Брюки! Черт, будь они прокляты! В горячке я забыл о них. А вы когда-нибудь пробовали стать волком, если на вас напялена рубашка, штаны, нижнее белье — и все рассчитано на человека?

Я изо всех сил заработал своим влажным носом. Подтяжки соскользнули и обмотались вокруг задних лап. Передние лапы запутались в галстуке, а пиджак радостно превратился во что-то напоминающее узел.

Обезумев, я катался и рвал одежду клыками. Осознав, что передо мной выросла саламандра, ее хвост хлестнул меня по спине. Мгновенная опаляющая боль, и вместе с одеждой вспыхнули шерсть и кожа. Но тряпье сгорело, и я оказался свободен. Лабильные молекулы моего тела самовосстановились в считанные секунды. Полагая, что я выведен из строя, саламандра уже не обращала на меня внимания. Едва понимая, что я делаю, я подхватил зубами свалившийся с уменьшенной ступни туфлю, приставил к ближайшему, раскаленному добела, пальцу ноги саламандры, и обеими лапами стал изо всех сил натягивать.

Она взревела. развернулась кругом, готовая снова напасть на меня. Разинула пасть. Она могла перекусить меня пополам. Я быстро отскочил в сторону. Чудовище остановилось, оценило разделяющее нас расстояние. Вспыхнуло и исчезло.

Материализовавшись прямо передо мной.

Теперь мне бежать было некуда. я вдыхал огонь, сжигающий мое отяжелевшее тело. И корчился в агонии. Я весь превратился в пламя…

Одиночество. Его никак не нарушало глядящее на меня лицо. У меня нет слов, чтобы описать его. Только одно — лицо было огромным, и его глаза были глазами трупа. Но тогда я не видел его. Как и не чувствовал холода, более сильного и более мучительного, чем все, что я чувствовал прежде.

Жестокий холод…

Я не знал его до сих пор, пока он не настиг меня, прошедший вне времени и пространства голос. И не потряс до основания мои чувства и разум, которых у меня не было. И меня покинула всякая надежда и всякая вера.

— Гордись, Стивен. Я лично потрудился, чтобы тебя и твоих спутников настигла смерть. Для этого я сам возбудил в голове дурака мысль о шутке. Зная, что лишь такой путь обеспечит благополучное завершение проводимой мной в мире работы. Задача имела свои тонкости, и я не мог доверить ее никому. И хотя всеобщее уничтожение — это приятно, но подлинная цель — вовсе не применять материальных бед для человечества. На самом деле мои действия, по направлению гибели на вас двоих, могут дорого обойтись, если вызовут ответную реакцию с Другой стороны. Но опасность, которую вы представляете, станет ясной для всех, лишь когда настанет для этого время. Я не знаю, когда это произойдет, не знаю, как можно будет определить это время. Но я знаю, что ты для нас опасен уже не будешь…

То, чем был я, съежилось от ужаса. оно было ничтожнее, чем самая мельчайшая часть ничего.

— И все же, — мерно гремел во мне голос, — тебе не обязательно умирать, Стивен. Я предчувствую, что эта женщина, Вирджиния, может оказаться худшим врагом, нежели ты. Да, я предвижу, что лишившись ее, ты — не угроза Плану.

Но она без тебя будет представлять не меньшую опасность, если не большую. прими во внимание ее ловкость и сноровку, ее таланты. Прими во внимание, что в отличие от тебя, дважды попавшего в ловушку, она не попалась ни разу. Прими во внимание силу ее духа. Желание отомстить за тебя может победить ее к выяснению истинной подоплеки случившегося.

Или, может быть, она предпримет еще что-нибудь. Не могу сказать, что именно. Но я вижу, что хотя ты и горишь, она в ловушке еще не полностью. Хочешь ли ты жить? Хорошо жить, Стивен?..

Что-то более слабое, чем свет, дошедший от самой дальней звезды, вспыхнул во мне.

— Что я должен для этого сделать?

— Служить мне. Подчиняться моим чарам. Саламандра выпустит тебя, не причинив непоправимого вреда. После того, как раны заживут, тебя ждет одно: долгая счастливая жизнь.

Это гарантируют мои чары. Показав, что ты свободен, вызови ее из дома. Будешь усыплять ее бдительность — до тех пор, пока над нею, как над тобой раньше, не материализуется Саламандра. Если ты не согласишься, то возвращайся обратно и сгори заживо…

Больше, чем неизмеримая бесконечность, отделяла меня от Вирджинии. У меня не было тела, которое могло бы чувствовать «да» или «нет». Но точка, которой я сделался, представила, что Вирджиния испытывает ту же, познанную мною, муку. И от этой мысли, откуда-то из иного безвременья, вырвалась неимоверная ярость, сплавленная с неимоверной ненавистью, и все, что происходило (или этого не было?), взорвавшись, кануло в породившую его пустоту…

Думаю, что бешенство настолько пересилило муку, что я вновь стал сражаться. Я так и думал. Мне рассказали, что я сцепил клыки на некотором месте, которым уселась на меня бестия. Говорили, что я кусался и пытался удержать ее на месте. Но боль была слишком сильной, чтобы я мог помнить что-нибудь, кроме самой боли.

Потом саламандра исчезла. Улица была пустой и темной.

Лишь луна, и вдали — уцелевший уличный фонарь. И неровный красный отблеск горящих зданий. тихо, если не считать хруста и блеска пожаров. Когда я очнулся настолько, что вернулось обоняние, первое, что я уловил, был кислый запах дыма.

Это продолжалось несколько минут. Несожженной ткани едва хватило, чтобы восстановить остальное. Когда здоровье вернулось, моя лохматая голова оказывается лежала на коленях Джинни. Похожим на пересохший ремень языка, я слабо лизнул ее руку. Будь я человеком, я бы предпочел бы сохранить позу, приданную мне Вирджинией. Но я был, обладающим волчьим инстинктом волком, и потому, приложив максимум усилий, приподнялся и издал слабый хриплый вой.

— Стив… Боже Всемогущий, Стив ты спас нас! — шептала Джинни. — Еще несколько минут, и мы задохнулись. У меня и сейчас словно песок в горле…

Спрыгнув с прилавка, к нам подрысил Свертальф. Он выглядел так самодовольно, как только может выглядеть кот с подпаленными усами и бакенбардами. Мяукнул.

Вирджиния прерывисто рассмеялась и объявила:

— Но ты должен этому деятелю пинту сливок или еще что-нибудь в этом роде. Как ты склонил чашу весов в нашу сторону, так и он сделал для тебя то же самое. По крайней мере, подсказал, как помочь тебе.

Я навострил уши.

— Он открыл пивные краны, — сказала она, — а я начала наполнять кувшины и бросать их через дверь в саламандру. Это стало беспокоить ее, она уворачивалась. Видимо, ее ослабило действие пара и давление, когда ты пустил в ход свои челюсти, — Джинни ухватила меня за шею. — Эти секунды, пока ты удерживал ее… это же настоящий подвиг!

Пиво! Качаясь, я поднялся на ноги, и потащился в глубь пивной. Ничего не понимающие Свертальф и Джинни следовали сзади. Я закусил губу и показал мордой на ближайшие стаканы.

— О, понимаю, — Джинни щелкнула пальцами. — Ты хочешь пить… Ты же обезвожен.

Она налила литровую кружку. Захлебываясь, я вылакал ее и показал, что хочу еще. Джинни покачала головой:

— Ты заставил саламандру убраться, но нам еще предстоит иметь с ней дело. Далее будет простая вода.

Метаболизм звериного тела перераспределил влагу. Я почувствовал, что окончательно выздоровел. И первая моя ясная мысль была — надо надеяться, что в дальнейшем пиво не будет тратиться на борьбу со Стихией. Второй моей мыслью было то, что каковы бы ни были средства, чем скорее мы их будем применять, тем лучше.

За все приходится платить. Беда оборотней в том, что приняв иной облик, они, естественно, обладают звериными мозгами. Лишь поверху неглубокий поверхностных слой человеческой личности. Или, говоря проще, будучи волком, я по человеческим меркам, отличался редкостной тупостью. Я был способен понять лишь одно: будет лучше, если я снова превращусь в человека. Поэтому я вышел через открытую дверь, в лунный свет, и приступил к превращению.

Вы сталкивались когда-нибудь с разъяренной пантерой?

Отборнейший мат. Я визгливо завыл и начал превращаться обратно.