- Немцы их танки пожгли, вот на двух этих едва ноги унесли. Увидев тебя, думаю, всё... попали на перекрестие...

- Откуда же здесь немцам быть? - спросил я. Моя ирония не дошла до него.

- Как откуда? Да вон, в том селе, прямо к ним въехали - еле ноги унесли. Не веришь? Майора Устинова спроси, - показал он на одного из своей группы. - Он начальник связи нашей дивизии и соврать не даст.

Неожиданность его аргумента меня рассмешила, хотя известие было далеко не весёлым. "Вот тебе и два корпуса впереди", - опять подумал я, а вслух сказал:

- Где же ваша дивизия?

- Это я тебя хотел спросить...

- То есть?

- А так... Понимаешь, поехали мы из Радзехува искать штаб фронта или корпуса - я и майор Устинов. Ему всё равно делать нечего. Радиосвязи нет, вот комдив и послал его со мной, пусть наладит. Ездим, ездим, заскочили в Тарнополь. Там командующий. Понимаешь, карта висит на всю стену. Майор Устинов докладывает, командующий на карте отмечает. Смотрю, на ней уже синим карандашом мешок нарисован, а наша дивизия на самом дне этого

мешка. Тут я подумал - дело наше табак... Командующий говорит: "Обстановка серьёзная, берите приказ, вечером чтоб у комдива был". Приезжаем, передаём приказ. Комдив читает, читает, говорит: "Надо корпус искать". Опять посылает нас. Опять мы едем, кругом ночь. Нашли село, где корпус стоял, приехали - немцы! Поцарапались немножко, броневик им разбили. Едем назад, солнышко всходит. Подъезжаем к Радзехуву. На шоссе стоит колонна разбитых танков. "Что за злые шутки!" - думаю, а майор уже кричит: "Немцы слева, танки!" Стреляю, два подбил. Разворачиваюсь, отходим, а мне - в борт снаряд. Машина горит. Мы с майором выскочили, механика нет. Надел противогаз, лезу в огонь, нащупал пояс, схватился за него и вытащил механика. Вместе бежим в лес. Смотрю, в лесу два БТ из нашего разведбата, а на них экипажи с погоревших танков. Сели и поехали лесами. Выехали сюда. А теперь куда? Не знаю, куда ушла моя дивизия, - и он тяжело вздохнул.

Я сказал, что видел много танков в Червоноармейске. - Наверное, наши! обрадовался политрук. - Смотрите, друзья, немцы рядом! - прокричал он на прощанье, и его танки скрылись в лесу.

Напрасно я всматривался в бинокль в окраины видневшегося села, - ничего не увидел. Село точно вымерло, и вдруг над нами раздался пронзительный свист, точно ветер пронёсся в верхушках деревьев. Второй раз просвистело, и дремавший в полуденной жаре лес содрогнулся от взрывов. Перелёт. Бежим с Никитиным к танку. Из люка показывается голова Гадючки. Он свистнул и скрылся под звонко захлопнувшейся крышкой. Только мы успели вскочить в башню, как новый залп мин обсыпал наши танки.

Открываем ответный огонь. По нас бьёт теперь и противотанковая батарея. Мы отходим за мост через Сытеньку. Решаю удерживать мост до подхода дивизии.

Моя рация, преодолев расстояние, связалась со штабной. Доношу, где нахожусь и где противник. Лёгкие танки его, между тем, смело подходят к охраняемому мосту. Это, кстати, дополняет мою информацию дивизии. А первые два танка, пытавшиеся перейти мост, остаются на нём, подбитые нами. Остальные с боем отходят в лес.

Вскоре подошло боевое охранение, заменило нас. Мы направились в Броды, где, как нам сообщили, расположился штаб дивизии.

Через местечко шла сплошная колонна танков, автомашин с пехотой и артиллерией. Это были части нашей дивизии, смешанные с частями дивизии, которую ночью пошёл разыскивать командир корпуса. Вот и он сам. Я увидел его на перекрёстке, у ратуши, среди регулировщиков, направлявших части по их дорогам.

У ратуши стояли знакомые дивизионные автомашины. Решив, что здесь находится штаб дивизии, я забежал в здание. В первой боковой комнате, на кресле у зеркала, сидел небольшой, туго сбитый командир, он кряхтел и отдувался от шипевшей ему в лицо одеколонной струи пульверизатора, которым орудовал высокий, согнутый в дугу, парикмахер.

- Хлопче! - не поворачиваясь, окликнул меня сидящий командир, принимая, видимо, за своего ординарца. - Доставай теперь чистую сорочку, да переоденемся.

По голосу я сразу узнал Попеля, шагнул к нему, растерявшись от неожиданности, но он зыкнул на меня:

- Да не сюда, а в соседнюю комнату неси, вот ещё недотёпа!

- Зачем вам бельё без ванны? - удивился парикмахер.

- Э! Чудак человек! Какая там ванна! Перед боем важно надеть чистое бельё, а обмыться - в раю небесном обмоют, - сказал Попель, поднимаясь с кресла.

Я подошёл к нему и доложил, что ищу штаб дивизии.

- Так он не здесь же! - воскликнул Попель. - Он с правой стороны дороги на Червоноармейск, в лесу.

Узнав, что я с разведки, он стал подробно расспрашивать, где я видел немцев и где и какие наши части встретил. На прощанье сказал:

- Передай там хлопцам, нехай готовятся к большому oбою!

Возвращаясь обратно, я увидел его стоящим на перекрёстке дорог на месте Рябышева. Он сортировал колонну, направляя части в разные стороны, на свои участки обороны.

Сегодня у меня хороший день. По пути в штаб своей дивизии, правее шоссе на Лешнюв, в редком лесу я наткнулся на штаб мехдивизии генерал-майора Баранова. В стройном, сухощавом, подтянутом генерал-майоре я узнал бывшего своего командира батальона по танковому училищу - полковника Баранова. Он тоже узнал меня, улыбнулся краешками сомкнутых губ и, подозвав к себе, протянул руку.

- Как чувствуете себя, мой воспитанник? - спросил он, оглядывая меня.

- Ещё не как рыба в воде, - сознался я. - Много непонятного.

- Верю вам, - тепло сказал он. - Когда я молодым подпоручиком попал в 1914 году на германский фронт, мне всё казалось непонятным, неразбериха какая-то, каша, думаю, пропадёшь тут. Страшновато было, а потом разобрался, что к чему, и слыл боевым офицером, с золотым Георгием познакомился.

Узнав, что я в танковой дивизии и не техникой занимаюсь, а командир, он назидательно сказал мне:

- Надо технику строить - строим, надо воевать - воюем. Таким и должен быть советский человек. Правильно сделали, поддерживайте честь нашего училища.

После этой встречи тепло стало на душе. как будто с отцом повидался. Вспомнил все разговоры за день, подумал: посмотришь со стороны на то, что происходит, и решишь, что паника - все куда-то мчатся, дороги забиты машинами, люди бродят туда-сюда, чего-то ищут, а приглядишься ближе, поговоришь с людьми и увидишь, что в армии никакой паники нет, что положение, конечно, сложное, трудное, обстановка очень неясная, но большинство относится к происходящему спокойно, как Кривуля, который уверен, что скоро всё изменится.

*

Два обстоятельства не сулят нам ничего хорошего. Первое: вместо стойкой обороны мехкорпусов, под прикрытием которых мы должны сосредоточиться для наступления, застаём арьергарды их отходящих частей. Второе: марш и сосредоточение нашего корпуса в исходном районе происходили на виду немецких самолётов, которые беспрерывно бомбили нас до наступления темноты, и только лишь её благодатная сень дала возможность перемешавшимся подразделениям разобраться и занять свои районы обороны.

Все чувствуют, что завтра будет первое настоящее наступление, настоящий большой бой. Моя рота в горячке. Каждый экипаж копается в своём танке. Стучат кувалды, выбивая пальцы гусеницы, там гаркает мотор при пробной заводке после регулировки, там воет вентилятор мотора, который упорно отказывается завестись, всюду бегают горластые техники, за которыми, как на поводу, следуют бензоцистерны.

К полуночи горячка спадает.

Мы с Кривулей сидим в танке, закрыв люки и включив боковой плафон. Кривуля бреется, стараясь разглядеть себя в узеньком металлическом зеркале триплекса, в которое вмещается только одна четверть лица, а я ожидаю своей очереди. После меня этой же бритвой должны побриться ещё два экипажа, а пока они меняют бельё, подшивают воротнички.

Кривуля требует, чтобы все подготовились к завтрашнему дню так, как подготавливаются к великим праздникам.