Подошла угрюмая Китишейн и встала рядом.

— Ты что, забавляешься, так истязая его?

— Нет, — быстро ответил Миротворец. — Мне это отвратительно, и я ненавижу его за то, что он вынуждает меня делать это. Луа мы сможем вылечить нежностью, а Кьюлаэру — только жестокостью, причем такой же, с какой он обращается с другими, ибо только так он поймет, что это не правильно.

— Правда поймет? — спросила она.

— Если в нем есть доброта, то поймет, — вздохнул мудрец. — Но если она и есть, я этого пока не вижу, но есть кое-кто, кто видит.

— Кто?

— Рахани, — ответил Миротворец.

Китишейн уставилась на него, глаза ее выражали непонимание. Точно так же смотрел на старика и Йокот.

Миротворец еще раз вздохнул и подумал: пятьсот лет — слишком короткий срок, чтобы о богине забыли, и что скорее всего забыто только ее имя. Он решил расспросить спутников об их богах, но не сразу, исподволь. Теперь определенно было не время для этого, тем более что Кьюлаэра закашлялся и, отплевываясь, пытался подняться. Луа потянулась к нему, но он с рыком отшвырнул ее руки. Йокот бросился к ним, его лицо пылало, но мудрец удержал его, подошел к Кьюлаэре, оперся на посох и внимательно уставился на пленника. Тот злобно глянул на старика, потер шею.

— Действует, как видишь, — сказал Миротворец. — Скажи, как тебя зовут?

Кьюлаэра выругался.

— Да, именно так. Теперь вставай, разбойник, и бери свою ношу.

Подталкивая, старик поднял Кьюлаэру на ноги, заставил поднять мешки и погнал вперед.

Следом пошли Йокот и Китишейн, лица которых светились радостью при виде униженного Кьюлаэры. Расстроенная Луа поплелась за ними, ее деревянная маска намокла от слез.

Кьюлаэра тащился вперед, негромко бранясь, но в его душе пробуждалось давно забытое чувство — страх. Страх оживал и рос. Кто бы мог подумать, что дряхлому старику удастся одолеть воина в расцвете сил!

Но все же дряхлым этого старика назвать можно было с трудом: он был далеко не так силен, как Кьюлаэра, но все-таки вовсе не слаб. И еще он был ловок; молодому человеку горько было это признавать, но он признал: старик был потрясающе ловок. Он бы счел его колдуном, но все, что делал старик во время драки, можно было объяснить и одной лишь его ловкостью, и крепостью его посоха.

Он был стар, седобород и, конечно, не столь быстр, как молодой. В драке старик не мог сравниться с ним в быстроте движений. Эта мысль доставляла негодяю удовольствие. Безусловно, ловкость старика в драке изумляла, но ведь никакая ловкость не поможет старику бежать быстрее молодого! Кьюлаэра решил, что сможет убежать, и очень легко, даже если Миротворец колдун!

Кьюлаэра не спешил, ждал подходящего момента. Амулет, ставший ночью таким — тогда, когда он осмелился напасть на старика, — ледяным, что проморозил его до костей, теперь не холодил кожу, а лишь сдавливал шею. Значит, в помыслах о побеге нет ничего дурного! Кьюлаэра шел вперед, опустив плечи, изо всех сил стараясь выглядеть побежденным и покорным, и искал подходящее место для побега.

Оно появилось, когда солнце висело низко над горизонтом по левую руку. Дорога пошла вверх; путники преодолели небольшой подъем и оказались посреди соснового леса. Налево и направо тянулись деревья, высокие, темные, безмятежные, стройные и прямые. Внизу ветвей было немного, и никакого подлеска, лишь ковер из игл покрывал бесчисленные тропы.

Кьюлаэра скинул мешки и со всех ног припустил в лес, вскоре издав крики радости и свободы. Он побоялся остановиться — только мчался без устали по лесу, обегая толстые стволы. Он слышал окрики, но бежал, и сердце его пело. Все-таки в конце концов он одолел старика!

А старик даже не пытался гнаться за ним.

— Ты должен задержать его, Миротворец! — закричал Йокот. — Он подкрадется к нам ночью и перережет глотки!

— Только мне.

Концом посоха Миротворец начертил на земле круг.

— Да, только вам! — кричала Китишейн. — А потом он поколотит всех нас и будет мучить нас в свое удовольствие! Ты можешь остановить его, Миротворец?

— Смогу, если вы помолчите и дадите мне произнести заклинание. — Мудрец воткнул посох в середину круга и заговорил на неизвестном языке, от которого у всех по спине побежали мурашки. Через несколько минут он поднял посох и удовлетворенно кивнул. — Должно помочь. Ну, молодежь, а теперь отправляемся в погоню.

— Как скажешь. — Китишейн быстро натянула тетиву лука. — Что касается меня, то, когда я иду охотиться на медведя, я вооружаюсь.

Луа испуганно отпрянула назад, но Йокот взял ее за руку и нежно проговорил:

— Не бойся, Луа. Если мудрец не боится, то и нам не должно быть страшно.

Луа неохотно пошла с остальными. Под деревьями сгущался мрак, и она сняла маску. Йокот снял свою и увидел, что глаза Луа полны ужаса.

Кьюлаэра быстро уходил от своих попутчиков. Ему хватило ума не снижать скорости, но он таки скакал и подпрыгивал от счастья, выкрикивал победные возгласы. Он не замечал, как ветви деревьев начали опускаться, как из них потек сок, загустевавший и превращавшийся в смолу, не замечал, пока путь ему не преградила низкая ветка, пышная и толстая. Кьюлаэра не придал этому значения, опустился, чтобы проползти под веткой, а ветка опустилась ниже. Кьюлаэра почувствовал резкую боль, заревел от ярости и неожиданности, дернулся раз, другой и обнаружил, что его волосы прилипли к смоле и запутались. Он пригнулся, чтобы не было так больно, потом попытался отломать ветку, но та оказалась зеленой и упругой — гнулась, но не ломалась. Он долго сражался с ней и в конце концов схватил себя обеими руками за волосы и потянул. Несколько прядей ему удалось вырвать с корнем, но дерево все еще крепко держало его.

Здесь его и нашли остальные — он в отчаянии ругался на ветку, которая упрямо не отпускала его и не ломалась.

— Хватит! — приказал Миротворец, взмахнув посохом. Кьюлаэра прекратил борьбу и с исступленным криком бросился на мудреца. Миротворец спокойно шагнул в сторону и подставил Кьюлаэре под ноги посох. Кьюлаэра споткнулся, взвыл от боли. Шишковатый, морщинистый кулак угодил ему в челюсть; ошарашенный Кьюлаэра утих и услышал, как Миротворец с презрением выговорил: