Сделав свое дело, Мохнобрюх спустился на крышу соседнего дома и затаился за печной трубой. Он был доволен своей работой. Теперь никто из моликов не увидит подступающее к городу войско, а улетевший к королю кукушонок расскажет о его подвиге. Мохнобрюху очень, очень понравилось обещание Граба - сделать его самого крестом и позолотить. Он уже представлял себя таким и радовался.

Никто из моликов не обратил внимания на каланчу. Серебристая паутина блестела под косыми лучами солнца, и всем казалось, что это сверкает стеклянный фонарь. Поэтому никто не пришел и не увидел, в чем дело, и поэтому войско Граба сумело незаметно подойти к городу и окружило его.

Король только что выслушал донесение кукушонка, похвалил его и теперь ждал, когда солнце упадет за горизонт.

Только под покровом темноты совершали свои набеги мрачные грубы. Так они захватили уснувший пчелиный рой с королевой-маткой, так же завоевали город-муравейник и многих оставшихся в живых муравьев взяли в плен. Теперь настал черед моликов.

Но тут из леса с бочкой на плечах появился Добруша. Он оказался как раз позади грубов, сидящих на мышатах. Великан даже присвистнул от удивления, а грубы повернулись на свист, да так и застыли с поднятыми вверх дубинками. Черный великан в синих шароварах и огромных сапогах так напугал их, что они онемели. А Добруша стоял, глядя на них, и улыбался. Ведь он был добрым и простодушно считал все живое на земле своими друзьями.

- Хотите вкусной воды, - спросил Добруша. - Пожалуйста! - Он свободной рукой похлопал по бочке. - Тут ее много.

Но грубы не могли выговорить ни слова. Даже сам король Граб от страха так сдавил ногами бока своей лягушке, что та не дышала, а только широко разевала рот и выпучивала глаза. Тогда весельчак Добруша захохотал.

- Ну, может, мышки хотят? - сквозь смех спросил он. - Да не бойтесь меня, я не мяу-у!

Только он произнес "мяу", как случилось такое, чего Добруша не ожидал и совсем не хотел. Мыши в ужасе завизжали и так шарахнулись по сторонам, что всадники-грубы шлепнулись на землю, а вскочив на ноги, бросились вслед за мышами к лесу. Впереди всех подпрыгивал на зеленой лягушке король Граб, и длинные волосы с его щек относило ветром.

Добруша почесал затылок, пожал плечом, потом нагнулся и поднял с земли дубинку. Великан долго смотрел на ее острые шипы, пока улыбка не сошла с его лица. Он выронил дубинку и со всех ног бросился к городу. Бух-бух! - бухали о землю сапоги, стук-стук! - подпрыгивала на плече огромная бочка. Добруша вбежал на окраину и помчался по главной улице.

- Беда, беда-а! - кричал он, пробегая мимо пожарной каланчи.

Добруша не заметил и не почувствовал, как с соседнего с каланчей дома метнулась серая тень и кто-то прыгнул ему на голову.

Конечно, это был Мохнобрюх. Сразу, как только он увидел бегущего по улице великана, догадался что это значит. Не раздумывая долго, Мохнобрюх отломил от печной трубы кирпич, прыгнул и вцепился в курчавые волосы Добруши. Он еще не знал, что будет делать с кирпичом, но вдруг увидел то самое отверстие, которое мастера-молики оставили для проветривания головы великана. Паук нырнул внутрь и увидел сложный механизм. Уж кто-кто, а Мохнобрюх знал, что голова - самое уязвимое место, и тут же сунул кирпич между зубьями шестеренок.

Добруша подбегал к моликам, ожидающим его у бассейна, как вдруг резкая боль в голове остановила его. Разве он знал, что зубья шестеренок ударились о кирпич и весь механизм, с маху, начал вращаться в обратную сторону. Мрачные мысли закрутились в голове великана, злым стало его лицо.

- Воды захотели? - прохрипел он, глядя сверху вниз на моликов. - Вот вам вода!

С этими словами великан поднял над головой бочку и грохнул о землю. Бочка с треском распалась, и вытекшая на землю вода залила площадь. Никогда раньше не знавшие страха, молики попятились, спрятались в дома и захлопнули ставни. Многих подхватили потоки воды и понесли вдоль улиц. А великан продолжал бушевать. Он набирал полные пригоршни пыли и швырял на крыши, он ударял ногой по лужам, и грязные росплески окатывали стены белых домов и голубые окна.

Слыша яростные крики Добруши, молики недоумевали: "Что с ним?". И только старый Лат, который сам конструировал мозг великану, догадался, что механизм почему-то начал крутиться наоборот, а значит, и Добруша все стал делать наоборот. Ведь обратная сторона добра - зло. Это тоже только теперь понял мастер.

Когда первая вспышка ярости прошла, Добруша огляделся, зачем-то понюхал испачканные ладони, потом упер руку в бок и закричал:

Эй, население-народ!

Я злой, я страшный Ашурбод!

При этом он так ударял кулаком по голой резиновой груди, что кулак отскакивал от нее, как мяч. Молики в своих домах впервые затрепетали, а старый Лат прошептал:

- Ну-да, ну-да... Ашурбод - это Добруша наоборот. Ах, какой несовершенный мозг придумал ему я.

Он покачал седой головой, на макушке которой держалась расшитая руками Леи круглая шапочка. Лат поднял было руку, чтобы потрогать ее, но на ладонь ему что-то капнуло, и он с удивлением вгляделся в светлую капельку. И опять мудрый Лат догадался, что это такое, и снова горестно проговорил:

- Да, да. И этому теперь научатся добрые молики. Это слезы. Я их видел на глазах кузнечика, у которого была поранена ножка. Да, да. Это та самая вода, вода боли и страха.

Но даже старому и мудрому Дату не дано было предугадать, какие еще беды придется испытать его народу.

Только глубоко в лесу удалось Грабу собрать свою кавалерию. Но теперь это были не всадники, а пехотинцы. Напуганные Добрушей мышата так попрятались в лесу, что отыскать их грубы не смогли. Тогда Граб построил своих вояк в колонну и снова повел к городу. Тут на опушке леса короля нашел кукушонок и что-то прокричал на ухо.

- С великаном случилось невероятное, и он громит ясноглазых? - переспросил Граб. - Так воспользуемся этим!

Колотя дубинкой по бокам еле живой лягушки, король поскакал вперед, а следом спотыкаясь и падая, мрачной толпой бежали уставшие грубы.

Снова увидев своего короля, отряд пауков-крестовиков подпрыгнул от радости и бросился на штурм города. Они кидали свои липкие петли на моликов, валили их на землю, натягивали поперек улиц незаметные паутинки, за которые запинались и падали друг на друга отступающие от грубов безоружные мастера. В общем, действовали пауки, как диверсанты в тылу, и сеяли панику среди и без того напуганных моликов.

Видя, как грубы вяжут мастеров, бьют дубинками стекла и топчут клумбы, Добруша, назвавший себя Ашарбодом, похохатывал. Очень скоро грубы завладели городом. Молики были связаны, и их согнали на главную площадь у бассейна. Нет, теперь в нем была совсем не та прежняя чистая вода: в бассейне жирно отблескивала мутная жижа, по которой плавал всевозможный мусор, поломанные стулья и шапочки мастеров.

Грустной была толпа моликов. Они молча смотрели на свой разгромленный город, и ни единого лучика не сияло в их потухших глазах. А вокруг продолжался разбой и грабеж. Грубы выбрасывали из окон и дверей имущество прежних хозяев, вспарывали перины и из них клубами летел тополиный пух. Они напяливали на себя белые курточки мастеров, а так как котомки-горбы мешали застегнуться на пуговицы, грубы разрезали на спинах прорехи. Многие щеголяли в золотых башмаках. И на весь этот разбой с неба спокойно смотрела холодная луна. Только звезды, будто жалея моликов, слезно мигали и вздрагивали.

Мало-помалу шум в городе утих, и только где-то на самой окраине слышались слабые крики и треск. Это, отступая к лесу, вели бой с пауками и королевской гвардией грубов кузнечики, которые задержались в городе дотемна, ожидая когда мастера доделают им последние башмаки.

Граб прошлепал на своей лягушке по завоеванному городу и, осмотрев его, усмехнулся. Он уже установил связь с Ашурбодом через кукушонка, и великан выполнял все, что ему приказывала странная птица на ноге-деревяшке.