Санька покорно поплелся за гвоздями и молотком, принес их Степану, поднял один конец лозунга. Степан взялся за другой, приложил к стене, крикнул Глаше:
- Глаха, посмотри!.. Прямо?
Глаша прищурилась и скомандовала:
- Повыше!.. Пониже!.. Все. Прибивайте!
- Раскомандовались... - фыркнул Федор.
- Чего, чего? - переспросила Глаша.
- Проехало... - пробурчал Федор.
- Я ведь сейчас слезу, - сказала сверху Глаша.
- И чего будет? - поинтересовался Федор.
- Вот по спине и проедусь! - пообещала Глаша.
- На тебя похоже! - отошел подальше Федор, посмотрел оттуда на плакат, долго шевелил губами, потом повторил вслух: - "Трепещите, тираны!!" - Подумал и мрачно спросил: - Про тебя сочинили?
- Не про тебя же! - отозвался Степан.
- Ясное дело, не про меня, - согласился Федор. - Кто здесь тиран? Ты!
Степан от удивления раскрыл рот и забыл его закрыть. Хотел, видно, что-то ответить, но не нашел подходящих слов. Санька поглядел на него и прыснул. Потом засмеялась Настя. Дольше всех крепилась Глаша, но лицо у Степана было такое, что она не выдержала, рассмеялась, выронила палку, пуфик грохнулся на пол, Глаша села на стол и сказала:
- Как он тебя? А, Степа?!.
Степан выждал, когда они отсмеются, поиграл скулами и жестко сказал:
- Такие смехи контрой пахнут.
- Да ты что, Степан? - нахмурилась Настя. - Шуток не понимаешь?
- Мерин ржет, кобылка рада! - загадочно ответил Степан, поглядел на насупившегося Федора и добавил: - Темный, темный, а глянешь на просвет, белый! Чека по нему плачет!
- Загнул! - испуганно присвистнул Санька.
- Не в данный текущий момент, - снисходительно объяснил Степан. - Но загремит как миленький!
- Самому бы тебе не загреметь... - не очень уверенно отбивался Федор.
- Я - член Союза рабочей молодежи! - рубил наотмашь Степан. - А ты деклассированный элемент!
- Ты в Союзе своем без работы сидишь, а я без него на бирже околачиваюсь, - нашелся Федор. - Вот и выходит: оба мы элементы!
Степан презрительно прищурился, но промолчал: крыть было нечем.
- Такие, браток, дела... - неожиданно тоскливо сказал Федор и отошел к окну.
Одинокие деревца на улицах забраны решетками, будто провинились в чем-то. Вокруг булыжник и брусчатка мостовых. И ни одной полосочки обыкновенной землицы, с лопухами, с желтыми одуванчиками, с мохнатым шмелем над клеверным цветом.
А в деревне сейчас самая сенокосная пора, только косить некому, и травы стоят выше пояса, и не убран хлеб, и не мычит в хлеву скотина, потому что стоят хлева пустые, и даже дух навозный выветрился из них.
После замирения с немцами кинулись было по своим деревням мужики в солдатских шинелях, истосковавшиеся по крестьянской работе, по плугу, по косе, по вилам да топорам, но опять недальним сухим громом раскатились орудийные залпы, и снова стали солдатами мужики, так и не успев надышаться запахом свежескошенных трав и черной, нагретой солнцем земли.
- Думал, кому дров наколоть... - не оборачиваясь от окна, сказал Федор. - Или вещички на вокзал поднести...
- Опоздал ты с вещичками... - поглядела на его унылую спину Настя. Снег еще не сошел, когда буржуи из города драпали. Ночами в очередях за пропусками стояли. Кто в Харьков, кто в Киев... К немчуре да к гетману... Вот чемоданов бы натаскался!
- Медом им там намазано? - спросил Федор.
- Медом не медом... - вздохнула Настя. - А сала и хлеба ситного вдоволь!
- И Чека нет! - угрюмо вставил Степан.
Помолчали, а потом Санька сказал:
- Мамка голубя моего последнего изжарить грозится... Хлеб, говорит, перевожу... А я ему от своей осьмушки крошу...
- Не она, так другой кто изжарит, - заметил Степан и вдруг разозлился: - Хватит про жратву!
- Так есть охота все время! - вырвалось у Саньки. - Хожу и про еду думаю.
- И до чего додумался? - прищурился Степан. - А то давай, как Кузьма! Они тебе подадут Христа ради!
- Я тебе кто?! - вскочил Санька. - Контрик? Кадет недорезанный?!
- Во как заворковал! - обрадовался Степан и подразнил Саньку: - Гули, гули, гули!
- Степа... - в упор глянула на него Глаша. - Ты нарочно ко всем цепляешься или характер у тебя такой?
- Тиран и есть тиран! - глубокомысленно заявил Федор.
Глаша посмотрела на него и засмеялась. Степан буркнул:
- Подумаешь... Сказать ничего нельзя...
А Настя расстелила на круглом столе газету, выложила на нее три вареных картошки, щепотку ржавой соли на бумажке и виновато сказала:
- Хлеба нету...
- Вот... - Глаша вынула ломоть хлеба и положила на стол.
- Три котлеты! - торжественно объявил Санька.
- Ого! - обрадовался Степан. - Живут же люди!
- Пшенные! - скромно добавил Санька.
- За такие шутки, знаешь, что полагается? - пригрозил ему Степан, пошарил по карманам, выложил на стол луковицу и мрачно сказал: - Хотел на махорку сменять... Да ладно!
- Откуда, Степа? - охнула Настя.
- От верблюда! - отмахнулся Степан. - Мешочнице подсоблял корзины таскать.
- Луком расплачивалась? - удивилась Настя.
- Держи карман шире! - сказал Степан. - Медяков сыпанула. Сквалыга!
- А лук-то откуда? - допытывалась Настя.
- Откуда, откуда! - рассердился Степан. - Спер!
- И не стыдно? - исподлобья взглянула на него Глаша.
- Еще чего? - возмутился Степан. - Экспроприация капитала называется.
- Да?.. - протянула Глаша. - Я думала, это по-другому называется.
- А ты меньше думай, больше есть будешь, - отрезал Степан и подсел к столу. - Налетай, братва!
Настя поглядела на все еще стоящего у окна Федора и окликнула:
- Эй, хуторянин!
- Чего? - не оборачиваясь, отозвался Федор.
- Обедать садись.
- Не хочу я... - не сразу ответил Федор.
- Врешь! - прикрикнула на него Настя. - Садись! Тут на всех хватит.
- Факт! - обрадованно поддержал ее Санька. - Вон сколько навалили!
Федор только помотал головой и, глядя куда-то поверх крыш, сказал:
- Сестренка у меня в деревне осталась... Махонькая совсем...
- С кем осталась-то? - помолчав, спросила Настя.
- С бабкой, - ответил Федор и вздохнул: - Гостинцев ждет...
- Какие теперь гостинцы... - тоже вздохнула Настя, по-бабьи подперев щеку ладонью, рассердилась на себя и крикнула: - Садись, кому говорят?!
- Да ешьте вы сами! - взмолился Федор и закричал: - Сытый я! Сытый!..