В Георгиевском зале сидим, где цари пировали из фильма Эйзенштейна "Иван Грозный". Вспомнил: Лену Риффеншталь спрашивают, вам не стыдно было сотрудничать с нацистами? Старуха красивая отвечает: во-первых, я Геббельса видела только один раз, а во-вторых, если Айзенштайну было не стыдно сотрудничать с коммунистами, то почему должно быть стыдно мне? Резонно, вот тебе и "Триумф воли" плюс "Бежин луг". Лакеев-то, лакеев видимо-невидимо в хорошем смысле слова "лакей", означающем "официант". То есть если нас штук сто, то лакеев тоже не менее чем человек девяносто. Бокал синего стекла, рюмочка для водки, бокал белого стекла... Водки налили, а выпить не с кем, что-то смотрят все куда-то напряженно, как неродные, всё Бориса Николаевича глазами ищут... Нашли, он тост произносит за встречу и наше общее будущее. Быстро выпил я водки, думал, тут же еще нальют, не налили. Рыбка красненькая, икорочка, помидорчик, всего помаленьку, ну и хорошо - негоже пировати, братия, когда Отечество перманентно в экзистенциальной опасности и трансцендентальной пауперизации. Налили зато вина "Гурджаани" в бокал синего стекла, немножко. Я выпил, снова налили, я выпил, снова налили, я выпил, а снова-то и не налили. Дядя Жора говорит: а теперь мы хотим поднять наши бокалы за Вас, Борис Николаевич, чтобы - так держать, как говорится, и чтобы против фашизма-антисемитизма за неокрепшую демократию. В Вас, говорит, вся наша надежда... Совершенно правильно, думаю, и хрен с тобой, дядя Жора, что ты меня, пидар, из Союза писателей попер. Раз ты здесь за столом, значит, все не так уж и плохо, если крысы с такого корабля еще не бегут. И все другие тоже - говорят в микрофон все только самое хорошее про неокрепшую демократию, коммунистов поругивают, к моей скромной радости, не люблю я коммунистов, признаться, есть у меня эта извинительная маленькая слабость... Но в основном кричат выступающие-тостующие так: Борис Николаевич! Вы! Борис Николаевич! Вы! Борис Николаевич! Умильно тако мне сделалася неожиданно, видать развезло на старых дрожжах. Добрыми глазами на род людской смотрю. Вижу, что театральный критик-демократка малость тоже поддала по правую руку Бориса Николаевича, строгая и красивая сидит, как моя жена Светлана, сидит да дирижирует выступающими-тостующими. Эх, думаю, дай я тоже что-нибудь ляпну, как русский, что не люблю я, дескать, коммунистов и полностью согласен с дорогим Булатом Шалвовичем, хотя фашисты с антисемитами - тоже те еще говнюки, а страна наша - тоже та еще пока тюрьма, а надо, чтоб была не тюрьма, а дом родной. Крадусь через столы в голова, где дядя Жора мне приветливо улыбается, а критик-демократка говорит: щас дам слово, жди на месте. Я на место и вернулся. Смотрю - опять не налито, а в микрофон все опять - бу-бу-бу да бу-бу-бу. Борис Николаевич! Вы! Борис Николаевич! Тут этот в черном костюме, который Коржаков-не-Коржаков, Барсуков-не-Барсуков, коллеге тоже в черном, генералу тоже, видать, такому же Некоржакову-Небарсукову, шепчет шепотом свистящим злобные слова - ну как эти мудаки не понимают, что ВРЕМЯ ИСТЕКЛО, Борис Николаевич занят, устал, а они все трендят, трендят... Тихо, тот отвечает, интеллигенция же, так что не возникай... ЛИЧНО САМ СЛЫШАЛ ЭТОТ ДИАЛОГ! Так что какое уж тут СЛОВО да и какое может быть от меня СЛОВО, когда ВРЕМЯ ИСТЕКЛО, когда все тут же и сворачиваться стали, потянулись к выходу, расползлися по кремлевским площадям, как раки из произведений писателя Гоголя. "Филя, что молчаливый? А о чем говорить?"

И зачем слова, когда через две недели взяли да и ввели войска Чечню победить за три дня. Посоветовался, называется, с интеллигенцией... И, практически, слава тебе опять получается, Господи, что не вышло мне у микрофона этого позорно засветиться, как шестерке при сдаче новой колоды. Потом прочитал сатирическую заметку в какой-то газете, тоже демократической, но недружелюбной существующему правительству. Называлась она, естественно, "Культпоход в Кремль". Не то от Явлинского, что ли, не то от какой партии-шмартии написали такую ехидную заметку, партейных да бугров нынче опять полным-полна коробушка развелась и все хочут жрать, а толку от них, как от все того же Салтыкова-Щедрина или от Алексея Константиновича Толстого, который правильно выразился - страна, дескать, большая, а порядку в ней нет и не будет. Ладно, чего уж там, все ведь это давно прошло, как с белых яблок дым, а все же обидно мне до сих пор, как тому скульптору Киштаханову, которого не позвали на открытие им же изваянного памятника Ленину в городе К., стоящем на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан...

-Чего тебе обидно? Может, тебе, поросенок, за Державу обидно, как таможеннику Верещагину в "Белом солнце пустыни" или тому из Верещагиных, который нарисовал картину "Апофеоз войны", полную чужих черепов?

Скупо ответил:

- Может, и за Державу...

- Ну, так ты и выпей, если обидно.

- Ну, так я и выпью, если нальешь. Вообще-то я почти не пью.

- Я тоже...

Красновидово под Москвой. Июль 2001