…вовсе не удивился. Я нашел место в решетке парковой ограды, где прутья согнуты. Через эту дыру я туда и пролез, когда увидел, что ЕГО повезли в особняк. ОН шел за мной. Мне и оглядываться не надо было, чтобы убедиться в этом. А особняк уже пылал, как костер. Я стащил с НЕГО плащ, сбил с головы этот дурацкий венец. Огляделся по сторонам – как и прежде, ни души. «Неплохо это у ТЕБЯ получилось – поджечь шторы. Тут ТЫ мастер. Не то, что во всем остальном». ОН пробормотал что–то насчет того, что жертва должна быть принесена. Мне уже блевать хотелось от всей этой болтовни. Но делать нечего. Начал доноситься шум. Пробежали эти с крестом. Да, им было куда спешить. ОН на них даже не глянул, они ЕГО тоже не заметили. Проехали полицейские в машинах. Не успел я глазом моргнуть, как мы оказались в том еще борделе. Кто–то драл глотку, как на площади. Вот это был спектакль. Один актер играет ЕГО, другой – Пилата. Первый спрашивает второго: «Ты Царь Иудейский?» А тот отвечает: «Это ты так говоришь, или другие тебе обо МНЕ сказали?» Ага, вот этими или почти этими словами. Ну сущий балаган, этого только не хватало, правда? Давка в толпе все сильнее. Душно так, что пот сыпется градом. Обсуждают ограбления магазинов и разгром фабрик. Протолкались какие–то старухи с церковной хоругвью. Мегафон надрывается: «Молитесь за обижающих вас». Тут уж начался форменный митинг. Один орет: «Нам нельзя идти за НИМ, с ЕГО устаревшими религиозными взглядами». Второй кричит в ответ: «Главное, что еще горшими врагами являются те, кто выступают против НЕГО». «Когда победим вооруженных врагов, останутся враги без оружия, но они – тоже враги»,– не уступает первый. Я, знай себе, работал локтями. Еще та работенка, доложу я вам. У воров был праздник. В толпе говорили о рабочих, которые выступили на решительную и бескомпромиссную борьбу. По радио транслировали допрос людей, разгромивших фабрику. Они говорили, что действовали, вдохновившись ЕГО призывом, по наитию. Ничего себе! Ладно еще, что ЕГО никто не узнавал. Забыли о НЕМ, что ли? Мы продирались сквозь толпу. Я уже не в силах был понять, о чем тут треп и к чему все клонится. Вырвались в парк. Там стояла такая же жара, как и в городе. Он нырнул под дерево. Я свалился рядом. Прошло какое–то время. Наверное, я вздремнул.

К вечеру холоднее не стало. Я потащил ЕГО к той забегаловке. Думал – помирает, похоже, что с голоду. Ввалились через заднюю дверь в меньший из залов. Вышибала, что стоял на дверях, узнал меня. А в зальчике было как всегда. Несколько парней сидели на полу. Я, случалось, снабжал их товаром: коноплей, гашишем. Мы проковыляли в большой зал – проход был тщательно замаскирован. Яркий свет ослепил глаза. Я прислонил ЕГО к столу. Людей было мало. Я вынудил ЕГО открыть рот и влил туда немного вина. Заставил есть. Не знаю, как это случилось, но тут вдруг рядом с нами оказалась пара молодчиков из тех, что в самом начале вошли с НИМ в город. Особой радости они не выказывали. Как будто даже немного обижались на НЕГО за то, что ОН их в это втянул. Что–то там мололи о потасовках, столкновениях с полицейскими – вовсе не рвались в драку, толпа затянула. Не похожи были на святых обновителей. И не слишком к НЕМУ прислушивались, когда ОН стал вдруг вещать о том, что жертве надлежит быть принесенной. Что этот мир должен воспылать в огне. Уговаривать их сохранять терпение, потому что ОН сам все за них сделает. Сделает сам, но от них требуется еще немного, совсем немного помощи. Только один из этих ослов заявил, что пойдет с НИМ до конца. С такой рожей, впрочем, терять ему было нечего. Одного из них полицейские уже держали под арестом, обвиняя в убийстве нескольких человек. Этот мордоворот шепнул, что если им это потребуется, они вынудят ЕГО сознаться. Так или иначе, тюремной камеры ЕМУ не миновать.

И тут я увидел ее. Узнал по смеху. Сидела с двумя сволочами. Выглядели так, как и должны были выглядеть. Богатые свиньи. Она приподнялась. Один из этих двоих хотел ее удержать, но она вырвалась. Не сводя с НЕГО глаз, похлюпала по той проклятой воде, как утка. ОН обрадовался. Принялись шептаться. ОН уговаривал ее что–то сделать, она, протестуя, мотала головой. ОН настаивал. «Если ты МЕНЯ любишь, сделай это» – донеслось до моих ушей. Она ушла. «Истинно говорю вам,– сказал ОН,– что один из вас предаст МЕНЯ. Уже вскоре жертва будет принесена». «Это который? – взревел мордоворот. – Ткни в него перстом!» Остальные, мне кажется, вообще пропустили это мимо ушей. Несколько, попрощавшись, ушли. Я поплелся за ней. Она задернула за собой занавеску, бросила монету в щель телефона–автомата. Номер, который она набрала, был мне прекрасно знаком. Напрягая слух, я пару раз услышал: «… да здесь ОН, здесь, куда ЕМУ деться». Щелкнуло – видать, повесила трубку. Автомат был испорчен – посыпались монеты. Выгребла их со смешком. Прошла мимо, но меня не узнала. Однако эти двое не забыли, зачем с ней пришли. Один из них поймал ее за руку, швырнул в кресло. Увидев ее растерянность, прижег ей ладонь сигаретой. Она расхохоталась. Он так удивился, что отпустил ее. Мордоворот дремал, остальные разошлись кто куда, и я потащил ЕГО к двери. Выволок наружу. ОН пытался оказать сопротивление, но я это дело быстро пресек. Мы уже изрядно отошли от забегаловки, когда перед нею остановилась полицейская машина.

Я тащил ЕГО с все более гаснущей надеждой, но без малейшего сомнения в том, что должен ЕГО держаться. Как и ОН – меня. В этом бараке мне часто приходилось ночевать. Там, где я раньше жил, меня разыскивали. За сутенерство и все такое прочее. Втолкнул ЕГО, валясь с ног от усталости. ОН упал на топчан. Я рухнул рядом. Моя рубашка насквозь пропиталась потом. Однако дело следовало довести до конца. Снова прошло какое–то время, прежде чем я собрался с силами, чтобы подняться на ноги. Сил–то как раз у меня и не было. Я дал ЕМУ напиться. ОН сделал несколько глотков. Я вкатил ЕМУ затрещину. ОН и бровью не повел. Тогда я продел ЕМУ под руками цепь, ОН так и повис на ней. Я подтянул ЕГО немного выше, к скрещению балок. Закрепил цепь сзади, теперь ЕМУ некуда было деться. Положение – лучше не придумаешь. ОН открыл глаза. Я сказал ЕМУ, что встретился сегодня с матерью. ОН кивнул – дескать, знаю. «Она – шлюха»,– говорю я ЕМУ. И добавляю, что ЕМУ–то прекрасно известно, почему она такая. Ведь ОН вообще много чего знает; так сказать, преисполнен мудрости, если собирается пострадать за весь мир. «А коли так,– говорю,– скажи, почему я убиваю? Ведь ТЫ знаешь, не так ли? Или не знаешь, потому что ТЕБЯ не научил тот, кто ТЕБЯ нанял?» Если бы ОН хоть слово проронил в ответ, я бы оставил ЕГО в покое. Или хоть бы глаза закрыл. Но нет же, нет. И я хлестнул ЕГО этой цепью, крича во весь голос: «Это из–за ТЕБЯ я убиваю! ТЫ – убийца! И из–за ТЕБЯ я буду убивать! И я заставлю ТЕБЯ говорить! Или вырву проклятый ТВОЙ язык из ТВОЕЙ пасти!» Ах, сволочь такая, педераст гребаный! А ОН открыл рот и шепчет: «Брат мой…» Ну надо же? «Брат…» И я его снова – цепью! Что там дальше творилось – не помню. Признаюсь – хотел ЕГО убить. Кто стрелял? Я стрелял. Зачем стрелял? Хотел стрелять – и стрелял. Почему хотел? Не знаю. Кто виноват? Я виноват. Кто еще? Не знаю. А кто знает? Никто этого не знает. Почему? Не знаю? Почему боюсь? Не знаю. Что со мной будет? Не знаю.