Плонский Александр
Единственный друг
Александр Плонский
ЕДИНСТВЕННЬЙ ДРУГ
Фантастическая повесть
Это было в одном из вероятностных воплощений человеческой истории...
* * *
Воспоминания - непозволительная роскошь для меня. Ведь прошлое невозвратно, да и было ли оно таким, каким рисуется в воспоминаниях? Ярким, значительным... Сколько раз я торопил дни и месяцы, готовый вычеркнуть их из жизни, лишь бы приблизить желанный миг. А он, перейдя из будущего в настоящее, тотчас терял привлекательность, оставляя после себя недоумение: стоило ли его подгонять?
Я сорил секундами, разбрасывал их, точно обесцененную мелочь, пригоршнями, щедро и бездумно. Незаметно для меня они слагались в годы, тяжелые как гири. Их тяжесть я ощущаю сейчас, когда за плечами тысячи лет, и не осталось никого из тех, с кем начинал жизнь.
В воспоминаниях нет полутонов. Все гораздо контрастнее, чем в действительности. Между добром и злом резкая грань. Подлец всегда и во всем подлец.
В жизни не так. Добро и зло пронизывают друг друга - не бывает рафинированного добра и рафинированного зла. А подлец в свободное от подлостей время может быть милейшим человеком...
Впрочем, все это никчемное философствование. А что нелепей доморощенного философа, особенно, если он космопроходец. Ведь кому-кому, а космопроходцу не пристало жалеть о прожитых годах: судьба его уникальна.
Как ни убивал я время, - в многовековом трансвселенском полете и в ожидании этого полета, и во множестве других ожиданий, - оно унесло меня в своем невозвратном течении несравнимо дальше, чем отмерено смертному.
Тогда мне было не до воспоминаний, я жил настоящим, еще больше - будущим. А сейчас подвожу итог, хотя, быть может, проживу годы. Только ничего значительного со мной уже не произойдет. Активная жизнь позади, и я пытаюсь реанимировать ее в воспоминаниях. Как говорили древние правоведы, попытка с негодными средствами. Разве восполнит утрату действительности лубочная картинка, малюемая памятью?
Оттого я и говорю себе: глупо, глупо, глупо! И продолжаю вспоминать, потому что забыть было бы еще большей глупостью и даже подлостью по отношению к тем, кого уже нет.
Стараюсь оттеснить на задний план памяти тщеславное - рукоплескание толпы потомков, награды и отличия, которых я удостоился по возвращении. Стержневая основа воспоминаний глубже и значительней. Для нее не найти иного определения, кроме единственно возможного: дружба. Как жаль, что это слово затерто от неумеренного применения!
Я не однолюб. Но лишь одного человека мог бы по праву назвать другом. У него же, помимо меня, было немало друзей. Они разбежались, как только с ним случилась беда. А я остался. Впрочем, об этом позже.
Лен - так звали моего друга - не был исконным землянином. Он родился на союзной планете в созвездии Лиры. Как раз тогда ученые пришли к выводу, что в биологическом плане человечество деградирует. Чтобы остановить вырождение, нужна была свежая кровь: генофонд землян требовал обновления. И с лирийцами, близкими по генотипу к людям, заключили договор о генетическом обмене. Так Лен попал на Землю.
Его усыновила бездетная супружеская чета. Повзрослев, он мало чем отличался от коренных землян. Лишь заостренный нос, узкие плечи и пронзительный блеск неестественно крупных черных глаз выдавали в нем инопланетянина.
Я познакомился с ним во время войны на первом цикле космофизического практикума.
Это была вторая, и последняя, галактическая война...
Говоря "во время войны", я допускаю неточность: надо было сказать "еще во время войны". Война, то затухала, то разгоралась вновь. Что бывает иначе, мы не знали.
Нам противостояли Кривые миры - так мы их называли. Возможно, Кривыми мирами они называли нас.
Две планетные ассоциации стремились уничтожить друг друга. Рано или поздно им бы удалось это сделать. И если все же не удалось, то исключительно благодаря Лену.
Нынешним людям трудно представить атмосферу тех лет. Мир виделся нам как бы в поляризованном свете. Фильтры были в нашем сознании. Черное казалось белым, белое - черным. За несколько поколений у нас выработался условный рефлекс, предохранявший, как от ожога, от собственного мнения. Иммунитет против инакомыслия - сказали бы теперь. Те, кто утрачивал его или был заподозрен в этом, вскоре оказывались на Черной планете.
Враги Галактики... Я испытывал к ним презрение и ненависть. Время от времени исчезал кто-нибудь из знакомых, выяснялось - враг. Скажи мне: брось в него камень, - бросил бы. А о том, что и со мной может случиться такое, не думал, как не думают о смерти в расцвете лет.
У меня не вызывало удивления, что врагов Галактики так много, что среди них люди, которых еще недавно прославляли: я рос в обстановке подозрительности. "Будь бдителен, враг не дремлет!" - внушали мне с детства, Неудивительно, что в каждом встречном я видел потенциального врага...
* * *
Я плохо помню родителей, хотя, когда они погибли, мне было одиннадцать лет. Напрягая память, восстанавливаю отдельные фрагменты, эпизоды.
Однажды мать горестно воскликнула:
- Кончится ли когда-нибудь эта проклятая война?
- На Черную планету захотела, да? - зашипел отец и, повернувшись ко мне, проговорил непривычно просительным тоном:
- Мама пошутила, никому не рассказывай, хорошо?
Я обещал молчать. А он, круто поменяв тему, начал нахваливать Отца всех планет и галактик.
- Почему говорят: "всех", ведь существуют Кривые миры? - спросил я, не подумав.
- Оставьте меня в покое, вы, оба! - У отца дрожали руки. - Дождетесь неприятностей!
Но потом он растолковал мне, что обитатели Кривых миров не понимают, в чем счастье, и оттого воюют с нами. И что Отец всех планет и галактик знает, как сделать их счастливыми и свободными.
- Ты тоже не всегда послушен, но от этого я не перестаю быть твоим отцом. Так ведь?
Я сказал, что так. И действительно, доводы меня убедили...
Родители погибли на моих глазах. Несколько корпускуляров ворвались в Солнечную систему и атаковали Землю. Прежде чем атаку отбили, часть земной материи выбросило в надпространство.
Это мне объяснили позже. В тот момент, когда произошел выброс, я отбежал от родителей на несколько метров. Обернулся, а их нет. Густота, стена мрака, мир оборвался в шаге от меня - мгновенно и беззвучно. Я даже не вскрикнул. Стоял в оцепенении и ждал, когда все возвратится.
Не возвратилось.
Случившееся не было чем-то из ряда вон выходящим. В галактической войне не существовало фронта и тыла. Каждый рисковал в любую минуту напороться на шальной луч деструктора, попасть под мезонный дождь или оказаться в эпицентре гравитационного импульса. Да что там люди! В недобрый миг могла испариться вся Земля с ее флорой, фауной и ноосферой!
Как ни чудовищно это выглядит сейчас, но я испытал облегчение. И вовсе не потому, что ненавидел родителей, возможно, я даже любил их. Просто произошла меньшая из бед: погибли мои мать и отец, а мог бы Он, Отец всех планет и галактик.
"Без родителей можно прожить, - думал я, - без Него жизнь немыслима!"
Тем я и утешился тогда. И вот что примечательно: я не могу вспомнить лица матери и отца, они ускользает в туман. А Его лицо не вырубить из памяти, врезалось в нее навечно, хотя ни разу не видел въяве...
Инициаторами галактической войны были люди, но воевали импьютеры и автостратеги. Военная машина, с ее множеством перекрестных связей и колоссальным быстродействием, исключала участие человека в выработке решений. Техника воевала с техникой, а люди были расходным материалом.
Да, война не стала абстрактным явлением. Она требовала человеческих жертв и получала их. Человек пасовал перед техникой, не мог обороняться от нее. Но признаться в этом - значило поставить под сомнение основу основ: каждая из сторон считала войну праведной и собиралась воевать "до победного конца", каким бы он ни был!