* * *

Мы отправились в Лондон в ее роскошном экипаже; дети и слуги ехали следом в почтовой карете. Все расходы оплачивал, разумеется, я, и, пока отделывали наш особняк на Баркли-сквер, мы поселились в гостинице "Стивене".

* * *

Поместье мое было продано, и деньги помещены в одном из банков Сити.

Дня через три после нашего приезда, когда мы завтракали у себя в номере, собираясь нанести визит банкиру миссис Стабз для выполнения некоторых формальностей, необходимых при передаче состояния, нас пожелал видеть какой-то джентльмен, в котором я с первого взгляда определил единоверца своей супруги.

Он взглянул на миссис Стабз и поклонился.

- Не шоблаговолите ли, шударыня, заплатить по этому маленькому счету што пятьдесят два фунта?

- Любовь моя, - сказала она, - ты ведь заплатишь? Я совсем забыла об этом пустяке.

- Душа моя, - отвечал я, - у меня, право же, нет сейчас при себе денег.

- Ну что ж, капитан Шташп, - произнес он, - тогда я должен выполнить мой долг и арештовать ваш, вот ордер. Том, вштань у двери и никого не выпушкай!

Супруга моя упала в обморок, дети ударились в рев, а я в сопровождении чиновника шерифа отправился к нему на квартиру!

Октябрь. Размолвка Марса и Венеры

Не буду описывать чувства, обуревавшие меня, когда я оказался в доме бейлифа на Кэрситор-стрит, вместо того чтобы переехать в роскошный особняк на Баркли-сквер, который должен был стать моим, ибо я стал мужем миссис Манассе! Какая жалкая дыра, какой грязный, мрачный переулок в нескольких шагах от Чансери-лейн! Когда я, шатаясь от слабости, вошел с мистером Цаппом в дом, какой-то безобразный еврейский мальчишка отворил вторую из трех дверей и запер ее; потом он открыл третью дверь, и я оказался в отвратительной комнате, которую почему-то называли столовой, после чего меня провели в убогую каморку окнами во двор и, к немалому моему облегчению, оставили на некоторое время одного размышлять о превратностях судьбы. Боже правый, Баркли-сквер - и эта трущоба! Неужели я все-таки оказался в дураках, несмотря на все мои старания, всю хитрость и все упорство? Неужели эта миссис Манассе опутала меня ложью, а тот жалкий негодяй, с которым я обедал за табльдотом в Лемингтоне, помог ей заманить меня в ловушку? Я решил послать за женой и узнать всю правду, ибо сразу; понял, что бказался жертвой дьявольского заговора и что экипаж, особняк в Лондоне, плантации в Вест-Индии - были всего лишь приманкой, на которую я так безрассудно попался. Правда, долг был всего двести пятьдесят фунтов, а у меня в банке лежало две тысячи. Но разве потеря ее восьмидесяти тысяч фунтов ничего не значила? Разве ничего не значили мои разбитые надежды? А то, что к моей семье прибавилась жена-иудейка и трое ее иудейских же отпрысков, будь они все прокляты? И их-то я должен содержать на свои две тысячи фунтов! Зачем я не остался дома с матушкой и сестрами, которых я так искренне любил и которые давали мне восемьдесят фунтов в год!

Я имел бурное объяснение с миссис Стабз, но, когда я обвинил эту жалкую лгунью, эту коварную змею в бесстыдном обмане, она закричала, что если кто кого и надул, так это я ее. Зачем я женился на ней, когда она могла выйти замуж за двадцать других своих поклонников? Она-де выбрала меня только потому, что у меня было двадцать тысяч фунтов! Я и в самом деле говорил, что у меня есть двадцать тысяч фунтов, но ведь знаете - на войне и в любви все средства хороши.

Расстались мы так же злобно, как и встретились, и я поклялся, что, как только уплачу долг, который она так бессовестно мне навязала, я тут же заберу свои две тысячи и уеду на какой-нибудь необитаемый остров или хотя бы в Америку, чтобы в жизни своей не видеть больше ни ее, ни ее еврейского выводка. Оставаться заложником у бейлифа не имело никакого смысла (ибо я знал, что такое приказ о дальнейшем задержании и что раз миссис Стабз задолжала сто фунтов, она могла задолжать и тысячу); поэтому я послал за мистером Цаппом, вручил ему чек на сто пятьдесят фунтов плюс причитающуюся ему плату и попросил освободить меня немедленно.

- Вот, любезный, - сказал я, - получите эту свою ничтожную сумму у Чайлда.

- У Чайлда или не у Чайлда, - сказал мне мистер Цапп, - только не такой уж я младенец, чтобы выпуштить ваш под такую бумагу.

- Ха, - возразил я, - банк Чайлда всего в минуте ходьбы от вас, идите и получите деньги да дайте мне расписку.

Цапп написал расписку с величайшей аккуратностью и ушел в банк, а я приготовился навсегда оставить эту омерзительную тюрьму.

Вернулся он, сияя улыбкой.

- Ну, - сказал я, - деньги вы свои получили, и теперь я должен заявить вам, что другого такого мошенника и вымогателя, как вы, я в жизни не встречал.

- Ну что вы, миштер Штапш, - захихикал он, - ешть на свете куда больший мошенник, мне ш ним не тягаться.

- Как вы смеете стоять тут и нагло ухмыляться в присутствии джентльмена! Дайте мне мою шляпу и плащ и выпустите меня из этой грязной дыры!

- Ну вот что, Штапш, - Он даже мистером меня не назвал. - Прочитайте-ка лучше это письмо.

Я разорвал конверт, и что-то выпало из него на пол - это оказался мой чек. В письме значилось:

"Господа Чайлд и Кь имеют честь сообщить капитану Стабзу, что вынуждены отказать в оплате подателю сего чека, ибо утром сего дня ими было получено требование от Соломонсона и Кь о наложении ареста на имущество капитана Стабза, вследствие чего находящийся у нас вклад в сумме 2000 фунтов 11 шиллингов и 6 пенсов должен быть задержан до разрешения дела, возбужденного господами Соломонсон и Кь против капитана Стабза. Примите и пр.

Флит-стрит".

- Понимаете, Штапш, - сказал мистер Цапп, когда я прочел это ужасное письмо, - было два долга - маленький и большой. Ваш арештовали жа маленький, а ваш вклад в банке жа большой.

Не смейтесь надо мной. Если бы вы видели, какие слезы льются на строки, что я пишу, если бы вы знали, как близок я был к помешательству те несколько недель, что меня держали в Флитской тюрьме, куда я попал вме"-сто необитаемого острова! Чем я заслужил такую кару? Уж я ли не помнил прежде всего о выгоде, не то что иные молодые люди, я ли не экономил, я ли не берег каждый шиллинг, каждый пенс! Могу не кривя душой поклясться, что никогда, благодарение всевышнему, этим не пренебрегал. Так за что же, за что я так наказан?