Все заканчивается очень быстро. Она укутывается в висевший на крючке халат, заворачивается в еще одно полотенце и покидает комнату. Но только меня, медленно сползшего вниз по ширме, не покидает мысль обо всем, что я видел.

***

Джон успевает рассказать мне о том, что мои предыдущие представления о «всяких извращениях» были ошибочными. И теперь я понимаю, что есть «влечение» и с чем его едят. В последние дни я превращаюсь в бешеное животное, потерявшееся в лесу. Освободившись от дел, Елена интересуется, все ли со мной нормально. А я лишь глотаю воздух, пытаясь скрыть ненасытные глаза, стыдясь собственных эмоций. Все это мне кажется каким-то грязным. Не той любовью, какой я бы хотел любить ее.

— Может, ты в кого-то влюбился? — интересуется она. И я весь сгораю на месте. Пальцы, как психически больные, принимаются отплясывать нервный танец. Я прячу их под стол, сжимая между колен, пока она подрезает мои шипы.

— Да, влюбился.

— В Мэри? — интересуется она. И я киваю, готовый на любую ложь, лишь бы не выдать себя ни единым взглядом.

Я даже признаюсь Мэри в том, чего нет. Джон говорил, что в этом возрасте у всех парней такое состояние, когда просто нравится все красивое вокруг. И я думаю, что это пройдет.

Одним вечером Мэри приходит ко мне. Я откладываю книгу, пытаясь спросить, зачем она тут. Но ответ не заставляет себя ждать. Маленькая, худенькая Мэри, скидывает с себя платье, забираясь ко мне. Ее бледная кожа, похожая на прозрачную, обтягивает выступающие ребра, выделяющуюся маленькую грудь и угловатую фигуру. Она впивается в мои губы, но отчего-то первый поцелуй не приносит мне должного наслаждения. Но я не останавливаюсь, хватаю руками горячее тело, прижимаю к себе. Она сидит на мне сверху, не стесняясь в действиях.

— Я плохо в этом разбираюсь, — бормочу сквозь ее поцелуи.

— Не переживай, я знаю, как надо делать, — смеется она, ловя мой немой вопрос «откуда?». — Помнишь Мартина? Мартин! Сын друга Энтони, с которым мы постоянно общались по праздникам, — она краснеет. — Мы многому с ним научились, — она тихо смеется, убирая назад белую прядь волос.

Она начинает двигаться, но я не чувствую того, что хотел бы. Поэтому закрываю глаза и вспоминаю ее. Губы, лицо, талию…

— Елена, — бормочу я, но тут же раскрываю глаза. Мэри замирает. Я не успеваю открыть рот, она живо вскакивает с меня, подбирая с пола одежду. — Подожди, я…

— Я знала! — вскрикивает она. — Я знала!

Затем заливается слезами, я пытаюсь поймать ее, но она вырывается, хлопая дверью. Голова кружится. Хочется достать из себя что-то большое, неприятное, похожее на смолу. Боль в левом виске усиливается, поэтому я падаю на кровать, пытаясь забыть о последних днях своей жизни.

***

Утром меня будит Иоши. Он строго говорит:

— Господин ждет тебя в кабинете.

Приблизительно понимаю, какой разговор состоится между нами. Живо собираюсь, не успевая взглянуть на свой внешний вид.

Энтони не в духе. Он не встречает меня приветствием, а стоит спиной, рассматривая что-то на столе.

— Я дал тебе все, а ты меня предал, — он прочищает горло, но внезапно снова заходится кашлем.

— Я… Господин Энтони, я все объясню.

— Не объяснишь! — он разворачивается ко мне, и я вижу его белое, усыпанное красными пятнами лицо с парой фиолетовых синяков под глазами. — Я дал тебе знания, работу и дом. А ты решил забрать нечто большее?

Затем он замирает, подходя вплотную. Хлесткая пощечина оглушает меня.

— Я не знаю, что вам рассказала Мэри, — пытаюсь оправдаться.

— Дело не в Мэри, я ведь тоже не слепой, — он держится за стол, медленно идя к креслу, падает в него, тяжело дыша. — Тебя пригласила королева, — он швыряет мне письмо, — ты ей покажешь не только розы из сада, но и кое-что еще.

Быстро моргаю, мотая головой:

— О чем вы?

— Ты себя видел?

Поворачиваю голову, смотря на отражение в зеркальной стене шкафа. Из левого виска торчит стебель, а на нем небольшой цветок — роза с белыми лепестками и розовый сердцевиной.

— Знаешь, как называется этот вид? Любимые цветы Ее Высочества, те самые розы фламинго.

Часть 6

В мое восемнадцатилетие Энтони перестал ходить. Его коллеги разводили руками, говоря о том, что ему нужно уезжать в другую страну за лечением. К слову, его друзей стало на порядок меньше. Перестав работать, Энтони получал мало денег, а многие проекты пришлось немедленно закрыть. Елена день и ночь писала картины, а в выходные рано утром шла на площадь, чтобы хоть что-то продать. Я носился с ней по картинным галереям, но за ее работы давали ничтожно маленькую сумму.

Все время, свободное от работы в саду, я сидел с ней в мастерской. Держал ее руку, пытаясь хоть как-то отвлечь от дурных мыслей. Вечерами я много говорил с ней, читал или слушал истории об Энтони. Я так и не мог понять суть их отношений и какое-то время пытался доказать, что ее любовь больше похожа на благодарность или привязанность. Но в какой-то момент я стал улыбаться, когда она говорила о муже. Воспоминания моментов из их жизни делали Елену счастливой. А когда была счастлива она, то счастье автоматически переливалось ко мне.

— Не проще ли тебе оставить все это? — заметил кто-то из его друзей, когда я запаковывал картины на продажу.

— О чем вы?

Он подошел ко мне, развязывая шарф на голове, а затем снимая бинты:

— Сколько ты будешь еще цвести? Я думал, что от безответной любви люди погибают и чахнут.

Я пожал плечами, улыбнувшись. Что-то внутри кольнуло сердце.

— Может, если бы Энтони умер, у тебя бы был шанс быть с ней? — меня поразило его хладнокровие, но он перебил мое возмущение. — Он не молод, его организм хуже переживает болезни. Он и правда, не придумал лекарства от старости.

— Я обещал не предавать его.

— А она? Знает о том, что ты чувствуешь?

Розы росли по всей голове, вырывались из шеи, пытались прорасти на тыльной стороне ладони. Больше всего их было в волосах. Не заметить такое мог разве что слепой.

Я снова улыбнулся ему, возвращаясь к картинам. Он тяжело вздохнул:

— А от чего ты тогда цветешь?

— От того, что она счастлива. А ради этого я готов сделать все.

Однажды я сорвал цветы. Но только не из сада, а с собственной шеи. Невероятная боль охватила меня, все натянулось и закололо. Из сорванного стебелька потекло что-то вязкое и темное.

Эти розы Иоши по моей просьбе отвез королеве.

Каждый раз, когда новые цветки распускались, я аккуратно срезал их кухонным ножом, обвязывал лентой и отдавал королеве. Елене я говорил, что те вянут или быстро осыпаются, да и вообще мешают мне спать или мыться.