Итак, для Гранта все кончилось. Но ему было уже все равно. Мак-Нил сосредоточенно разглядывал свои ухоженные ногти.
– Интересно, – спросил он так, как спрашивают, который час, – когда вы приняли решение убить меня?
Гранту казалось, что все это происходит на сцене – в жизни такого быть не могло.
– Только сегодня, – сказал он, веря, что говорит правду.
– Гм-м… – с сомнением произнес Мак-Нил и встал.
Грант проследил глазами, как он направился к аптечке и ощупью отыскал маленький пузырек. Тот по-прежнему был полон: Грант предусмотрительно добавил туда порошка.
– Наверно, мне следовало бы взбеситься, – тем же обыденным тоном продолжал Мак-Нил, зажав двумя пальцами пузырек. – Но я не бешусь – может быть, потому что я никогда не питал особых иллюзий относительно человеческой натуры. И я ведь, конечно, давно заметил, к чему идет дело.
Только последняя фраза полностью проникла в сознание Гранта.
– Вы… заметили, к чему идет?
– О боже, да! Боюсь, для настоящего преступника вы слишком простодушны.
– Ну и что же вы намерены теперь делать? – нетерпеливо спросил. Грант.
– Я, – спокойно ответил Мак-Нил, – продолжил бы дискуссию с того места, на каком она была прервана из-за этого кофе.
– Не думаете ли вы…
– Думаю! Думаю продолжить, как если бы ничего не произошло.
– Чушь! – вскричал Грант. – Вы хитрите!
Мак-Нил со вздохом опустил пузырек и твердо посмотрел на Гранта.
– Не ВАМ обвинять меня в интриганстве. Итак, я повторяю мое прежнее предложение, чтобы мы решили, кому принять яд… только решать мы будем теперь вдвоем. И яд, – он снова приподнял пузырек, – будет настоящий. От этой штуки остается лишь отвратительный вкус во рту.
У Гранта наконец мелькнула догадка.
– Вы подменили яд?
– Естественно. Вам, может быть, кажется, что вы хороший актер, Грант, но, по правде сказать, вас насквозь видно. Я понял, что вы что-то замышляете, пожалуй, раньше, чем вы сами отдали себе в этом отчет. За последние дни я обшарил весь корабль. Было даже забавно перебирать все способы, какими вы постараетесь от меня отделаться. Яд был настолько очевиден, что прежде всего я позаботился о нем. Но соль плохое дополнение к кофе.
Он снова невесело усмехнулся.
– Я рассчитал и более тонкие варианты. Я нашел уже пятнадцать абсолютно надежных способов убийства на космическом корабле. Но описывать их сейчас мне не хотелось бы.
«Это просто чудеса!» – думал Грант. С ним обходились не как с преступником, а как со школьником, не выучившим урока.
– И все-таки вы готовы начагь все сначала? – недоверчиво спросил он. – И в случае проигрыша даже сами принять яд?
Мак-Нил долго молчал. Потом медленно начал снова:
– Я вижу, вы все еще мне не верите. Но я постараюсь вам объяснить. В сущности, все очень просто. Я брал от жизни все, что мог, не слишком терзаясь угрызениями совести. Но все лучшее у меня уже позади, и я не так сильно цепляюсь за остатки, как вам, возможно, кажется. Однако кое-что, ПОКА я жив, мне совершенно необходимо. Вас это, может быть, удивит, но дело в том, Грант, что некоторые принципы у меня имеются. В частности, я… я всегда старался вести себя как цивилизованный человек. Не окажу, что это всегда мне удавалось. Но, сделав что-либо неподобающее, я старался загладить свою вину.
Именно сейчас Грант начал его понимать. Только сейчас он почувствовал, как сильно заблуждался насчет Мак-Нила. Нет, заблуждался – не то слово. Во многом он был прав. Но он скользил взглядом по поверхности, не подозревая, какие под ней скрываются глубины.
В первый и – учитывая обстоятельства – единственный раз ему стали ясны истинные мотивы поведения инженера. Мак-Нилу с его так часто раздражающей Гранта самоуверенностью, вероятнее всего, было наплевать на общественное мнение. Но ради той же самоуверенности ему необходимо было любой ценой сохранить собственное доброе мнение о себе. Иначе жизнь утратит для него всякий смысл, а на такую жизнь он ни за что не согласится.
Инженер пристально наблюдал за Грантом и, наверно, почувствовал, что тот уже близок к истине, так как внезапно изменил тон, словно жалея об излишней откровенности:
– Не думайте, что мне нравится проявлять донкихотское благородство. Подойдем к делу исключительно с позиций здравого смысла. Какое-то соглашение мы ведь вынуждены принять. Приходило вам в голову, что, если один из нас спасется, не заручившись соответствующими показаниями другого, оправдаться перед людьми ему будет нелегко?
Это обстоятельство Грант в своей слепой ярости совершенно упустил из виду. Но он не верил, чтобы оно могло чересчур беспокоить Мак-Нила.
– Да, – сказал он, – пожалуй, вы правы.
Сейчас он чувствовал себя намного лучше. Ненависть испарилась, и на душе у него стало спокойнее. Даже то, что обстоятельства приняли совсем не тот поворот, какого он ждал, уже не слишком его тревожило.
– Ладно, – сказал он равнодушно, – покончим с этим. Где-то здесь должна быть колода карт.
– Я думаю, после жребия сделаем заявления для Венеры оба, – с какой-то особой настойчивостью возразил инженер. – Надо зафиксировать, что действуем мы по полному взаимному согласию – на случай, если потом придется отвечать на разные неловкие вопросы.
Грант безразлично кивнул. Он был уже на все согласен. Он даже улыбнулся, когда десятью минутами позднее вытащил из колоды карту и положил ее картинкой кверху рядом с картой Мак-Нила.
– И это вся история? – спросил первый помощник, соображая, через какое время прилично будет начать передачу.
– Да, – ровным тоном сказал Мак-Нил, – это вся история.
Помощник, кусая карандаш, подбирал формулировку для следующего вопроса.
– И Грант как будто воспринял все совершенно спокойно?
Капитан сделал свирепое лицо, а Мак-Нил холодно посмотрел на первого помощника, будто читая сквозь него крикливо-сенсационные газетные заголовки, и, встав, направился к иллюминатору.
– Вы ведь слышали его заявление по радио? Разве оно было недостаточно спокойным?
Помощник вздохнул. Плохо все же верилось, что в подобной ситуации двое людей бесстрастно вели себя. Помощнику рисовались ужасные драматические сцены: приступы безумия, даже попытки совершить убийство. А в рассказе Мак-Нила все выглядело так гладко!
Инженер заговорил снова, точно обращаясь к себе самому:
– Да, Грант очень хорошо держался… исключительно хорошо… Как жаль, что…
Он умолк: казалось, он целиком ушел в созерцание вечно юной, чарующей, прекрасной планеты. Она была уже совсем близко, и с каждой секундой расстояние до этого белоснежного, закрывшего полнеба серпа сокращалось на километры. Там, внизу, были жизнь, и тепло, и цивилизация… и воздух.
Будущее, с которым совсем недавно надо было, казалось, распроститься, снова открывалось впереди со всеми своими возможностями, со всеми чудесами. Но спиной Мак-Нил чувствовал взгляды своих спасителей – пристальные, испытующие… и укоризненные тоже.