Худенький мальчик стоял на берегу моря, тревожно вглядываясь в обманчиво спокойную синь. Тут и там взгляд натыкался на торчащие скалы, то пологие, то острые, словно пики. Воды омывали тёмно-серые камни, чуть нахлынув и намочив шершавое брюхо и тут же отступив назад, собирая за собой белую пену. Мальчик ёжился, будто нахохлившийся галчонок, и зябко кутался в коротковатую курточку. На вид ему казалось лет двенадцать, но, наверное, это была неправда, потому что, по словам своих братцев, в таком возрасте в русалок никто не верит. А мальчик стоял на берегу и ждал именно русалку.

Братья называли его болваном, верящим в сказки, но парнишка не мог понять, что в том плохого? Сказки — красивые истории, над некоторыми он даже плакал, правда, украдкой, иначе его дразнили сопливой девчонкой. Кроме того, сказки давным-давно рассказывала мама, а если не верить в них, то значит, не верить и маме, чего никак не может быть!

Поэтому он стоял вечером на безлюдном берегу и ждал русалку. Мальчик знал, что если рядом находились бы мать или няня, то русалка не приплывёт к нему, нужно непременно чтоб один. Но из дому уйти сложно. За ним постоянно кто-то следил: то няня, то мать, то братья, а то и сам отец. Последнее случалось до того редко, и мальчик до того боялся оплошать, что непроизвольно мочил штанишки. Тогда отец брезгливо морщился и выговаривал супруге, что, видимо, та в подоле принесла этого выродка. Не их он крови, не их!

А Вильгельм, мальчишка, сказку о русалке всегда слушал, затаив дыхание. Наверное, потому, что мать только её и рассказывала, эта история запомнилась лучше всего. Он всё детство провёл, марая дорогую бумагу не менее дорогими красками в неуклюжих попытках изобразить свою мечту. Увы, талантом художника мальчик не обладал, и рисунки шли на растопку камина под ругань недовольного такими растратами отца.

Как-то он проснулся самым счастливым мальчиком на свете: ему снилась русалка. Волшебное создание было столь прекрасным, отливая чешуёй и играя разными цветами в лучах заходящего солнца, что слепила глаза. Вильгельм щурился, но не отводил взгляда, несмотря на резь под веками. Русалка пела песню и звала за собой. Мальчик послушно ступил в ледяную воду и пошёл за манящей сказкой, не обращая внимания, что вода затопила сначала ботиночки, затем с шорохом заплескалась у колен, после железным обручем сдавила грудь, выбивая дыхание, залила рот, а за ним и нос, заложила уши и напоследок всколыхнула волосы...

Он проснулся, хватая раскрытым ртом воздух: одеяло обмоталось вокруг горла, не давая дышать. Но всё же Вильгельм чувствовал себя настолько необыкновенно, что рассказал о сне за завтраком, иначе блаженство перелилось бы через край. Отец опять скривил рот, мама постаралась перевести разговор, а близнецы загадочно переглянулись.

Когда же все отошли ко сну, поместье сотряс нечеловеческий крик. Кричал Вильгельм, отбиваясь подушкой от скользкого, холодного тела длиной не более полуметра. Рядом хохотали близнецы: после рассказанного сна им пришла в голову шутка и, пошушукавшись, братья пробрались на кухню, где один отвлекал повариху, а второй воровал свежепойманную щуку. До вечера рыбину припрятали в саду, а потом подкинули в кровать Вильгельму, заботливо прикрыв тушку одеялом.

Вильгельм уже улёгся и вытянул ноги, как вдруг его кожи коснулось что-то склизкое и холодное. Мигом спёрло дыхание, и он только немо раскрывал рот. Скинув одеяло, мальчик тяжело свалился на пол, задев при этом кружку, стоящую на тумбочке. На шум прибежала няня, тут же явились близнецы, затем поспела мать и под конец концерта — отец семейства.

Близнецов пожурили за шутку в неуместное время, Вильгельма отругали за поднятый шум, няне вменили всё прибрать, а щуку снова отправили на кухню.

С этих пор Вильгельм снами делился только с няней. Впрочем, вскоре доверие потеряла и она. Мальчик надумал уйти из дому: он собирал любимые вещи в котомку, как дверь распахнулась, и на пороге появился сам отец. Сзади, опустив глаза, маячила предательница-няня. Далее последовало короткое и жёсткое наказание, после которого Вилли понял, что доверять можно только себе — да ещё русалке из сказок. Он крепко-накрепко пообещал, что обязательно сбежит к своей мечте. И вот, спустя недели, ёжась от холодных брызг, он стоял и смотрел на спокойное седое море.

— Русалка!.. — тихо позвал мальчишка, переминаясь с ноги на ногу. Затем, подумав, что под толщей воды шёпота можно не услышать, крикнул в голос: — Русалка!

Море оставалось спокойным, только у дальнего камня блеснула чешуёй уродливая рыбина. На мгновение Вильгельм увидел акулье рыло, растянутое в хищной улыбке, но мальчик моргнул, тут же задыхаясь от восторга: медленно подтягивая гибкое тело, на камень карабкалась его мечта.

— Ты пришла… — прошептал мальчишка и шагнул навстречу.

Хотелось много: погладить чешую, чтобы убедиться, что она именно такая шершавая, как везде говорилось. Послушать русалочью песню — ведь согласно всем сказкам, та несёт забвение. Погреть немного своим теплом, обнимая худенькую спину и ткнувшись носом в волосы — как к маме в детстве. Понюхать — пахнет ли тиной? И рассказать всё-всё, начиная с того самого момента, как ему в первый раз прочитали сказку о русалке.

С каждый шагом вода захлёстывала всё сильнее, могильным холодом доставая до самого сердца. Хрусталики льда облепляли плотнее и плотнее, они иногда отрывались и растворялись в крови, замедляя её ток, и Вильгельму казалось, что внутри замирает сама жизнь. Один ботинок навсегда завяз в песке, и голую ступню больно ранили осколки ракушек и острые камни. Следом тянулся красноватый след, тут же растворяясь в воде. Но он упрямо переставлял ноги по каменистому дну.

Русалка, как зверь, втягивала носом солёный воздух и нервно била хвостом, нагоняя волны. По прекрасному лицу пробегала гримаса, искажая прекрасные черты. Но Вилли каждый раз смаргивал, и его мечта вновь сверкала на проглядывающем сквозь тучи солнце, как новая рождественская игрушка, какую отец привозил из большого города.

За несколько метров до камня силы оставили, и мальчик жёстко оттирал щёки, по которым катились злые слёзы вперемешку с морской водой, напоминая, что он ещё живой и всего в шаге от мечты.

И тут русалка без единого всплеска скользнула в море, а потом поплыла к нему. Чешуя переливалась красивым рисунком, омываемая водой, огромные, манящие глаза ярко блестели на бледном лице, и тоненькая мелодия, сладкая, как медовый пирог, ввинчивалась в виски, звала, обещала, требовала следовать за ней… до конца…

***

Это был тихий уголок: каменистый берег, плавно уходящее в глубину дно, правда, испещрённое острыми скалами, которые тут и там выныривали из воды, навеки застыв над её поверхностью.

Под толщей воды в полукруглом гроте сирена сыто улыбался. Он неуклюже выбрался на скалу, пытаясь удобнее пристроить мощный хвост, и принялся снимать личину. Подцепил серыми когтями за краешек и начал аккуратно тянуть вверх. Вот исчезла, скатываясь в чулок, изящная шея, обнажая землистую кожу с рядами мелких чешуек. Затем скрылись сочные губы кораллового оттенка, оставляя вместо себя отвратительную расщелину поперёк всей морды. Рот мигом треснул в улыбке, словно радуясь освобождению от оков, и разорвал лицо напополам. Конусообразные зубы в несколько рядов вывернулись наружу, являя довольно жуткое зрелище.

Сирена опустил затёкшие руки, давая отдых, а затем снова кропотливо стал стягивать личину. Место тонкого носика заняло рыло, схожее с акульим: широкое и приплюснутое сверху. Лоб, как и шея, пестрел мелкими чешуйками: они огибали совершенно лысые надбровные дуги и сбегали по вискам на шею, захватывая часть скул.

Сирена, больше напоминая себе каракатицу, подполз на брюхе к сундуку и, цепляясь за ржавые клёпки, подтянулся вверх, снова пытаясь поймать равновесие и пристроиться удобно. Он тяжко вздохнул и стал устраиваться, неловко подвернув под собой хвост. Надо привыкать дышать и воздухом, иначе той лакомой добычи, что он словил сегодня, ему не видать!