- Закурить дай.

- Третий раз спрашиваешь, - напомнил Санька.

- Ну и что? - нахмурился Степан. - И пять раз спрошу! Ты в считалки со мной не играй - доиграешься!

- Ты чего? - попятился от него Санька. - Руки чешутся?

- А поди ты... - Степан поискал, что бы такое пнуть ногой, не нашел ничего подходящего, схватил обломок кирпича, с силой запустил через забор. Послушал, как кирпич глухо стукнулся где-то на пустыре, и опять уселся на крыльцо.

- Сам ты шалый! - отошел на безопасное расстояние Санька. - А то... "Глаха, Глаха!.."

- Замолчишь ты?! - привстал с крыльца Степан.

Санька метнулся к сараю, взлетел на крышу, поднял за собой лестницу и с победным видом уселся у голубятни.

- Циркач! - усмехнулся Степан.

- А ты бешеный! - крикнул сверху Санька. - Может, холеру подцепил!

Степан мрачно молчал. Вот жизнь!.. Как в кинематографе. Сидишь в каком-нибудь "Арсе" или "Паризиане" и смотришь на экран. Плывет лодочка, светит солнце, ивы клонятся к воде... Вдруг - трах-бах-тарарах! Гром, молния! Лодка вверх дном. "Спасите, погибаем!" Скрипка рыдает, пианино надрывается. Так и с Глахой! Жила во дворе и жила, что она есть, что нет, играла с мальчишками в расшибаловку, лазила по чердакам, коленки исцарапаны, заденешь - она в драку. И вот пожалуйста! Санька и тот зубы скалит. Хватит! Сегодня пойдет в райком, к дяде Ване Зайченко. Пусть отправляет на фронт с рабочим отрядом. Не отпустят, сам сбежит. Под вагоном, на крыше... Все равно!

- Степа! - окликнул его Санька.

- Ну? - отозвался Степан.

- Гляди! Видал фигуру?

Сначала Степан увидел овчинный треух. Это в июле-то! Из-под треуха падала на лоб льняная челка волос, виднелись голубые щелочки глаз, как мукой припорошенные белыми короткими ресницами, вздернутый нос, круглые щеки - поросенок какой-то молочный! Пиджачок на нем с чужого плеча, вместо онуч - солдатские портянки, новенькие, неразношенные еще лапти. В руках он держал фанерный чемодан, к нему веревкой были привязаны большие, аккуратно подшитые валенки.

Паренек в треухе постоял у ворот и нерешительно двинулся к Степану. Степан, заложив ногу за ногу, развалился на крыльце и, прищурясь, смотрел на него.

- Это какой дом будет? - спросил паренек.

- Деревянный, - ответил Степан.

Санька наверху фыркнул. Паренек неодобрительно покосился на него и сказал Степану:

- Вижу, что не железный. Номер какой?

- Ну, шестнадцатый это номер, - снизошел Степан. - Кого надо?

- Зайченко надо... - вздохнул паренек. - Ивана Емельяновича.

Санька присвистнул и спустился на нижнюю ступеньку лестницы. Степан с интересом поглядел на паренька.

- Он тебе кто? - спросил Степан.

- Дядя он нам, - не сразу ответил паренек. - Пройти к нему как?

- А нет его дома! - сообщил Санька. - Ни его, ни тети Кати.

- Оказия... - Паренек почесал затылок под треухом. - Стало быть, ждать надо.

Поставил чемодан подальше от Степана, уселся на крыльцо и опять длинно вздохнул.

Степан усмехнулся и сказал:

- Чего вздыхаешь, как пономарь?

Паренек промолчал и подвинул чемодан к себе поближе.

Из барака вышла Глаша, посмотрела сверху на треух, смешливо втянула голову в плечи и, присев рядом со Степаном, протянула ему клочок газеты со щепоткой махорки.

- Откуда?! - обрадовался Степан. - Ты разве куришь, Глаха?

Глаша смотрела, как он жадно нюхает махорку, бережно разравнивает ее на обрывке газеты, мусолит языком самокрутку, потом только сказала:

- Курю. Давно уже...

Паренек в треухе плюнул.

- Ты что? - удивился Степан.

- Девка - и курит!.. - уничтожающе посмотрел на Глашу паренек. Срам!

- Тебя не спросили! - с вызовом ответила Глаша. - Деревня!

- Но, но! - басом вдруг пригрозил паренек. - Полегче!..

- Не нокай! - Глаша поднялась с места. - Не запряг!

Она стояла перед пареньком, чуть согнув в локтях длинные руки и сжав их в кулаки, спина сгорбилась, в глазах загорелись рыжие огоньки.

- Ишь выгнулась... - Паренек в треухе сгреб свой чемодан и отошел в сторону. - Кошка дикая!

Глаша особой походочкой, будто пританцовывая, прошлась перед пареньком и опять уселась рядом со Степаном. Степан улыбался и попыхивал самокруткой.

Была бы такой всегда - и никаких осложнений в жизни. А то напустит туману! То ли от нее бежать, то ли к ней. Он передал самокрутку Саньке и повернулся к пареньку:

- Как там у вас в деревне?

- Обыкновенно... - ответил паренек, опасливо косясь на Глашу. - Хлеб убирать некому.

- Я тебя не про хлеб спрашиваю, - поморщился Степан. - Как насчет текущего момента? Разобрались, что к чему?

- Разбираемся помаленьку... - не очень уверенно сказал паренек и присел на крыльцо.

- Молодежь как? Союзы есть? - важничал Степан.

- Собирались парни... Да их мужички разогнали за то, что они попа на сцене представляли.

- Ну, а сам ты? - допытывался Степан.

- Нам это ни к чему, - равнодушно сказал паренек. - Баловство одно.

- Так... - тяжело посмотрел на него Степан и отвернулся.

Паренек помолчал и спросил:

- Слышь, друг... Может, знаешь, где дяди Ивана жена? Я бы сходил...

Степан не ответил. Паренек с надеждой обернулся к Саньке, но тот со скучающим видом смотрел мимо. К Глаше обратиться паренек не решился, опять шумно вздохнул, пощелкал замками, не поднимая крышки, пошарил в чемодане, вытащил краюху хлеба, завернутое в чистую тряпочку сало, желтые огурцы. Разложил на крышке чемодана и принялся за еду.

Ел он не торопясь, отрезал ножом пластины сала, укладывал на хлеб, долго жевал, потом с хрустом откусывал огурец и опять принимался за сало. Санька тоскливо смотрел в сторону и сглатывал слюну. Степан сидел не оборачиваясь и насвистывал что-то сквозь зубы, все злей и громче. Глаша ушла в конец двора и села там на козлы для дров у кучи прогнивших опилок.

Когда паренек особенно громко захрустел огурцом, Степан встал:

- Тебе что здесь, трактир?

- А чего? - поднял голову паренек.

- Ничего! - Степан вынул руки из карманов. - Собирай свою торбу и давай двигай отсюда!

- Это куда же? - поморгал белесыми ресницами паренек.

- На все четыре!

Паренек набычил шею и буркнул:

- Не пойду.

- Не пойдешь? - удивился Степан.

- Не пойду, - упрямо повторил паренек.