И эта встреча навела меня на размышления. Нет, Кохановер не служил искусству; он в нем естественно существовал и, очевидно, был счастлив. Так, во всяком случае, казалось со стороны. И я отлично понимал его счастье; и успех Тони Мираньи понимал и продолжал ему завидовать; и только собственная стезя казалась мне убогой и недостойной. Мне даже приходила в голову мысль получить гуманитарное образование, однако всерьез я ее не анализировал.

Прошло еще полгода, и я окончательно созрел, чтобы оставить службу, так ничего и не придумав взамен. Отец, конечно будет недоволен, думал я, но надо, в конце концов, позаботиться и о себе; не могу же я всю жизнь заниматься делом, которое не уважаю. Преодолев рутину, я вздохну свободнее, обрету самоуважение и найду, чему себя посвятить. Так -- или примерно так -- я рассуждал и был, в общем-то, прав.

Придя к предварительному решению, я осторожно поведал Лисе, что собираюсь покинуть "Корабел" и вообще поставить крест на инженерной карьере ввиду отсутствия соответствующих наклонностей. Я добавил, что в настоящее время меня одолевают сомнения и искания, а потому я еще не решил, чему себя посвятить в дальнейшем. Любопытно, что все это была истинная правда, и я не могу припомнить другого случая, когда я был бы столь же искренен со своей женой. Против моего ожидания, Лиса отнеслась к моему сообщению довольно спокойно и даже с пониманием.

Теперь предстоял трудный разговор с отцом. Мне нельзя было уходить с "Корабела", не подготовив отца: его имя пользовалось широкой известностью в армангфорских промышленных кругах, и не считаться с этим я не мог. Я долго настраивался, прежде чем разговор наконец состоялся. Мой старик был предельно расстроен, хотя внешне -- неестественно корректен и доброжелателен, и во мне шевельнулись теплые к нему чувства, поскольку я прекрасно понимал, каких мук ему стоили эти минуты.

Примерно в то же время мне довелось впервые посетить одно на редкость уютное питейное заведение на Зеленой аллее и увидеть за стойкой прехорошенькую, как мне тогда показалось, и очень улыбчивую девушку по имени Кора Франк. Потом мне захотелось придти туда вновь и вновь получить из ее пальчиков рюмку холодной и чистой, как вода из горного ключа, водки, а к ней впридачу -- изящную аппетитную закуску и неизменную улыбку. Скоро меня уже тянуло в эту рюмочную и утром, и вечером, а потому моя "эвакуация" с "Корабела", на которую я так долго настраивался, в конце концов совершилась чуть ли не в "пожарном" порядке.

С уходом с "Корабела" -- после двух лет "беспорочной службы" -- я привык связывать окончание своей юности. Мне было двадцать шесть лет, и я впервые совершил неодобряемый родителями ответственный поступок. Не правильнее ли назвать это окончанием детства?.. Карьера Тони Мираньи была уже в самом разгаре.

Я упомянул об окончании юности; символично в этой связи, что именно тогда я снова, и в последний, пока, раз, посетил Дарси. Я побывал "У Аталика". Пиво мне показалось обыкновенным, а сардельки с кислой капустой в тот день в меню почему-то отсутствовали. Но особенно грустно и непривычно было видеть пустующим столик, за которым прежде неизменно сидел Гамбринус. Оказалось, что старик умер прямо "У Аталика" за несколько месяцев до моего приезда.

Глава вторая

КОРА ФРАНК

Умчались юные года.

Что развлекало нас тогда?

Что удалось? Что вышло мило?

Увы, не помним мы. Всегда

Лишь помним то, что нас томило.

Кохановер, из сборника "Валет в пижаме"

"Предзакатный Армангфор" о торжествах

по случаю принятия Новой Конституции

Новая Конституция не только закрепляет достижения нашей демократии, но и является документом, по которому потомки будут судить о нашей моральной и интеллектуальной зрелости. Символично поэтому, что первый тост на праздничном ужине произнес недавний Виньероновский лауреат беллетрист Р. Однако поразил он всех в этот вечер не столько высотой слога, что было бы вполне естественно, сколько великолепием своей очаровательной супруги. Поистине изумительная пара -- гроссмейстер пера и королева Севера! Вспомним кстати, что Лиса Денвер по праву может считаться некоронованной королевой Севера. Когда-то, еще до замужества, она, подчиняясь непонятному капризу, лишь в последний момент отказалась от участия в конкурсе "Северного сияния", хотя эксперты единодушно предсказывали ей полный успех.

Из одной пресс-конференции беллетриста Р.,

состоявшейся приблизительно в ... году (материалами не располагаю, воспроизвожу по памяти -- Публицист)

В о п р о с. Если бы вам предстояло вновь пройти свой жизненный путь, что бы вы считали особенно важным повторить из своей прежней жизни?

О т в е т. Я еще слишком молод, чтобы отвечать на такой вопрос.

В о п р о с. Ну, а все-таки?

О т в е т. Снова встретить свою жену!

* * *

Женился я рано, еще в студенчестве. На пятом курсе я познакомился с юной красавицей, также студенткой Дарси, на три года моложе меня. Это и была Лиса Денвер.

Незадолго до нашего знакомства она выиграла не очень значительный, но весьма многообещающий титул "Мисс Дарси". Не знаю уж, что она во мне нашла, -возможно ей нравилось, что я сын господина Р., -- но наши отношения развивались удивительно быстро и гладко. Я никогда ее не любил, но сам факт романа с признанной красавицей естественно льстил моему молодому самолюбию. Летом того же года я какое-то время гостил в имении ее родителей, после чего, как "порядочный человек", уже просто обязан был предпринять известные официальные шаги.

Помнится, в те времена покойный ныне Гамбринус посматривал на меня с особенной грустью, от комментариев воздерживался и лишь незадолго до моей свадьбы предпринял единственную попытку.

-- Семья есть пережиток феодализма, -- сказал тогда Гамбринус. -- В прежние времена люди объединялись в семьи, потому что так легче было вести натуральное хозяйство. Теперь необходимость в этом отпала, и люди женятся по любви или же по слабости. Почему женишься ты?

Я лишь улыбался в ответ, -- вероятно довольно глупо, улыбкой человека, которому нечего сказать; а еще своей улыбкой я демонстрировал Гамбринусу, как я ценю его остроумную философию. А Гамбринус печально смотрел на меня, прекрасно понимая (так я теперь склонен думать) как все оттенки моей улыбки, так и то, что он все равно не в состоянии меня переубедить. Не я был первым, и не я буду последним; все это старо как мир, и Гамбринус на своем долгом веку уже, конечно, перевидал сотни подобных глупцов.