила она. — А насчет работы я подумаю. Я, Костя, очень больной человек. У меня недавно целый день голова болела… Вот поправлюсь, окрепну, тогда…

Юрочкин уверил Юлю, что впервые видит такой нежный цвет лица, как у нее, и что обменять квартиру — дело плевое.

— Располагайте мною во всех отношениях! — восторженно предложил он. Вскоре он привел к Юле тучного человека и отрекомендовал его как «врача-специалиста». Врач брезгливо осмотрел безукоризненно чистую квартирку Юли и ушел, ничего не сказав, а через две недели приехал и вручил ей ордер на крохотную однокомнатную квартиру около Эрмитажа.

Юрочкин перевез вещи Юли, помог устроиться и достал справку для домоуправления, в которой черным по белому было написано, что гражданка Харитонова Юлия Сергеевна работает на базе № 9 Главгипрометтехстроя в качестве товароведа-консультанта с оплатой в семьсот пятьдесят рублей.

Через некоторое время он забежал днем, не снимая пальто, не садясь, рассказал пару анекдотов и попросил Юлю приютить на недельку одного знакомого, командированного из Днепропетровска.

— Парень хороший, понимаешь, в гостинице номер никак не может достать. А ты все же заработаешь! Он на диванчике устроится!

Сначала Юлю тяготили чужие люди, приезжающие в ее дом во всякое время дня и ночи. Сначала после каждого постояльца она мыла пол, кипятила посуду, но вскоре привыкла к беспорядку и начала заметно опускаться. Отяжелела, научилась пить водку и требовать деньги за ночлег вперед, по нескольку раз в день гадала на картах на «нечаянную радость» и полюбила ходить по магазинам, скупая «промтовары», которые перепродавала постояльцам, как заправский спекулянт, втридорога.

Однажды к ней позвонили поздно вечером, около двенадцати часов. Заглянув через цепочку на площадку лестницы, Юля увидела высокого человека с чемоданом в руке.

— Извините, пожалуйста! — сказал человек улыбаясь. — Меня направил к вам товарищ Фесенко, Илья Ильич… Разрешите войти?

Этот постоялец вел себя совершенно как все. Прежде всего попросил разрешения принять ванну, потом с удовольствием пил чай и расспрашивал Юлю о ее жизни. Заученно и раздраженно Юля повторяла, что муж погиб во время войны, специальности нет, жить трудно, вот изворачивается, как может… Постоялец, назвавший себя Константином Ивановичем Клебановым, сочувственно покачал головой и сказал:

— Да, женщине трудно одной. Если позволите, Юлия Сергеевна, я у вас поживу недельку-другую. Вот мой паспорт. Если надобна прописка, пожалуйста. И — аванс…

Он положил перед Юлией на стол двести рублей.

— Живите! — апатично сказала Юля. — С пропиской можно подождать. Если придерется домоуправ — другое дело… А лучше бы — так!

— Как хотите, мне все равно! — удовлетворенно согласился Клебанов. — С вашего разрешения я лягу спать…

Он быстро разделся в темноте, сунул что-то под подушку и через несколько минут уснул, ровно и глубоко вдыхая воздух.

Нет, никаких подозрений не вызвал в Юле новый постоялец. Как все командировочные, он уходил рано утром по делам, иногда забегал среди дня и лежал на диване, просматривая какие-то книги и журналы. К вечеру он всегда приносил что-нибудь вкусное и делился с Юлей. Он жил удивительно размеренно и аккуратно, даже обгорелой спички не оставалось после него, так что почти не приходилось убирать.

Единственно, что слегка обижало Юлю, Константин Иванович не пытался сблизиться с ней. Отношения у них были ровные, Клебанов был вежлив, в меру шутил, в меру молчал и хоть не разбрасывался деньгами, но и не скупился.

Только однажды Юля почувствовала, что за его вежливостью скрыты и другие чувства. Неожиданно приехал один из постоянных гостей — юрисконсульт с уральского завода. Юле было жаль ему отказывать, и когда Клебанов пришел, она спросила, не будет ли он возражать, если с ними в комнате на раскладушке переночует еще один товарищ. Всего три ночи! Днем его не бывает дома…

— Возражаю! — коротко сказал Клебанов, и у Юли почему-то от страха задрожали руки и ноги. — Категорически возражаю, — повторил Клебанов, недружелюбно, с досадой, как показалось Юле, взглянул на нее и неожиданно обнял.

Вечером она отказала уральцу, и тот ушел, огорченный, волоча за собой чемодан.

Клебанов пришел домой поздно, во втором часу, принес бутылку вина и торт. Он вел себя обыкновенно и даже слова какие-то произносил с претензией на чувствительность, но почему-то Юле с ним было страшно и оскорбительно. Когда он уснул, Юля ушла в ванную, заперлась там и долго плакала, сморкаясь в мохнатое полотенце, и спрашивала себя, — неужели правда, что толстеющая женщина в зеркале, с рыхлым лицом и провалившимися глазами, и есть она, Юлька, у которой были когда-то Харитонов, дом, друзья и прочая нормальная человеческая жизнь!

Горелл-Клебанов и иностранный подданный Биллиджер никогда не встречались. Но с некоторых пор жизни их были связаны самым теснейшим образом.

Все мысли Биллиджера были с Гореллом. С мыслью о том, надежно ли укрыт в эту ночь Горелл, он засыпал и, просыпаясь, думал только об одном, как бы не оборвалась тончайшая ниточка, дающая им возможность общаться друг с другом.

Маленький, болезненный Биллиджер вел теперь трудную жизнь.

Он приходил в Ленинскую библиотеку к ее открытию и до пяти-шести вечера рылся в комплектах газет и журналов. Робертс освободил его от всех обязанностей, потому что Биллиджер выполнял сложнейшее задание — искал «подход» для Горелла к профессору Пономареву.

С трудом Гореллу удалось перейти границу. Приехав в Москву, Горелл направился к Юле, квартира которой была известна начальнику и считалась «спокойным местом, где можно закрепиться». Переждав несколько дней, он отправился на явку.