Данный рассказ - участник конкурса "Любовь нечаянно нагрянет" на сайте litlife.club

Пролог

Кто-то давно сказал мне, что розы цветут с июня и до самых заморозков. Их побеги обычно покрыты шипами различной формы и величины и служат естественной защитой. Есть розы, которые цветут только раз, а есть те, которые распускаются каждый год. И для того, чтобы из колючего кустика выросло нечто прекрасное, нужно приложить множество усилий. Но сколько бы стараний я не прилагал, из моего тела вырастали только шипы и листья, доставляя одни только неприятности.

— Пошевеливайтесь, дорога должна быть чистой!

Из года в год снег заметает округу. Ему достаточно одной только ночи, чтобы оторвать приют от окружающего мира. Когда же наступает утро, воспитанники берут лопаты и чистят дорогу, словно надеются на то, что кто-то из бездетных господ обязательно заберет их в совершенно другую жизнь. Но я оставил эти надежды, потому что знал, что с моим недугом мне суждено умереть здесь.

— Джим!

В последнее время шипы не сходили с моего тела даже зимой. Чтобы я не делал, они прорастали вновь и вновь. Чем старше я становился, тем больше их выползало из-под кожи и ранило ее. Монахини повторяли, что это наказание за то, что моя мать была гулящей женщиной. Оттого считалось, что всякое общение со мной может привести к дурным последствиям. Каждый раз, когда шипы прорастали снова, обрюзглая и злая настоятельница срезала их кухонным ножом или пыталась выдернуть с корнем щипцами, а когда появлялась возможность забрать кого-то из приюта, монахиням было велено запирать меня в библиотеке, чтобы об этом позоре не узнал никто из гостей. Тогда-то книги и стали моими единственными друзьями.

— Джим! Ты оглох?

Огромная лопата уже совсем не чувствуется в замерзших руках. Желтые бинты на ладонях снова окрашиваются в багровый цвет, а трещинки на коже пальцев становятся похожими на глубокие следы от саней на снегу. Морозный ветер продолжает раздавать дерзкие пощечины. Пока другие мальчишки пытаются грести снег, я смотрю на белое небо и представляю, как колючие снежинки врезаются под кожу, оставляя огромные борозды. Не важно, что страдает, моя душа или тело, ясно только одно: я чувствую боль — значит существую.

— Паршивец, ты издеваешься?! — только сейчас я вижу разъяренное лицо настоятельницы. Она хватает за ухо толстыми пальцами и сжимает, словно клешнями. Наклонившись, она орет в лицо: — Тупой ты мальчишка, почему не отзываешься?

— Простите, Госпожа, — бормочу, пытаясь вырваться. — Не слышал из-за ветра.

Она меняет эмоцию, но ее багровое лицо все еще выглядит разъяренным. Она говорит:

— Чисть лучше, сегодня ты должен встретить нашего гостя.

— Я? Встретить? — сердце отбивает барабанную дробь марша по ребрам.

— Мы нашли человека, который наконец-то сможет сказать что-то дельное по поводу вот этого, — она тычет пальцами на перебинтованные руки, с которых вчера срезала шипы. — Надеюсь, он не разочарует нас.

— В чем он должен вас не разочаровать? — язык заплетается, а во рту резко пересыхает. Я пытаюсь нервно облизать губы, чтобы хоть как-то подавить нахлынувшую тревогу. Старуха хмыкает, и от этого мне становится настолько страшно, что колени непроизвольно дрожат и подгибаются. В голове проносится одна верная и неприятная мысль: «Они хотят от меня избавиться».

— Увидишь карету, бросай работать и иди внутрь, понял?

Я утвердительно киваю:

— Да, Госпожа.

Когда она уходит, то я нервно ищу возможные пути отступления. Перед глазами возникает картина: меня убивают и заливают формалином, чтобы выставить в музей уродцев на потеху публике. О таком я читал в одном романе…

Не хочу, не хочу умирать!

Сердце пронзает острая боль. Я жив, да, мне больно, я жив. Надо бежать. Но куда?

Взгляд падает на открытые для гостей ворота. Быстро осматриваю территорию. За сильным снегопадом вряд ли меня увидят. Но далеко ли я уйду, не видя дороги? Если умру в лесу?

Но это начинает меня тревожить в самую последнюю очередь. Я швыряю лопату и бегу что есть мочи к воротам. Не добежав, слышу крики мальчишек, которые сдают меня. Ноги заплетаются в снегу, но я все равно пытаюсь бежать. Снег колет лицо, засыпается за ворот, холодит открытые уши и голову. Я выбегаю за ворота и мчусь в сторону леса. Воздух кончается в легких, в ушах так громко звенит, что не слышу криков сзади. Мне кажется, от меня отстали, но повернуть голову страшно. За сильным снегом уже ничего не видно, только деревья, деревья, деревья… Внезапно их становится очень мало, и я понимаю, что выбрался на заснеженную дорогу. Я бегу вперед, пару раз спотыкаясь. Шум проходит, и я слышу свист. Ледяной воздух со снегом режет глотку, с лица течет пот, и мне кажется, что вот-вот я умру.

Через пару минут я не могу дышать и падаю наземь, лицом в снег. Свист оказывается над моей головой. Так тормозят лошадей. По громкому хрусту снега, понимаю, что кто-то спешит ко мне. Дышать нет сил, а перед глазами пелена. Кто-то поворачивает меня. Надо мной нависают двое: мужчина и молодая девушка. Когда пелена спадает, я успеваю заметить только глаза, которые видел раньше только на картинке.

— Ты как здесь оказался? — мужчина трясет меня, а затем закатывает рукав, чтобы нащупать пульс. Он тут же замирает, медленно снимая сползшие бинты. Его пальцы трогают корки вокруг срезанных шипов. — Так вот, к кому мы ехали…

Часть 1

Как-то давно я читал о том, что человеческие глаза — это не только зеркало души, но и природное украшение, которое таит в себе немало магических загадок. Женщин с зелеными глазами сжигали на костре, так как считали ведьмами. Представляю, сколько красавиц погибло из-за этого самого «украшения» природы.

Голову трогают нежные теплые руки, перебирают ершистые волосы, добираются до ушей, поглаживая мочки. Я пытаюсь открыть глаза и понять, от кого пахнет так головокружительно сладко. Длинная волнистая прядь волос опускается на лицо, щекоча нос. Я жмурюсь и размыто вижу чью-то нежную улыбку. Девушка убирает волосы назад, тихонечко смеясь. В этот миг большие глаза сужаются, и все ее лицо приобретает теплый вид. Ее глаза напоминают спелый виноград, который ты срываешь и подносишь под лучи солнца, чтобы увидеть в нем каждую ниточку, из которой состоит сочный плод. Я помню эти глаза и эту внешность. Я видел это все очень давно на картинке.

— Елена, — бормочу я.

— Он в порядке, — сознание постепенно возвращается ко мне. Картинка фокусируется перед глазами, хоть голова и болит так, словно по ней стучали чем-то тяжелым. Я лежу на кровати в комнате для сна, голову держит девушка, а вот обладатель грубого голоса прямо напротив меня. — Пей мелкими глотками, — говорит мужчина средних лет. Его черные с пробивающей у лба сединой волосы забраны назад. Одет он в темный костюм с запахом чистоты и морозной свежести. Лицо этого господина светлое, изрезанное морщинами около глаз, на лбу и в уголках рта. Он раскрывает темные глаза шире, кивая мне: — Пей, я сказал.