Он подошел к стеклянному ящику, сорвал марлю. Насекомые медленно разлетались по комнате. Ромадин отошел в угол, сел на табуретку. Траектории полетов насекомых кончались где-то над ним. Непонятное чувство овладевало Ромадиным - он не мог объяснить, хорошее или плохое, - но будто чего-то ему не хватало, что-то исчезло в привычном мироощущении. Что именно? Это не было похоже на удушье и на приступ резкой боли - он не мог сравнить подобное состояние ни с тем, что испытывал раньше, ни с тем, что просто мог себе вообразить. Но сидеть так было невыносимо.

Ромадин встал, прошелся по комнате, снял машинально с полки счетчик космических частиц, постоял, снова сел на стул. Он не обратил внимания, на каком делении стоит стрелка - возле полки было темно, - но теперь, усевшись, глянул. Стрелка стояла на нуле. Ромашин точно помнил, что возле полки она показывала какую-то цифру.

Он снова вышел на середину комнаты. Стрелка качнулась; вернулся - снова стояла на нуле. Ромадин поглядел вверх. Насекомые висели над тем местом, где он сидел. Так это же экран, задерживающий космическую радиацию. Вот откуда непривычное состояние, когда человек абсолютно здоров, но какое-то странное беспокойство овладевает им - будто не хватает чего-то. Нет обычных доз космической радиации, и, очевидно, обойтись без них невозможно. Этого не знает никто, потому что никто еще не попадал в такие условия, когда на пути космических частиц вдруг возникал экран. Может быть, только метеорологи. Кто их знает, как они обращались с этими насекомыми; скорей всего собирали коллекцию. Вот эти насекомые, как бы висящие под потолком, они поглощают энергию радиации, они стремятся гуда, где ее больше. Я просидел под ними пять минут, а Зотов, вероятно, намного больше, удерживая себя насильно. И в конце концов, подобно тому, как утопающий сквозь толщу воды рвется вверх, Зотов бросился на крышу, чтоб не чувствовать никакого экрана над головой. Сейчас год солнечных пятен, повышенная радиация, насекомые рвутся вверх, но им мешает потолок и они скапливаются над человеком, который тоже ведь является источником радиоактивности. Редкий прибор может это установить, но чувствительность насекомых к подобной вещи должна быть поразительной. Все на месте - все, кроме одного: почему они не машут крыльями?

* * *

Ромадина никто не разбудил утром, он проснулся гораздо позже обычного, встрепенулся, взглянул на часы. Через четыре часа он должен стоять возле реки. Ромадин быстро оделся и поднялся наверх. Зотов оказался в зале. Бледный, он брал стекла с препаратами, залитыми коллодием, и клал в стеклянный специальный сосуд, перегороженный на секции. Руки его дрожали.

- Здравствуйте, - сказал он. - Сегодня ваш отъезд, и я хочу приготовить вам препараты...

- Павел Михайлович, - сказал Ромадин решительно, - я знаю многое - и то, что вершинники питаются энергией радиации, и то, что они появляются раз в одиннадцать лет, в год солнечных вспышек, и, следовательно, повышенной радиоактивности, и то, что они водятся не только здесь, но и в горах...

- Только там, - сказал Зотов, - на безжизненных вершинах. Часть их снесло сюда ураганом одиннадцать лет назад, и они отложили яйца. Если бы они водились здесь постоянно, их бы нашли раньше. Глушь, безлюдье - верно, но не настолько уж, чтобы не заметить какой-нибудь местный вид, не внести в определитель.

- Это неважно, - заторопился Ромадин - Я знаю все неглавное, мои три дня кончаются, а то, за чем я прибыл...

- Одиннадцать лет не хотите, - медленно произнес Зотов. - Случайный факт перевернул мою жизнь, заставил поселиться в тайге, из года в год ждать, и не находить, и не иметь возможности никому ничего сказать, потому, что говорить нечего. Единственный раз быть единственным свидетелем необычного факта, в который никто не верит. А я бы разве поверил? В научных журналах по нескольким специальностям я искал сообщения о том же самом факте. Ведь если бы, помимо меня, кто-то еще увидел то же самое, он мог бы оказаться более настойчивым или просто воспроизвести эксперимент в лабораторных условиях - и тогда сомнений бы уже не было. Но никаких публикаций на эту тему я нигде не встречал. Когда этим летом вершинники появились вновь, я мгновенно проделал тот же самый опыт с радиоактивным фосфором - и все подтвердилось. Я занялся анатомированием жуков, обнаружил, что мышечный узел весит необычайно мало, и послал сообщение. То была тактика накапливания мелочей. Не оповещать сразу о большой необычности, а одно за другим посылать сообщения о маленьких, не выходящих далеко за рамки известных представлений. Тогда я еще не знал связи между свойством поглощать радиоактивные изотопы и малым весом мышечного узла.

- А теперь?

- Мышц почти нет. Но ведь насекомое летает. Что же позволяет ему это делать? Мысль об этом не давала мне покоя, и я вспомнил обстоятельства, которые привели меня сюда. Заболели метеорологи, потому что насекомые их покусали. Но ведь они вскоре уехали отсюда. А почему? Потому, что в тот год солнечной активности трудно было передавать радиосообщения. Цикл повторился. Значит, жуки появляются только в годы солнечных вспышек? Я поехал на аэродром, попросил связаться с метеорологами, живущими в горах, и расспросить. Мы сделали шар, в корзину его я положил кусок радиоактивного фосфора - и над горами шар выбросили с самолета. Дверца ловушки должна была захлопнуться при падении радиоактивности до определенного уровня. Ну вот и все. Ответ вы читали, кусок радиоактивного фосфора стал совершенно нейтральным, а в корзине были жуки...

- Но связь всего этого...

- Все еще не ясно? Им не нужно махать крыльями, они используют для полета не плотность воздуха, а плотность или изменение уровня радиоактивности. Потому они ее и поглощают. На вершинах гор уровень космической радиации наивысший, а в годы солнечных пятен еще более повышается. А если им все равно ее не хватает, они поднимаются вверх, к предельным слоям атмосферы, загораживающей землю от лучей из мирового пространства. Потому они и не машут крыльями, что там, где воздух разрежен или его нет, взмахи бесполезны. Я попытался визуально определить их частоту и пришел к выводу, что она незначительна и подъемную силу обеспечить не может...

- Так если вы все это знали, - закричал Ромадин, - то почему не сказали сразу?

- А почему я должен верить сам себе да еще других убеждать в этом? Я ученый, вы понимаете, а это ведь не просто род занятий, а особое состояние внутреннего мира. Оно заставило меня просидеть в глухомани одиннадцать лет; оно же и заставляет меня не верить собственным выводам, ибо я очень сильно хочу их получить. Мало ли какие умозаключения придут мне в голову. Приезд человека, абсолютно непредубежденного, ничего не знающего, должен был удостоверить один из основных результатов. Судите сами, должен ли я был сказать вам хоть слово о том, что вы можете увидеть. Пойдемте ко мне, поедите на дорогу.

- Я поделюсь с вами, - сказал Зотов после короткого завтрака, - одним соображением, которое пришло мне в голову только сейчас. Я потратил много лет для того, чтобы установить один только факт, а вам все, что я по этому поводу знаю, передал за три дня. Но у вас будут свои одиннадцать лет, чтоб понять механизм действия... И где этот механизм располагается - в элитрах выростах по бокам - или еще где-то? Все, что можно было усвоить на уровне нормального человеческого восприятия, уже усвоено; нужно иное мироощущение. Вы поймете это очень скоро, потому что хотите брать у природы образцы для своих машин, но будете жалким подражателем, не знающим начал, пока не овладеете способностью менять восприятие мира так, чтобы поставленная задача вызывала в вашем мозгу совершенно невероятные, непостижимые идеи, а не вариант типового решения. Мы думаем о встрече с другими цивилизациями, имеющими принципиально отличное мышление, но иногда не надо даже подниматься в небо, достаточно нагнуться или оглянуться, чтоб увидеть свой, земной космос. И можно уже начать с него Ваша цель по сравнению с этим проще, но давайте думать намного шире, чем нужно для решения одной проблемы. В истории человечества это всегда приводило к хорошим результатам. И пойдемте, все собрано, а говорить уже нечего.