Однако, шагая к себе по теперь уже пустынным дорожкам и вдыхая ночные ароматы древней Земли, она неожиданно для себя поняла, что думает не о нем и уж совсем не о Секейре, а об этом рослом, дружелюбном и, как она полагала, очень одиноком человеке — Мэнсе Эверарде.

Добравшись до своего пристанища, она остановилась и огляделась, затем посмотрела в ту сторону, откуда пришла.

«Почему? — подумала Ванда. — Словно это в последний раз… — Сердце тревожно дрогнуло. — Может быть, и в последний…»

Солнце в юго-западной части небосклона висело почти над самым морем, но оно не опустится за горизонт еще несколько часов, а когда исчезнет, то ненадолго. Его лучи окрашивали холодным золотом кучевые облака, башнями уходившие ввысь на востоке, и разливали отблески золота по воде, в миле от того места, где стояла она. Земля там круто восходила к северным холмам, поросшим чахлой невысокой летней травой, монотонность которой нарушали яркие зеленые и коричневые пятна торфяного мха. На ветках низкорослой осины трепетали бледные листья. Повсюду топорщились толстые пучки узколистого кипрея, редко достававшего до лодыжек. Шелестела и перекатывалась волнами осока у ручья, журчавшего неподалеку. Он сбегал в не очень широкую речку, прятавшуюся в овраге. По краям оврага сбились в кучки карликовые ольховые деревца. Клочья дыма вились над жилищами Арюка и его племени.

С моря налетел ветер. Влажный просоленный воздух освежил ее, частично сняв усталость, но усилил чувство голода — сегодня она прошла немало. Тишину нарушали крики птиц, сотнями паривших в высоте: чаек, уток, гусей, журавлей, лебедей, зуйков, кроншнепов. Выше всех парил одинокий орел. Даже после двух лет, проведенных здесь, ее не переставало поражать это пиршество жизни у самых врат Великого Льда. Лишь оставив свою родную эпоху, Ванда поняла, как опустошена планета к XX веку.

— Извините, друзья, — пробормотала она. — Но сейчас меня ждут чайник и коробка печенья.

«А после надо заняться отчетом. Обед подождет. — Она поморщилась. — Почему-то доклады уже не доставляют никакого удовольствия… — подумала Ванда и застыла на месте. — Но почему меня так беспокоит то, что случилось? Откуда это предчувствие беды? Важное событие, большое, но не обязательно плохое… Предчувствие беды? Боже! Может быть, это нормально — время от времени разговаривать самой с собой или с птицами, но когда с тобой начинают говорить твои собственные страхи… Похоже, ты на этом задании уже слишком долго…»

Открыв клапан купола, Ванда вошла в свое жилище и вновь закрыла его. Внутри было сумрачно, пока она не переключила стены на прозрачность. Все равно здесь некому за ней подглядывать, кроме людей из племени «мы», да и те без разрешения сюда не приходят. Тепло позволило ей скинуть парку, снять обувь и носки. Она с удовольствием пошевелила пальцами ног.

Теснота сковывала ее движения. Большую часть купола занимал темпороллер, поставленный под полкой, на которой она держала посуду, подушку и спальный мешок. Единственный стул примостился около стола, тоже единственного, на котором громоздились компьютер и вспомогательные устройства. Рядом располагалось все необходимое для приготовления еды, умывания и прочих бытовых нужд. Разнообразные ящики и коробки замыкали круг. В двух из них были разложены одежда и личные вещи, остальные набиты приборами, непосредственно связанными с ее миссией.

Принципы работы Патруля требовали, чтобы жилище было маленьким и, по возможности, не привлекало излишнего внимания коренных обитателей этих мест. За стенами купола лежали необъятные просторы, где редко можно было встретить человека.

Поставив чайник на огонь, она отстегнула портупею и положила пистолеты — парализующий и энергетический — рядом с ружьями. Сегодня почему-то оружие впервые вызвало у нее неприязнь. Она убивала редко, только ради свежего мяса или для пополнения научной коллекции, и лишь однажды прикончила снежного льва, людоеда, который повадился нападать на людей из рода Улунгу в Кипящих Ключах.

«А вдруг придется стрелять в человека?.. Боже, лезет в голову всякая чушь собачья…»

Она невольно улыбнулась, вспомнив, что позаимствовала это выражение у Мэнса Эверарда. Он старался следить за своей речью в присутствии женщины, как его учили с детства. Заметив, что он чувствует себя спокойнее, когда и она держится в рамках приличий, Ванда угождала ему, если не забывалась.

Музыка должна принести покой. Она прикоснулась к компьютеру.

— Моцарт, — произнесла она. — «Маленькая ночная серенада».

Полились сладостные звуки. Только тогда с легким изумлением она осознала, какую пьесу заказала. Не то чтобы она обожала Моцарта — просто вспомнила о Мэнсе, а Мэнс не переносил рок.

«Быть может, станет полегче», — подумала она.

Чашка индийского чая и овсяное печенье сотворили чудо. Теперь она могла сесть за отчет. Проговорив вступительную часть, Ванда решила прослушать ее, дабы проверить, не звучит ли она нескладно, как ей поначалу показалось.

На экране синие глаза под светлыми бровями смотрят со спокойного лица с прямым носом, резко очерченного скулами и решительным подбородком. Волосы, кое-где выгоревшие от солнца, беспорядочно падают чуть ниже ушей, не раз сходившая кожа задублена ветрами куда сильнее, чем на Калифорнийском побережье.

«О боже, неужели я действительно так выгляжу? Можно подумать, что мне тридцать, а на самом деле… Я еще даже не родилась, — подумала она. Плоская шутка слегка приободрила ее. — Как только вернусь, сразу — в салон красоты, вот что!»

Неожиданно зазвучало слегка хрипловатое контральто:

— Ванда Тамберли, специалист второго класса, агент-исследователь из…

Далее пошли хронологические и географические координаты в принятой в Патруле Времени системе на темпоральном языке.

— Полагаю, что приближается кризис. Как, м-м, как следует из моих предыдущих докладов, до настоящего времени на протяжении всего периода моего пребывания здесь я посетила…

— Короче! — сказала она изображению и убрала его с экрана.

«Когда это Патрулю был нужен академизм? Ты переутомилась, девочка. Возвращение в классную комнату? Не надо. Прошло целых четыре года с той поры, когда ты была ученицей. Четыре года, полных познания и исторического опыта. Доисторического».

Она сделала несколько глубоких вздохов, мускул за мускулом расслабила все тело и сосредоточилась на определенном коане. Она не практиковала дзен или что-нибудь в этом роде, но некоторые приемы бывали порой полезны. Диктовка продолжилась:

— Думаю, что местных ожидают большие трудности. Вы помните, что племя совершенно изолировано от мира, хотя это их нисколько не заботит. Я — первый чужестранец в их жизни.

Исследователи, изучавшие язык и обычаи племени, побывали здесь три столетия назад, и их попросту забыли, разве что какие-то частички воспоминаний преобразились в мифы.

— Однако сегодня мы с Арюком наткнулись на неизвестных пришельцев. Начну по порядку. Вчера Дзурян, сын Арюка, вернулся из странствий. Он искал невесту. Ему двенадцать-тринадцать лет; по-моему, он не ищет подругу всерьез, скорее это ради приобретения опыта. Но не важно… Дзурян вернулся домой и рассказал, среди всего прочего, что видел стадо Мамонтов в Бизоновой Низине.

Этого названия будет достаточно. Она уже отправила в будущее карты местности, сделанные ею в экспедиции. Названия придумала она сама. Те, которыми пользовалось племя «мы», частенько изменялись в зависимости от того, кто рассказывал. А они любили рассказывать одни и те же истории об этих местах. («В этой болотистой низине весной, после Великой Трудной Зимы, Хонган увидел волчью стаю, гнавшую бизона. Он созвал людей из двух стойбищ. Камнями и палками они разогнали волков. Отнесли мясо домой, и все насытились. Голову оставили духам».)

— Услышав это, я пришла в необычайное волнение. Мамонты редко подходят ближе чем на двадцать миль к побережью. Еще никогда они не появлялись так близко. Почему? Когда я сказала, что пойду взглянуть на них, Арюк настоял, чтобы сопровождать меня лично.