В чудно-нетронутом виде уцелело многое в Кноссе и Фесте; но не в большом, а в малом, это всего удивительней. Глина одной из печатей сохранила как будто оттиск тех, друг в друга входящих кружков, какие бывают на нежных кончиках девичьих пальцев: точно прикоснулась к свежей глине и запечатлела на ней свой божественный след сама Океанида, дочь Атласа (A. Mosso, 1, с., 51).

Крито-Эгея — мать Европы. Кажется, наша европейская цивилизация получила начало свое не от арийцев (индо-германцев), как думали прежде, а от предварившего их на тысячи лет так называемого «средиземноморского племени» (Mediterranean race), пришедшего откуда-то с Запада, двумя путями, через Северную Африку и по Средиземному морю. Крито-эгейцы — гомеровские этеокритяне, пелазги, лелеги, ликийцы, израильские kaphtorim, египетские keftiu, — принадлежат к этому племени (А. Mosso, Le origine della civilta Mediterranea, 1910, p. 332), безбородому, смугло-красному, так же как египтяне и племена древней Америки — ацтеки, тольтеки, майя. Это «красные», «краснокожие», phoinikes, «Финикийцы», не в новом историческом, а в древнем, баснословном или доисторическом, смысле. Как бы рдяный отблеск вечного Заката, Запада, — на лицах, и в телах — та «красная глина», afar, из которой вылеплен Адам, первый человек первого человечества (Dussaud, 1. c. 447).

От арийского племени брахицефалов, короткоголовых, отличаются крито-эгейцы, долицефалы, длинноголовые не только строением черепа, но и языком: судя по родственным кароликийским корням имен собственных и географических, этот язык — не арийский и не семитский (H. R. Hail. The two Labyrinths-Joun. of Hellen. Stud., v. XXV, 1905, p. 323). Корень слова «железо», общий всем арийским племенам, еще до их разделения, в крито-эгейских языках отсутствует: люди Бронзового века не знают железа (A. Mosso. Escursioni, 265). Только с боевым конем, тоже неизвестным на Крите, и с железным оружьем, начинается война, в новом европейском смысле, — война, как «всемирная история». Индо-германцы, европейцы, — война; критяне — мир.

могли бы сказать и они. Стрелы и луки индо-германцам нужны, в высшей степени.

Только с нашествием северных варваров, ахеян и дорян, занесен в Южную Европу «геометрический стиль», сухой, отвлеченный и мертвенный, механический, столь противоположный органическому, живому, растительно-животному, крито-эгейскому (Формаковский. Культуры эгейская, критская и микенская). Геометрия, механика, железо, война — вот первые шаги просто «культуры» или «культуры демонов»; вот с чем пришло в Европу наше Арийское племя.

Крит связан с Европой, но не с новой, «железной», а с древней, «каменной», «бронзовой». В неолитных слоях юго-западной Франции резьбы и рисунки на костях и рогах северных оленей напоминают критские. Может быть, и сходство эгейских письмен с греко-латинскими восходит к общей неолитной древности (Lichtenberg, 1. c., 133).

Стоит только взглянуть на широкие юбки-колокола и осино-тонкие, перетянутые, как бы перерезанные, станы пещерных менад в Когульской росписи, чтобы убедиться, что между Кро-Маньоном и Критом существует если не племенная, то духовная связь.

Связь с Египтом еще несомненнее. Очень вероятно, что она восходит к доменесовой династии «Мертвых полубогов», nekyes, hêmitheoi, Манефона и Туринского папируса, — может быть, «царей Атлантов» (См. выше: Атлантида, гл. XI. Ледниковый Крест, XII).

Два глиняных черепка, эгейский и египетский, положенные рядом, кажется, принадлежат к одному сосуду. Это значит: Египет и Эгея суть две расходящиеся ветви одного расцветшего на побережьях и островах Средиземного моря, неолитного дерева. Третья ветвь — Вавилон-Хеттея. Мы увидим, как эта историческая троичность связана с религиозной.

Области такой громадной, как Крито-Эгея, не охватывали своим духовным влиянием ни Египет, ни Вавилон, ни Хеттея (Формаковский, 1, с., 36). Сердце мира бьется здесь, на Крите; первая духовная всемирность — «мир всего мира» — здесь.

На Амафонтской патере, священнодейственном блюде, времен Моисеевых, ассиро-вавилонские ангелы оплодотворяют Древо Жизни египетским петельным крестом, ankh; египетская Изида распростирает крылья; Гор-Младенец выходит из лотоса, рядом с хеттейскими сфинксами: боги всех веков и народов соединились для какого-то общего дела (Dussaud, 1. c., 307).

В этой божественной «чаше смешения» как бы уже бродит вино будущей эллино-римской — христианской всемирности.

Геродот, «отец истории», не сохранил никакой, Фукидид почти никакой памяти о крито-эгейской древности. Только у Гомера мерцают ее последние отблески. Греки вообще беспамятны: около IX века, за четыре века до Перикла, для них кончается история, начинается миф: это как если бы мы забыли Возрождение и Реформацию. Но то, что уже окончательно забыто историей — путь с древнего Запада на новый Восток, — все еще смутно брезжит в мифе.

С Крита начинает Геракл свой путь на крайний Запад, в страну Гесперид, Вечерниц, дочерей Атласа (Diodor., IV, 17, 3. — Berlioux, 11). Может быть, и Одиссей догомеровский, Uthuxe, Uthste, этруро-пелазгийский (Ed. Gerhard. Gesammelte Akadem. Abhandlungen, 1866, p. 130), начинает оттуда же, с Крита, свой путь в Царство Мертвых, Nekyia — то же имя, как доменесовой династии «Мертвых полубогов»…

Критская богиня Европа — мать критского бога-царя Миноса. Имя нашего материка, матери нашей, «Европа» — от нее. Что оно значит, мы уже не помним. В ней живем, но лица ее не видим, как утробные младенцы не видят лица матери. Древние помнят. «Европа есть Деметра», — приоткрывает Павзаний, может быть, одну из тайн Елевзинских мистерий (Pausan, IX, 39, 5. — A. В. Cook. Zeus 1914, p. 524). «„Европа“, значит Страна Заката, Сумеречная, Темная, Skoteinê», — сообщает этимолог Гезихий (Hesych., s. v. Europe. — Cook, 531).

Темная, Скорбная, всех скорбящих Матерь, Деметра Achaïa Елевзинская, — Ледниковая «Изида» Брассемпуйской пещеры, четырнадцатилетняя девочка с простым, тихим и грустным лицом (См. выше: Атлантида, гл. XIV. Ледниковый Крест, V), или та, на Микенской тисненой бляхе, голая девочка с тремя летящими к ней голубками, — великая Мать Земля, «всех богов и людей Матерь», — вот кто наша Европа.

Критскую богиню Европу, дочь Финикии, «Красной земли», но, может быть, не новой, восточной, а древней, западной, — похищает критский Зевс-Бык. Прядающий, пенящийся, ослепительно белый, nimio candore perfusus, вал морской несет юную богиню на о. Крит, в Гортину, не новым путем, с Востока, а древним, с Запада (Гортина в западной части острова), чтобы здесь сочетаться с нею в любви под вечно зеленым явором, райским Древом жизни (Drerup, Homer, 1903, p. 95, 105).

Два у Европы лица, — восходящая над морем, красная луна, злая колдунья Геката, и кроткая, белая Голубка, Бритомартис, луна заходящая, падающая в море, — мертвая спутница живой земли, Атлантида небесная, или угасшее светило первого человечества, — тоже зашедшая, упавшая в море, Атлантида земная.

Лунный, смертный путь — серебряный в море, лунный столб; им несет Европу критский и, может быть, атлантический, Бык: вспомним бога Быка, приносимого в жертву царями атлантами. Это и значит: путь в Европу из Атлантиды — Крит; Крит — Атлантида в Европе.

Как могла родиться поэтическая сила Гомера в общем упадке всех остальных искусств в VII–VIII, самом варварском веке эллинства, спрашивает Эванс и отвечает: «Сила эта заключалась в догомеровском, микено-миносском эпосе; может быть, песни Гомера только перевод с языка какого-то преэллинского племени» (Evans, Minoan and mycenean element in Hellenic life. — Journal of Hellen. Stud., XXXII, 1912, p. 293). Это слишком сильно сказано: эпос Гомера, конечно, не перевод; но, может быть, готовая канва эпической ткани действительно дана была Гомеру в незапамятно древних сказках-былях критских мореходов (Drerup, 131).