— Ты сошел с ума, Сеен! — выдохнул Эдлай.

— Разве? Мы допросили хариба Рэми, Лиина. Мальчик ждет своего архана, уверенный, что тот жив. И во сне он «слышит» Рэми, по его приказу охраняет Армана. Он и в твой дом явился по его приказу… чтобы помогать твоему воспитаннику до тех пор, пока вернется его архан. А если Арману будет грозить опасность…

— Эррэмиэль явится сам. Не выдержит, — озвучил мысли Аши Эдлай.

— Вот и умница. Сам все понял.

— Но тебе-то он зачем?

— Эррэмиэль — наша козырная карта в игре с Виссавией. Сейчас клан целителей очень даже неохотно вмешивается в нашу политику, придерживаясь тактики невмешательства. Оно и понятно — целители все время были вне чужих родов, семейств и кланов, для них даже происхождение — пустой звук. Единственное, что на них может повлиять — воля их богини, вождя и… наследника. А Эррэмиэля слишком много связывает с Кассией, чтобы он так просто дал повелителю потерять власть. Например, верный ему глава северного рода.

— Но мальчик спрятался не просто так?

— А это уже забота не наша. Пусть виссавийцы забирают свое сокровище в обмен на поддержку нашего трона. Нам ведь многого не надо — приструнить советников и заставить их отказаться от власти. А что виссавийцы сделают с Рэми… да и не думаю, что что-то сделают.

— … вы, политики, меня временами поражаете, — отрезал Эдлай.

А вот Аши не поражал. Люди всегда были такими, такими и останутся.

— Мы, политики, несем на своих плечах целые страны, — продолжал Сеен. — И да, мне сложно принимать во внимание судьбу чужого наследника, а, тем более, жертвовать ради него нашей правящей линией. Если я ничего не сделаю, повелитель потеряет власть. У него и так этой власти осталось немного, она вся почти перешла к совету. Голос же повелителя становится все слабее…

И станет слабым, уж Аши-то постарается. После того, как «правящая» линия решила не будить в носителях целителя судеб, Аши им ничего не должен. Ни верности, ни любви, ни поддержки.

Он просто хочет жить, не в ритуальной башне, в этом мире, а в душах его носителей.

И хочет, чтобы его носитель жил как можно дольше.

И был в своем уме.

Сеен посмотрел на уже высоко едва видное через облака солнце и сказал:

— Прости, но мне пора.

— Ловить Рэми? Сеен, пойми, если мальчик действительно жив, он, скорее всего, тоже попадет под мою опеку. И я не позволю ни тебе, ни повелителю, причинить вред сыну Алана.

— Боюсь, тут ты бессилен, — ответил Сеен, вскочив на лошадь. — Ты хорошо справляешься с Арманом, но высший маг тебе не под силу. Такой высший маг не под силу даже нам. Боюсь, Рэми должен вернуться в Виссавию.

— Боюсь, он туда не вернется, — усмехнулся вслух Аши, когда стук копыт растворился в тишине леса. И вышел из невидимости.

Эдлай вздрогнул, схватился за меч, но не успел… ни один смертный бы не успел. Мягко улыбаясь, Аши лишил Эдлая воли, укутал их обоих магией и прошептал дозорному на ухо:

— Ты пришел на эту встречу, но Сеена не было. Этого разговора не было. И ты станешь советником повелителя, будешь и дальше оберегать Армана как зеницу ока, ты никогда не усомнишься в том, что Рэми мертв и высмеешь любого, кто попробует доказать тебе иное.

— Да, мой архан, — выдохнул дозорный и удивленно моргнул, когда Аши вновь ушел в невидимость.

— Проклятый Сеен, — прохрипел Эдлай, вскакивая на Демона. — Из-за тебя целый день в этом лесу потерял.

Аши больше не следил за ним, у него были дела поважнее. Он сел рядом с Рэми, прошептал заклинание и, подняв носителя на руки, взлетел в воздух. Низко паря над елками, он взглядом следил за бегущей по лесу лошадью. Изменить воспоминания советника было не так просто, как воспоминания Эдлая — слишком большой кусок времени пришлось бы вырезать — и сделать это, не лишив Сеена разума, было бы слишком сложно. Значит, Сеен должен умереть.

Так почему Аши чувствует себя виноватым? Почему едва сдерживается, чтобы не отбить веером летящую по лесу волну поиска?

Лошадь выбежала на небольшую, окруженную дубами поляну. Аши разглядел среди листвы темную ткань палатки, пару лошадей, щипавших пока еще чахлую зеленую травку и выбежавшую навстречу Сеену светловолосую девочку лет восьми. Плохо. То, что Сеен во все это ввязал свою семью — плохо. И то, что жена его тоже знала слишком много — плохо. Впрочем, Аши до этого дела нет. Аши есть дело только до одной судьбы — до судьбы его носителя.

Здесь, на поляне, было так тихо и спокойно. Цвела у тропинки сон-трава, золотом рассыпались по пригорку цветы мать-и-мачехи. Тихонько пел невдалеке ручей, а из леса — Аши вздрогнул — мягко вылетела и нагнала их волна поиска.

— Заждалась, малышка? — спросил Сеен, обнимая девочку. — Я тебе сувенир привез от дяди.

Он что-то повесил на шею девочки, Аши уже не видел и не смотрел что. Осторожно опустив носителя на мягкий ковер из прошлогодних листьев, он прислушался к раздающемуся вдалеке лошадиному топоту. Вновь начала беспокоиться кобыла Сеена, подхватили ее страх и остальные лошади, женщина, стоявшая у палатки, тревожно посмотрела в сторону леса.

Аши вышел на поляну, борясь с жгучим желанием вмешаться. Он не был виноват в беде Сеена, он чувствовал, как напрягались нити жизни всех троих, как расправлял над поляной крылья бог смерти. Дядя.

— Что ты здесь делаешь, Аши? Пришел помешать?

— Нет, лишь увериться, — задумчиво ответил Аши.

Разбойники вылетели из леса бесшумно и неожиданно. Мелькнул в лучах солнца меч, запела стрела, и Сеен упал на колени, выплевывая из легких кровь. Бог махнул рукой, напрягая по предела и без того слабую нить жизни, и Аши чуть было не вывернуло наизнанку от давно забытого вкуса насильственной смерти.

Жене Сеена повезло не так сильно. Раньше, чем свет погас в глазах мужа, ее со смехом бросили на мох поляны и задрали на ней юбки:

— Помоги… — услышал Сеен за спиной то ли стон, то ли шепот.

Обернувшись, он поймал на себе тускнеющий взгляд Сеена и понял, что дрожит. Проклятие! Он и забыл, что умирающие видят больше, чем обычные люди, больше, чем даже маг, выехавший на поляну.

— Не могу… ты хочешь меня погубить… — отвернулся Аши.

— Убей… — выдохнул советник, и Аши тихо выругался, встретившись взглядом со взглядом дяди. Затрещала рядом одежда, женщина молча забилась под насильником, но кричать не стала. До самого конца не хотела пугать собственного ребенка.

— Ты слишком подвержен человеческим эмоциям, мальчик мой, — усмехнулся бог смерти. — Все же в тебе сильна кровь матери.

Вновь взмахнули черные крылья, и вся поляна будто закружилась в темном мареве. Не в силах больше выдерживать стонов женщины, умоляющего взгляда умирающего и смеха бога смерти, Аши выругался и создал заклинание, одним движением руки разорвав нить жизни жены Сеена.

Советник счастливо улыбнулся, Аши упал на колени от боли и сжал руками голову. Как давно он не убивал? Очень давно…

Как давно он что-то чувствовал?

Очень давно.

— Помоги ребенку, она не виновата… — вновь взмолился все так же не желающий переходить за грань Сеен.

Аши лишь покачал головой. От него хотят слишком многого. Стать спасителем? Ему? Много раз преданным и людьми, и богами?

— Мальчик мой… — мягко склонился над ним бог смерти. — Тебе не должно быть так больно.

— Будьте вы прокляты, — выдохнул Аши. — Я не бог, я не человек…

— Все мы чем-то ограничены, мальчик мой. И твоя беда, что ты никак не хочешь этого понять и принять. А должен.

Бог смерти махнул крыльями и пропал, стало вдруг легче дышать. Аши медленно поднял взгляд. Сеен, глядящий в низкое, укутанное небо, счастливо улыбался. Его жена затихла, насильник удивленно поднялся и плюнул в мох:

— Арханы. Такие нежные… так быстро умирают. А еще думал поиграться.

— Приведите ко мне девочку, — ответил кто-то, в ком Аши живо почувствовал сильного мага.

Но, впрочем, интересоваться не стал. Оставаться здесь было опасно, да и незачем. Маленькая девчонка вряд ли что знала о Рэми и делах отца, а ее судьба Аши совсем не волновала. Ну, продадут ее в дом забвения, и что? Не она первая, не она последняя, бывает. Научится хорошо развлекать клиентов, глядишь, и выживет.