Лондон проводил девушку дождём и странноватым напутствием мачехи, проронённым словно невзначай: «Надеюсь, ты наконец найдешь то, что потеряла, дорогая». И если дождь Марион посчитала хорошим знаком, то слова Хелен окончательно убедили в том, что она попала в искусно расставленные сети.

***

Ждать пришлось долго. Час промариновавшись в кафе, Марион уже хотела плюнуть на обещание управляющего прислать машину к оговорённому времени, и найти транспорт в Блё-де-Монтань самостоятельно. Должно же в этой дыре быть такси? Но сделать этого не успела – у станции остановился допотопный ситроен, а резво выпрыгнувший оттуда старичок целенаправленно направился к террасе.

– Прошу прощения, мадемуазель Коул... Вы ведь мадемуазель Коул? – француз говорил до того быстро и неразборчиво, что Марион усомнилась в том, что прекрасно понимает по-французски. – Верно, кем же вам ещё быть, – не дав проронить ей и слова, он сам ответил на свой же вопрос. – Вы очень похожи на покойную матушку! Сесиль была чудо как хороша, я помню её ещё крохой. Бывало, заползёт мне на колени: «Бертран, ты женишься на мне, когда я вырасту?» Я и сам был тогда совсем молодой олух: «Нет, дорогая, я буду дряхлым стариком, ты на меня и не посмотришь». Кто ж знал, кто ж знал, что мне отмерено Господом больше, чем малышке Сесиль...

Мужчина был невысок, коренаст, с выпирающим брюшком, на которое он до смешного высоко натянул пояс брюк. И хотя лицо старичка покрывала сеть глубоких морщин, а волосы давно выбелило время, движения его оставались по-молодому резвыми, а глаза лукаво светились, когда он, улыбаясь из-под кустистых усов, стал осыпать Марион комплиментами, половину из которых та не поняла. Это потом она с досадой осознает факт, что местный диалект сильно отличается от того языка, на котором она легко изъяснялась в Париже. А сейчас она лишь вслушивалась в крайне эмоциональную речь мужчины, гадая, что за необычный акцент у собеседника.

– Месье Бертран, – прервала Марион старика, надеясь, что правильно расслышала имя, – а где же месье Ру? Второй день не могу до него дозвониться.

От Марион не укрылась перемена настроения старичка, когда она произнесла имя управляющего Блё-де-Монтань.

– О-ла-ла, мадемуазель Коул, вы не знаете, – не менее эмоционально, но уже с совершенно иной интонацией заключил он. – Простите старого дурака. Не представился, не объяснил ничего. Бертран Дюпон, ваш ближайший сосед, когда-то работал на вашего деда. – Марион пожала протянутую руку. – А старина Клод, упокой Господь его душу, так и не дождался заслуженного отдыха... Сердце.

– Но почему мне не сообщили?!

Девушка была ошарашена новостью. Как ей теперь разбираться с делами хозяйства? Ведь Клод Ру был единственным, кто мог ей помочь...

Бертран замялся.

– Такими вещами обычно занимался сам Клод... Простите, мадемуазель Коул.

Марион поняла, что нелепо спрашивать с добродушного старика-соседа то, чего он делать был абсолютно не обязан.

– Нет, это вы простите, месье Дюпон. Меня столь печальные новости слегка... ошеломили, – попыталась она оправдать свой тон. – И, пожалуйста, просто Марион, – решила сгладить впечатление.

– Хорошо, мадемуазель Марион. Но и вы уважьте старика – никаких фамилий, для вас я тоже просто Бертран. Что ж мы стоим? – спохватился он. – Прошу, пойдёмте.

Погрузив багаж в кузов видавшего виды грузовичка, собеседники устроились на передних сидениях. Марион вполуха слушала весьма словоохотливого соседа, попутно рассматривая местность через опущенное окно – никакого кондиционера, понятное дело, в старой развалине не было. Движение создавало иллюзию, что солнце палило не так нещадно – подставив лицо потокам воздуха, немилосердно треплющим её тёмные, немного не доходящие до плеч волосы, Марион размышляла о сложившейся ситуации. Смерть Клода Ру чрезвычайно всё осложнила...

Грунтовая дорога тем временем петляла, неустанно поднимая путников всё выше и выше – местность была предгорной. По словам Бертрана, в долине, где расположилось селение Блё-де-Монтань, был собственный микроклимат, горные склоны на северо-западе защищали её от сильных ветров – даже легендарный Мистраль там был не столь зловещ. Но имелись в таком географическом положении и свои минусы. Например, дорогу, и сейчас ухабистую, во время разлива горных ручьёв и вовсе размывало напрочь. Рейсового транспорта в Блё-де-Монтань не ходило, а туристы предпочитали места с более развитой инфраструктурой – даже худой гостиницы, и той в старой деревушке не наблюдалось.

Виноградники, казавшиеся бесконечными по пути из Авиньона в Моден, уступили место лугам, то и дело перемежающимся дикими садами и рощами. Попадались и одиноко стоящие раскидистые вечнозелёные дубы и кедры. А уже на подъезде к Блё-де-Монтань открылись виды на лавандовые поля, пока ещё сизо-зеленоватые, небольшие горные террасы, засаженные подсолнечником или дынями, а то и вовсе пустующие и благоухающие разнотравьем. Даже неопытному взгляду было видно запустение, и сразу становилось ясно – земли переживают не лучшие свои времена. Вот что бывает, когда хозяйство теряет заботливого хозяина – Этьена Моро, деда Марион, не было в живых уже больше четверти века.

Девушку, витающую где-то далеко в своих мыслях и обрывочных детских воспоминаниях, на землю вернули звуки, внезапно донёсшиеся откуда-то сзади. Вздрогнув, она обернулась, узрела их источник и ошарашенно на него уставилась.

– ...ezzo di ...erda! ...chio ...azzo!

Отборная брань – а судя по интонациям, это была именно она – похоже, была итальянской. Как и тот, кто её произносил – в смуглокожем мужчине с помятым лицом, заросшем трёхдневной щетиной, с растрёпанной смоляной шевелюрой и краснючими глазными белками, в совокупности с услышанным, без труда угадывался представитель соседнего народа.

Только... каким образом он оказался на заднем пассажирском сидении? Вернее, как его можно было не заметить? Ответ напрашивался сам собой – мужчина, судя по всему, был в полнейшей отключке и всю дорогу не подавал признаков жизни. А Марион, не ожидая подобного подвоха, даже не озадачилась заглянуть назад, чтобы иметь возможность заметить ещё одного пассажира грузовичка.

– Фабио! – прикрикнул на парня Бертран. – Не будь scemo! Мадемуазель Марион, извините этого кретина.

– Scusa, signorina! – болванчиком закивал тот, кого француз назвал Фабио, но уже на втором кивке болезненно поморщился, красноречиво потирая висок. – Месье Бертран, – обратился он к водителю, – будьте другом, остановите агрегат, отл... проветриться надо, – произнёс он уже по-французски.

Бертран явно хотел крепко выразиться в адрес итальянца, но виновато глянув в сторону застывшей пассажирки, передумал. Хотя по хмуро сдвинутым бровям старика-провансальца было ясно, что кем бы парень ему не приходился, серьезной выволочки ему не избежать.

Встряхнувшись и прогоняя оцепенение, девушка сама обратилась к Бертрану с просьбой остановить машину – не хватало только, чтобы этот Фабио «проветрился» прямо в салоне.

– Простите его, мадемуазель, – неожиданно стал оправдываться старик, когда итальянец вышел. – На самом деле Фабио – хороший парень, и руки у него золотые, и голова, пусть горячая, но на плечах сидит крепко... А это... – неопределенно махнул он рукой, видимо, подразумевая страсть молодого человека к выпивке, – это всё молодость... – Марион лишь пожала плечами, искренне недоумевая, почему должна прощать какого-то итальянского любителя крепкого алкоголя, но Бертран быстро всё расставил по местам: – Такого механика ещё поискать! Да и нет в нашей глуши ему замены. А вот техника постоянно нуждается в ремонте...

Понятно... Вот и первый работник фермы. Её работник. Марион почувствовала, как у неё задёргался глаз.

А ведь это только начало!

***

Остаток первого дня на новом месте прошёл без происшествий.