Глава 2.

Для самой ненавидимой девочки в школе моя домашняя жизнь была удивительно нормальна. Родители все еще вместе, и у меня есть младший брат, который вмешивается в мои дела двадцать четыре часа семь дней в неделю, как это любят делать младшие братья. Мама работает в местной бухгалтерской фирме, а папа - инженер-архитектор. У нас есть кое-какие деньги. Не очень много, но вполне достаточно. Мы живем в хорошем районе. Наш дом — красивый старинный колониальный особняк с широким крыльцом и выкрашенными в синий цвет ставнями. Каждое воскресенье мы навещаем бабушку в доме престарелых Ридженси-парк, и она кормит меня запеканкой и рассказывает истории о «Старом Свете», известном ныне как Италия.

В промежутке между восемью часами утра и двумя тридцатью пополудни я могла быть социальным изгоем: презираемой, осмеиваемой и пихаемой всеми подряд. Но дома я просто Сил: горячо любимая дочь, глупая старшая сестра и обожаемая внучка. Еще один год, и я смогу уехать к черту из Роли и начать учиться в колледже, где никто не знает моего имени. Мне даже все равно, в какой колледж поступлю, лишь бы я не знала там ни одной гребаной души.

Ранее субботнее утро приносит письмо о приеме в колледж, которое заставляет мою маму танцевать на кухне, петь мне дифирамбы еще до того, как мы позавтракали. Я возвращаюсь с утренней пробежки, а она все еще в своей пижаме в тонкую полоску, ее взъерошенные волосы торчат после подушки, и от улыбки на лице мне хочется броситься вверх по лестнице и запереться в своей спальне на весь день. Она не знает. Я ничего не рассказывала маме о том, что происходило со мной в течение последних девяти месяцев, и я не собираюсь рассказывать это сейчас. У нее и так хватает забот с работой и с Максом, и я не хочу добавлять лишних хлопот.

Впрочем, все признаки налицо. По выходным я обычно куда-нибудь ходила. Я часто бывала в гостях у своих друзей. Время от времени какой-нибудь симпатичный мальчик по утрам поджидал меня в пикапе, чтобы отвезти в школу. Теперь я провожу свои выходные за учебой, игрой на гитаре и чтением книг. Теперь сама езжу в школу на потрепанной старой «Нове», которую папа купил мне в начале лета. Теперь уже не улыбаюсь так часто, как раньше.

Какая-то часть меня злится, что она этого не заметила.

— Господи, Сил. Ты не сказала нам, что подаешь заявление в Дартмут (прим.пер. Дартмутский колледж (англ. Dartmouth College) — частный исследовательский университет, один из старейших в США, входящий в элитную Лигу плюща). — Мама держит в руках разорванный конверт и лист бумаги, размахивая им перед моим лицом. — Ты можешь в это поверить? Я не могу. — Она прочищает горло. – «Дорогая Мисс Париси. Рассмотрев ваше заявление, мы рады сообщить, что решили присвоить вам статус «вероятно». Пожалуйста, обратите внимание, что наше окончательное принятие Вашей заявки не будет подтверждено до марта следующего года, но вы можете предположить, что ваш «вероятный» статус обеспечит Вам поступление в Дартмут, если Вы сохраните свой текущий рекорд достижений и личной сознательности!»

Поначалу она говорит нормально, но потом постепенно переходит на английский акцент. К концу выступления она говорит, как Кейт Миддлтон, и кричит от волнения.

— Сильвер! — Она хватает меня за плечи и трясет. — Я не могу поверить, что ты получила предварительное письмо из гребаного Дартмута.

— Мама! Никаких ругательств! — Высокий, пронзительный голос Макса доносится из гостиной.

— Прости, милый, это плохое слово, — кричит она. — Я слишком увлеклась. Ты знаешь, что твоя сестра — гений?

— Я начал это подозревать, когда она вошла в ту стеклянную дверь в «Olive Garden» (прим.ред. американская сеть так называемых «демократических ресторанов»), — ровным голосом отвечает он.

Маленький ублюдок. Мне придется потом защекотать его до полусмерти. Для одиннадцатилетнего мальчика он действительно обладает удивительно точным пониманием сарказма.

Я беру листок из рук мамы и просматриваю слова, напечатанные черным по белому, ясно, как божий день. Жду волны триумфа, которые должны захлестнуть меня (в конце концов, это действительно большое дело), но они не приходят. Почему-то я чувствую себя еще более опустошенной, чем до того, как вошла в парадную дверь.

— Разве ты не рада, дорогая? – Спрашивает мама, заправляя выбившуюся прядь волос обратно за ухо. — Я ожидала большего... не знаю, истеричных прыжков?

Она разворачивается, направляясь к кухонной стойке, где готовила тесто для блинов.

— Ты не должна была открывать его, — тихо говорю я.

— Хм?

— Это было адресовано мне, верно? Письмо. Ты не должна была открывать его.

Мама вскидывает голову, и я на мгновение вижу промелькнувшее чувство вины. Ее глаза того же цвета, что и мои, голубые, как васильки и весеннее небо. Возбуждение в них исчезает, и кажется, что все ее лицо затуманилось.

— Господи, ты права. Я просто потеряла голову, когда увидела штамп с адресом. Вскрывала почту для тебя всю твою жизнь. Иногда я забываю, что ты уже почти взрослая. Прости меня, Сил. Я больше не буду этого делать.

Черт. Теперь я чувствую себя дерьмово. Не хотела, чтобы она чувствовала себя плохо. Это не особо важно, и обычно я бы даже ничего не сказала, но скрученный узел беспокойства, с которым проснулась этим утром, только усилился, пока была на пробежке, и чувствую, что прямо сейчас приближаюсь к настоящему нервному срыву. Естественно, я ничего этого маме не говорю. Натянуто улыбаюсь ей, кладу письмо из Дартмута на кухонный стол и направляюсь к лестнице.

— Куда ты собралась, милая?

— Мне нужно принять душ. Я вся в поту.

— Ладно, тогда поторопись, хорошо? Дэн попросил меня закончить работу по срочному делу. В понедельник им первым делом понадобятся документы на третий квартал, так что мне придется на пару часов съездить в офис. Я подумала, что мы могли бы поесть вместе, прежде чем уйду.

— Окей.

Я чувствую оцепенение, когда поднимаюсь на второй этаж. К счастью, в моей комнате есть ванная комната, и могу принять душ без Макса, стучащего в дверь и беспокоящего меня. Одевшись, я возвращаюсь на кухню, где стол ломится под тяжестью всей еды, которую мама приготовила для нас.

— Милый наряд, — говорит она, увидев меня. — Комбинезоны были безумно популярны, когда я была в твоем возрасте. Дреды уже вернулись? Мне всегда хотелось иметь дреды. Не думаю, что мне бы удалось их снять. Раньше я пела в трибьют-группе (прим. пер. группа, которая организуется как дань уважения какому-либо коллективу, то есть кавер-группа, но ориентированная только на одного исполнителя) Боба Марли. Ты это знала? — Она пропевает первую строчку «Солдат Буффало» (прим.ред. «Buffalo Soldier» песня Боба Марли и The Wailers) , и я невольно улыбаюсь. Я благодарю свою счастливую звезду за то, что она каждый день является моим родителем. Мама может быть упрямой, властной, маниакальной повелительницей, но обычно она довольно спокойная. Не слишком сурова. Она не следит за мной как ястреб, двадцать четыре часа в сутки, отдавая приказы и указывая, что я могу делать, а что нет. Мама также не пытается постоянно быть моей лучшей подругой. Она — это просто она. Просто мама, уверенная в своей роли, обычно справедливая и разумная. Но да. Также необычная.

— Возможно, ты уже упоминала об этом пару раз.

Я вытаскиваю блинчик из стопки, вгрызаюсь в него, и мама хлопает меня по руке.

— Неандерталец. Садись и ешь ножом и вилкой, как цивилизованный человек. Ты пойдешь к Кейси, чтобы отпраздновать это?

Я сажусь. Ииспользую нож и вилку, как мне было велено.

— Нет. У меня куча домашних заданий.

— Сделай это завтра, милая. Ведь не каждый день попадаешь в Дартмут.

— Вообще-то я туда ещё не попала. Всего лишь «вероятно». И ты прочла это письмо. Если мои оценки упадут, они откажутся от предложения. Я не могу расслабляться прямо сейчас.

— Сильвер, один день тебя не убьет. Я уверена, что мама Кейси еще не осушила бассейн на зиму. Ты должна надеть купальник и немного позагорать сегодня днем. В последнее время ты слишком много времени проводишь дома. Выглядишь немного по-вампирски. Ты начнешь светиться в темноте, если не будешь осторожна.

— Ух ты. Спасибо, мам. — Макс не единственный ребенок Париси с докторской степенью по сарказму.

— Я просто говорю, что немного отдыха никогда никому не повредит. Это полезно для души.

— Ну, тогда я в порядке. У вампиров нет души.

Мама показывает на меня вилкой, разговаривая с полным ртом еды.

— Это еще не доказано. Бесчисленные книги и фильмы заставляют нас поверить в обратное. А теперь, не могла бы ты немного расслабиться? Я пытаюсь жить опосредованно через тебя, а ты делаешь это очень скучным. — Она подмигивает, и я подумываю швырнуть в нее блином.

— А ты не опоздаешь? — Спрашиваю я, сверяясь с часами с Микки Маусом. — Уже почти без четверти девять. Ты даже не одета.

Ее глаза широко раскрываются. Вскочив на ноги, она хватает свою тарелку.

— Вот дерьмо! Опаздываю. Я так опаздываю!

— Господи! Не ругайся, мама! — Кричит Макс.

— Прости, милый! — Она вылетает из кухни, волосы развеваются за спиной, как медово-золотой флаг, и я вздыхаю с облегчением.

Рада, что наш разговор закончился. Почему-то мама даже не заметила, что мы с Кейси больше не друзья... и я не имею ни малейшего понятия, как объяснить ей это.