Киллером согласился быть некто Булат. Когда-то он занимался вольной борьбой в легчайшем весе. Он любил резать и не обязательно русских. В Буденновске, участвуя в налете на райотдел милиции, отвел душу, практикуя свое умение бить кинжалом в сердце. Однажды этот прием во время дележа добычи он применил на товарище, с которым ходил на Ставрополье за баранами. По суду шариата ему грозила смерть, и он сбежал в Москву.

Дядя, младший брат матери, Мансур Манибаевич Рафиков, бывший подполковник Советской Армии, сделал ему документы, что якобы тот беженец из Нагорного Карабаха. Убедившись, что племянник отчаянно дерзкий и прекрасно владеет оружием, дядя предложил ему работу, которую оплачивала российско-американская фирма.

Булат получал задания от дяди и дядя расплачивался наличными. Таких денег он не мечтал получить даже за налет в Буденновске.

Теперь же он работал на фирму, дававшей ему прекрасный заработок.

Перед новым заданием его познакомили с русским, который будет его укрывать и по надобности вывозить на охоту. За каждого убитого Булатом русский получал свою долю. У русского была нежная кличка - Ласточка. Он ей вполне соответствовал: был смугл и стремительный в движениях, особенно когда управлял мотоциклом. Когда Булат по сотовой связи выходил на переговоры с дядей, эта кличка служила паролем.

На время операции дядя покидал Москву и его "Мерседес-100" с тонированными стеклами и московскими номерами можно было видеть на трассах юга России. Однажды целую неделю Булат провел в дядином "Мерседесе": срочно доставленный из Москвы хирург извлекал из его спины охотничью дробь.

После каждой удачной операции они с Ласточкой получали вознаграждение. Как-то Ласточка попросил, чтобы дядя Булата, этот далеко не молодой костистый кавказец, удвоил ему гонорар. Наглость русского удивила. Раскрыв рот, полный золотых зубов, бывший подполковник несколько секунд молчал, потом с упреком зацокал языком.

- За что удваивать?

- Булат убил моего друга. И я молчу. - И будешь молчать. - И ездить все опасней, - гнул свое Ласточка.

На этот счет бывший подполковник отделался шуточкой, пояснив: Москва, куда богаче бедного горца, а шахтерам за опасность не платят и шахтеры понимают: тяжело государству - всем тяжело.

Ласточка был прав: с каждым новым убийством носиться по степи - было все опасней. Их уже отслеживали и, несомненно, поймают.

Осталось убрать одного, не считая Соплыги - последнего из бригады Валерия Шута, а именно: Юрия Панасенко. В тот раз Панасенко не растерялся пальнул из ружья, и срочно поменял место жительства.

Булат отделался легко. А вот Ласточку сейчас беспокоила рана, полученная от каких-то незнакомых, по всей вероятности, милиционеров, прикомандированных из Мурманска. Был слух, что приезжают мурманчане в помощь местной милиции. В Ласточку стрельнули почему-то не из автомата. Пуля скользнула по плечевому суставу. Утешало: кость цела. Но водить мотоцикл, как прежде, он уже не мог.

24

Питер Уайз представлял Россию, как африканские джунгли, с той лишь разницей, что лесов здесь, в частности, в южных районах, нет, зато есть дремучие люди. А дремучие способны на все.

Кто-то из них ощутимо пакостит фермерскому хозяйству. Все убийства население записывает на счет батраков графини.

А ведь батраки только сделали попытку поймать убийц, как наткнулись на каких-то аспирантов. Судя по тому, с какой ловкостью, безоружные, действовали против вооруженных, отпадали всякие сомнения, что это люди далеко не гуманитарной профессии.

А кто же? Налоговая полиция? В Каменке, а не в Мергеле, предпринимателей предостаточно, большинство из них уклоняется от уплаты налогов. Именно там простор для налоговой полиции.

Питер Уайз склонен был считать, что ему пакостит "новый русский" господин Ишутин. Питеру уже доложили, что аспиранты побывали на седьмой скважине. Лейтенант Горчаков даже составил схему их маршрутов. Получалось, что друзья "нового русского", эти самые аспиранты, успели побывать в четырех населенных пунктах: в Каменке, Мергеле, Жабокрюковке и Барановке. В Барановке задержались не более часа: там накануне их посещения был убит мелкий предприниматель Остапец. В Жабокрюковке они встречались с челноком Данькиным, у него ночевали, в Каменке каждый раз встречаются с господином Ишутиным, пользуются его мотоциклом. Все это чуточку понятно: идет какой-то торг и, видимо, касается будущего земель Каменного Коржа. Не понятно только, что у этих аспирантов общего с бывшим милиционером Козинским.

А если они все же из налоговой полиции, то вероятней всего, что Козинский их осведомитель. Вполне возможно, что Козинский следит за хозяйства Луизы Цвях. Но полиции должно быть известно, что Каменный Корж под налоги не подпадает - в правительстве готовится проект отвода территории Каменного Коржа под земли змеиного заповедника. Заповедник будет иметь коммерческую ценность.

Яд пойдет на экспорт. А это - большие деньги. А с больших денег большие налоги. Но какой предприниматель, даже если он немец, легко расстается с большими деньгами? Чем их больше, тем дальше их прячут. Например, ни один российский олигарх не держит своих денег в России - здесь рано или поздно отнимут.

Вот агент по фамилии Козинский, видимо, поставлен держать в поле зрения фермерское хозяйство Луизы Цвях. Но так ли это? Взялся было внести ясность глава администрации. Он узнал, что Козинский тут ни при чем. Чтоб успокоить графиню, он позвонил из Каменки, но поговорить с ней не удалось она опять ночевала у "героев Чечни".

С Питером тоже разговор не получился. Накануне его ужалила гюрза. От высокой температуры у него раскалывалась голова. Так было и сейчас.

- Господин Скопцов, - обратился Уайз к главе администрации. - Завтра моя супруга будет у вас. И вы ей доложите. А я что-то неважно себя чувствую.

Откладывать информацию до завтрашнего дня Скопцов не считал целесообразным.

- Передайте графине, что в прошлую ночь в Барановке умертвили ещё одного вероятного фермера. Поэтому побеспокойтесь о своей безопасности.

- Спасибо за предупреждение. Я передам, - а про себя подумал: "Дурак ты, господин Скопцов. Не за вероятными фермерами они охотятся, а за бывшими буровиками тринадцатой скважины".

Что извлекли из тринадцатой, Питер знал. По знал это ещё кто-то, и этот "кто-то" уже перебрался с Уол-Стрита на Тверскую, и ждет, когда будет принят Закон о продаже земли.

Проклятая Дума тянет волынку, не слушается даже президента, который четко заявил: землю - продавать! Если продавать будут только россиянам, пожалуйста: Луиза Цвях и Питер Уайз уже россияне. Что же касается местной власти, то господин Скопцов готов продать хоть весь район, лишь бы и ему что-то перепало.

Чем хороши русские, рассуждал Уайз, русскому дай пфенинг, но лично ему, и он за него отдаст миллион, но государственных денег. Тот же господин Скопцов, за подаренный Луизой "Опель-рекорд", при каждом удобном случае целует ей ручки. Сын Скопцова разъезжает на "Опеле" и не догадывается, в какую сумму России, в частности, Каменскому району, обошелся этот никчемный подарок.

"Ах, русские джунгли! - качал маленькой лысой головкой Питер Уайз. Еще долго-долго будем вас дешево покупать, пока вы не поумнеете". Он знал, что взяточники не умнеют, а лишь до поры-до времени обогащаются. И ещё он подумал, что информацией о трагедии в Барановке пренебрегать не стоит.

Солнце уже было в зените, а хозяйка все ещё не возвращалась. Ей нравилось проводить время на летней базе. Летняя база - большой каменный дом, где в свою бытность Генрих Цвях, дед Луизы, оборудовал паровую мельницу и где сейчас обитали русские.

Звонить было бесполезно: чтоб телефон не мешал, Луиза обычно его не включала, что мужу будет нужно - сам явится.

Луизу, как всегда, он застал совершенно обнаженной. Она лежала на тахте в прохладной комнате, где когда-то помещалась контора мельника. В этот раз её обслуживали двое: лохматый, как медведь, Корецкий и рыжий, словно окропленный охрой, Алтунин. Оба они были в набедренных повязках.