Георгий Какоянис держал мелкую торговлю прямо во дворе дома; на мой вопрос, не приходил ли кто-нибудь в дом напротив в мое отсутствие, он ответил:

- Нет, кроме квартирантки Люды, я никого не заметил, а она заскочила буквально на секунду, бросила пустые корзины и, подхватив полные, тут же убежала назад. Можете мне верить, сижу я неотлучно с самого утра и прекрасно видел, когда вы уходили на пляж, но в чем дело? У вас что-нибудь украли?

- К сожалению, да, и очень много.

- Извините за нескромный вопрос, а что именно?

- Целый отпуск.

- Слава богу, а я уж думал, деньги.

Чертовщина какая-то, не могли два трезвых человека не заметить убийцу, проскользнувшего в трех метрах от их носа. Но может быть, он зашел, минуя калитку? И в этом случае его бы засек Валентин, так как дверь, ведущая в дом, у него на расстоянии плевка. Ничего не понимаю. Пардон, господин Гончаров, а почему вы думаете, что убийца вошел в дверь? Это вполне можно сделать со стороны огорода, через окно комнаты, где сегодняшней ночью вы изволили почивать. Возможно, но тогда скажите, каким образом он попал в огород? С правой и с левой стороны соседи возвели трехметровые крепостные стены, а сзади страшенный обрыв, падающий до самого лимана. Что же получается? А получается, что убийца либо Валентин, либо Зоя Федоровна больше некому. Или... или кто-то другой, кто проник в дом заранее, например сегодняшней ночью, когда мы беспробудно пьянствовали? Чепуха. Если он пришел, то как-то должен был уйти, но этого тоже никто не видел. Хотя... почему вы, господин Гончаров, думаете, что он ушел? Почему бы ему не обождать следующей ночи, например сегодняшней, когда в доме никого не будет? Он ведь наверняка рассчитал, что нас всех повяжут и никого не отпустят, пока идет следствие. Вот только меня в расчет он не принял. Почему? А потому, что, скорее всего, не знал о моем приезде.

Противно взвизгнув тормозами, у ворот резко осадил "уазик". Вслед за двумя крутыми сержантами из салона выполз чебуречный предприниматель.

- Давай, Прокопчук, кажи свой товар, - жизнерадостно приказал старший и шагнул во двор. Увидев меня, рявкнул: - Предъявите документы.

- Извольте, господин унтер, - подавая паспорт, съязвил я.

- Попрошу без оскорблений.

- Ни боже мой, у меня и в мыслях ничего такого не было, простите великодушно.

- Так. С Волги, значит, пожаловали. Цель приезда?

- В Анапу я приехал с научной целью, пишу диссертацию о влиянии Черного моря на потенцию белых медведей.

- Ученый, значит? Хорошо, в изоляторе годик посидишь - готовым доктором выйдешь. Если, конечно, докажешь, что не ты Валерку оформил. Где он, показывай.

- А что, более компетентных людей в вашем околотке не нашлось?

- Заткнись, доктор. Марсель, накинь на него наручники, чтоб не квакал. Прокопчук, показывай.

Конвоируемый Марселем, я со всеми вместе протопал в дом. Прямым ходом старший бестолково попер в комнату убитого. Несколько минут он глубокомысленно разглядывал убиенного, потом потрогал ногу покойного и глубокомысленно изрек:

- Теплая еще, совсем недавно замочили.

- Идиот, - не выдержал я, - сегодня в тени тридцать семь, его могли убить неделю тому назад, температура была бы та же.

- Попрошу без оскорблений, если бы его убили неделю тому назад, то сейчас бы он очень сильно вонял, а от него пахнет потом и кровью.

Для вящей убедительности старший нагнулся, понюхал шмаровский живот и удовлетворенно отметил:

- Свежий труп, недавно приготовленный. Ну что, брат, отгарцевал, значит, говорил я тебе: Шмара, не помрешь ты своей смертью, а ты мне не верил, ругался. Давай, Марсель, вызывай бригаду, Прокопчук не шутил.

- "Искра", "Искра", я "Восьмой", - забубнил в рацию мой конвоир, - как слышите? Как слышите, прием.

- Слышу нормально, ну что там у вас?

- Прокопчук не шутил, посылайте бригаду, ждем здесь.

- Ну что, доктор, - уже на веранде спросил старший, - ты зачем Шмару завалил?

- Да так, чтобы квалификацию не потерять. При моей профессии нужны постоянные тренировки, а кроме него, под рукой никого не оказалось.

- Шутишь, значит, ну шути, шути. А где хозяйка, кажется, ее зовут Зоя... Зоя...

- Федоровна, - вылепился Валентин, - она на чердаке отдыхает, пьяная.

- Марсель, притащи ее сюда.

- Не делайте этого, - решительно возразил я.

- Это еще почему?

- Потому, что сделать это должен следователь, я хочу, чтобы он видел ее реакцию. Для него это будет очень важно.

- Умный сильно? Иди, Марсель, буди.

- Как знаете, но на следствии я обязательно скажу, что советовал вам этого не делать.

- Ладно, садись, Марсель, может, он и прав. А откуда ты такой умный?

- Да нет, не умный я, просто кажусь таким на вашем фоне.

- Марсель, отведи его в огород, подальше, и поучи хорошим манерам.

От самосуда меня спас белый "жигуленок", остановившийся возле калитки. Из него не торопясь вышли четыре мужика в штатском. Заметив их, старший отменил наказание и поспешил навстречу.

Оставив нас на веранде под присмотром исполнительного Марселя, они прошли в дом. Через закрытую дверь, как я ни прислушивался, было не разобрать, о чем они бубнят. Наверное, совещаются, как бы половчее привязать к этой мокрухе непорочную, детскую душу господина Гончарова. Только не на того нарвались! Так просто я им не дамся, есть судмедэкспертиза, на которую я вполне полагаюсь.

Господи, что сейчас будет! В дверях, чуть пошатываясь, стояла хозяйка. Она недоуменно смотрела то на меня, на мои закованные руки, то на сержанта. Было видно, как в ее голове со скрежетом проворачиваются похмельные шестеренки, чтобы дать логичное толкование увиденному. Видимо, ничего путного не придумав, она простодушно спросила:

- Господи, что здесь происходит? Коська, ты почему в наручниках?

- Зоя Федоровна, пройдите в комнату Валеры, - ответил я и отвернулся, чтобы скрыть радость; я был прав, она к этой истории не имеет никакого отношения.

- Туда нельзя, - попытался остановить ее сержант, но опоздал, она успела прошмыгнуть, уже предчувствуя недоброе.

Крик сумасшедшей бабы раздался через секунду. Прекратился он внезапно, как будто его обрубили. Я напрягся, готовый прийти к ней на помощь, но... этого я ожидал меньше всего и потому к такому повороту дела не был готов.

Она выскочила, как черт из табакерки, и с воплем "Убью гада!" всадила в меня кухонный нож. Если бы не Марсель, который в самый последний момент стушевал удар, лежать бы мне во сырой земле рядом с казаком Шмарой. Он отвел лезвие, направленное в грудь, и нож насквозь прошил мне бицепс правого плеча. Пока они всей толпой вязали невменяемую хозяйку, я сидел и соображал, стоит мне вытаскивать торчащий из руки нож или нет. Мои сомнения разрешил так кстати прибывший медэксперт. Он туго перетянул руку, вытащил нож и занялся своим основным пациентом, а меня под конвоем моего спасителя отправили в больничку.

Через два с лишним часа, бледный и перевязанный, я был доставлен в мрачноватое здание городской милиции, где мою персону, щелкая от нетерпения зубами, уже поджидал следователь - толстый черный мужик по имени Автол Абрамович Окунь. Дружески взяв под локоть здоровой руки, он усадил меня в кресло:

- Как самочувствие?

- Прекрасно, я только для того и ехал к морю, чтобы меня здесь дырявили, зашивали и подозревали в убийстве.

- Константин Иванович, дырявили не мы, зашивали тоже, а подозревать такова специфика нашей работы, и вам это хорошо известно.

- Это почему? Что, уже успели позвонить на родину?

- Да, только что, В общем, о вас у меня заочно сложилось хорошее впечатление, но убийство есть убийство, никуда от этого не денешься. Будем работать?

- Будем, можно подумать, я могу сказать что-то иное.

- Ну вот и отлично. Кофе хотите?

- Хочу, если с коньяком. "... А штабной имел к допросу странную привычку, предлагает папиросу, зажигает спичку..."