– Холод вреден, не правда ли? Что будем делать, если приступ начнется?

– Не беспокойтесь. Я медсестра.

– Привыкли ухаживать?

– Нет, я действительно медсестра из больницы. Жена Торикура удивленно округлила глаза.

– Во время войны в военном госпитале работала. Знаю, как обращаться с такими больными, так что не беспокойтесь. – Сима спокойно улыбнулась.

После захода солнца Торикура пришел сказать, что ванна готова Отодзи все еще спал. Но если бы он и бодрствовал, то все равно не смог бы принять ванну из-за болезни. Сима пошла мыться одна. Наполнив ванну доверху горячей годой она намылилась, как вдруг стеклянная дверь раздевалки открылась, и кто-то вошел туда. Прикрывшись полотенцем, Сима обернулась. За туманным стеклом двери виднелась тень Отодзи.

– Отодзи-сан? Можешь войти.

Приоткрыв дверь, Отодзи заглянул в ванную комнату и, смутившись, отвернулся.

– Проснулся, а тебя нет. Куда, думаю, ушла?

– Никуда я не уходила, – сказала Сима.

На Отодзи были два ватных кимоно, а сверху накинуто пальто.

– Извини меня, я решила искупаться. Потом я и тебя оботру.

Отодзи кивнул. Больных, которые не могли принимать ванну, обтирали обычно мокрым полотенцем.

– Холодно. Пойди погрейся у печки.

– Ладно.

Отодзи медлил.

– Тебе говорят, холодно. В дверь дует.

Отодзи неловко усмехнулся и закрыл дверь.

– Ото-сан!

– Что?

– Я пошутила. – Сима отвела глаза. – Можешь не закрывать.

И, покраснев, она продолжала молча мыться под его пристальным взглядом, как будто была одна в ванной.

Вечером Сима нагрела на печке воду в тазу, отнесла таз в комнату и обтерла Отодзи мокрым полотенцем. Было холодно, поэтому она проделала все это быстро. Отодзи остался недоволен.

– Что ты так спешишь?

– Но тебе нельзя охлаждаться.

– В больнице ты была более внимательна и обтирала медленнее.

– Тогда, может, вернемся в больницу?

Отодзи молча глядел в потолок.

– Если бы можно было вернуться…

Они убежали из больницы.

– Ладно, здесь останемся. – Отодзи вздохнул.

IV

Когда у Отодзи обнаружили плеврит, из хирургического отделения его перевели в туберкулезное. Сима и в голову не пришло, что это был сын пьянчужки Ёкити. Отодзи сразу же узнал Сима – видел ее и после смерти отца. Сима с тех пор не приходилось встречаться с Отодзи, и она, естественно, не обратила внимания на возмужавшего юношу.

Она не только не узнала его в лицо, ей ничего не сказало и его имя. Помнила, что Ёкити звался Тэрада, но что Отодзи и есть тот самый Ото, его сын, и не подумала.

Отодзи с первого взгляда показалось, что перед ним Сима, но от неожиданности он никак не мог поверить, что это и вправду девушка из харчевни «Масутоку». Он не предполагал, что Сима может стать сестрой в военном госпитале. Ему и во сне не могла присниться такая встреча. «Уж не обознался ли я, может, это вовсе и не она?» – думал он.

Сначала Отодзи лежал в большой палате, где стояло пятнадцать коек, и он спросил ефрейтора с соседней койки, как зовут сестру, так похожую на Сима

– А ты приметлив, – ухмыльнулся ефрейтор. – Этого ангела зовут Масумото.

Отодзи опять удивился. Это была фамилия Сима.

Сердце Отодзи наполнилось нежностью. Встретить в армии земляка всегда радостно, а тут, когда болен и одинок, еще приятнее. Отодзи даже прослезился от волнения. Но хотя грудь его распирало от нежности, он не мог решиться заговорить с девушкой. Не мог, потому что Сима не узнала его с самого начала и к тому же она в своем белоснежном халате, так ладно облегавшем ее фигурку, казалась такой ослепительно красивой, что он смущался и отводил глаза всякий раз, когда видел ее.

Да и связывало их только то, что когда-то, лет двадцать назад, отец его захаживал выпить в харчевню «Масутоку».

Раз в неделю сестры приходили в палату обтирать больных. Отодзи молил бога, чтобы он не достался Сима. И если случалось все же, что это делала Сима, его охватывала дрожь.

– Холодно? – спрашивала Сима.

– Нет, не холодно.

– Расслабьтесь, чувствуйте себя свободней, – говорила она.

– Хорошо, я постараюсь, – отвечал Отодзи.

Сима видела в Отодзи просто молоденького солдатика, такого же, как все. но состояние его здоровья внушало ей серьезные опасения В правом легком Отодзи стремительно развивалась большая каверна.

Когда в январе Отодзи шел по коридору из уборной, у пего хлынула горлом кровь. В ту ночь как раз дежурила Сима, и, заметив, что сгусток спекшейся крови застрял у чего в горле, она подбежала и вытащила его пальцами. Отодзи сразу же перевели в отдельную палату.

На другой день вечером, когда она сидела у его постели он вдруг открыл глаза и, глядя в потолок, спросил хриплым голосом:

– Отправили вторую телеграмму?

Телеграммы отправлялись родственникам в случае тяжелого состояния больных. Первая сообщала о болезни, вторая о критическом состоянии, третья о смерти.

– Вам нельзя говорить, – сказала Сима.

Он взглянул ей в лицо, увлажнившиеся веки его дрожали, но в глазах появилась решимость.

– Сима-сан из харчевни «Масутоку»?

Он сказал это чуть слышно, но Сима вздрогнула от неожиданности.

– Вы…

– Мой отец частенько засиживался у вас. Я Ото, сын пьяницы Ёкити.

Сима невольно вскрикнула и поспешно закрыла рот рукой.

– Нельзя! Вам нельзя говорить! – остановила она его. Сердце ее сильно стучало.

Кровохарканье прекратилось само собой. Несколько дней спустя Сима сказала:

– Вот уж я удивилась! Ты что, давно уже узнал меня? Отодзи кивнул.

– Тогда почему не сказал? Почему молчал так долго?

– Не знаю, никак не мог решиться заговорить.

– Но смог же в тот вечер.

– Думал, умру, а перед смертью чего не скажешь. Похоже, я влюбился в тебя.

Для Сима все это было так неожиданно. Ей стало жалко этого парня, который собирался до самой смерти хранить свою тайну.

Давно известно, что милосердие должно распространяться в равной степени на всех больных, но Сима стала вскоре замечать, что руки ее гораздо нежнее обращаются с Отодзи, чем с другими больными.

Когда Сима в свое дежурство присаживалась у его постели, он, глядя в потолок, рассказывал ей о себе. Говорил он так много, что она стала даже беспокоиться, не повредит ли это его здоровью. Отодзи рассказал и о том, как смотрел на нее сверху, когда она в одиночестве раскачивалась на качелях.

– Никак не могу забыть этого и теперь вот помню совершенно отчетливо, – сказал он.

– Почему?

– Не знаю. Не могу забыть, и все.

Сима почувствовала, что жаркая кровь, как в юные годы, бросилась к ее щекам.

– Что ты там делала одна? – спросил Отодзи.

– Думала, не умереть ли мне.

Она улыбнулась горько, как человек, уже немало поживший на свете.

– Почему умереть?

Сима молчала.

– Из-за Курихара? – спросил Отодзи. Значит, знал. Сима сердито оборвала его:

– Не будем говорить об этом.

– Ты что, действительно выходишь замуж за него?

– Родители так решили в обоих домах.

– А ты?

– А я, вместо того чтобы умереть, стала медсестрой. Решила посвятить свою жизнь хорошему человеку. Гораздо лучше, чем весь век мучиться с нелюбимым. Окончила школу медсестер Красного Креста и вот работаю здесь. Ну все.

Сима хлопнула в ладоши, будто стукнула в колотушку, как ночной сторож.

Отодзи проболел до лета. Война приближалась к бесславному концу, «Б-29» бомбили города, превращая их один за другим в пепелища. Отодзи думал, что не сможет никуда бежать, если их город начнут бомбить.

– Когда будет налет, меня можно оставить, – сказал он.

– О себе только и думаешь. Как бы полегче умереть, – рассердилась Сима.

– Оставайся и ты здесь, – сказал он.

Однако, когда в конце июля, ночью, город подвергся вражеской бомбежке, Сима вместе с другой сестрой быстро положили Отодзи на носилки и отнесли в сосновый бор за госпиталем.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: