- Какой благородный ребенок! - сказала она. - И ведь ему всего девять лет!
- Клянусь богом, - сказал батюшка, - он славный парень, Сьюзен. Спасибо, сынок. Вот тебе полкроны, а штопором твоим мы сейчас откроем бутылку самого лучшего вина.
И он сдержал слово. Я всегда любил хорошее вино (хотя и не держу его в своем погребе, самоотверженно ограничивая себя во всем), а в тот вечер я впервые по-настоящему почувствовал его вкус, - благо мои родители, счастливые подарком, позволили мне пить сколько душе угодно. Однако самое приятное заключалось в том, что мне-то штопор стоил всего три пенса, - те самые три пенса, что один из мальчиков не сумел заплатить мне в срок.
Убедившись, что игра эта весьма выгодна, я стал изливать на родителей свою щедрость, - нужно сказать, это отличнейший способ воспитать у ребенка широту души и благородство. Матушке я сначала подарил хорошенький медный наперсток, и она дала мне полгинеи. Потом я презентовал ей премиленький игольник, - я сделал его сам из пикового туза от нашей колоды карт, а горничная Салли обшила его кусочком розового шелка, который дала ей барыня; страницы я выкроил из куска фланели, - им мне завязывали шею, когда у меня болело горло, - и очень изящно обшил их кружевами. От игольника попахивало нюхательной солью, но все равно он получился такой красивый и привел матушку в такой восторг, что она немедленно отправилась в город и купила мне шляпу с золотыми галунами. Потом я купил батюшке прехорошенькую фарфоровую палочку набивать табак в трубку, но, увы, мой дорогой родитель оказался далеко не так щедр, как мы с матушкой. Получив подарок, он только захохотал, а я-то рассчитывал, что он даст мне уж никак не меньше, чем полкроны.
- На сей раз, Боб, - сказал отец, - денег ты не получишь. И вообще, мой мальчик, не нужно больше подарков, - право же, они обходятся слишком дорого.
Дорого, скажите на милость! Ненавижу скупость, даже если ее проявляет родной отец.
Однако я должен рассказать вам о жилете с серебряным шитьем, что достался мне от Бантинга. Когда я приехал в нем домой, матушка спросила, откуда у меня такой жилет, и я рассказал ей, ничего не утаив, что мне подарил его один из учеников за мою к нему доброту. И что, вы думаете, сделала матушка? Когда я возвращался после каникул в школу, она написала доктору Порки письмо, где благодарила его за внимание к ее ненаглядному сыночку и просила передать от нее шиллинг славному, благородному мальчику, который подарил мне жилет!
- Что это за жилет, - спросил доктор Порки, - и кто его тебе подарил?
- Бантинг, сэр, - отвечал я.
- Позвать сюда Бантинга!
Привели этого неблагодарного щенка. Поверите ли, он расплакался, сказал, что жилет ему подарила мать, но он вынужден был отдать его в уплату долга "Мешку с медяшками", - этот мерзавец так и назвал меня, только подумайте! Затем он рассказал, как за полтора пенса, взятые у меня взаймы, принужден был выплатить мне три шиллинга (ябеда несчастная, как будто кто-то заставлял его занимать у меня эти полтора пенса!), как я точно так же обирал (да, да, обирал!) других мальчиков и как, имея всего двенадцать шиллингов, я нажил четыре гинеи...
Мне приходится призвать на помощь все свое мужество, чтобы описать позорную сцену, которая за этим последовала. Созвали всех учеников, извлекли из моего шкафчика тетрадь, в которой я записывал, кто сколько мне должен, и заставили меня вернуть им все до фартинга! Тиран отобрал у меня и те тридцать шиллингов, что я получил от своих дорогих родителей, и сказал, что положит их в кружку для бедных; после чего он произнес перед учениками пространную речь о пагубе скряжничества и лихоимства и в заключение сказал:
- Снимите куртку, мистер Стабз, и верните Бантингу жилет.
Я послушался и оказался без жилета и без куртки, а эти мерзавцы пялили на меня глаза и ухмылялись. Хотел надеть куртку, а он:
- Погоди! Снять с него панталоны!
О, негодяй, о, зверь! Сэм Хопкинс - он был у нас в школе самый высокий - стащил с меня панталоны, взвалил меня к себе на закорки, и... меня высекли! Да, сэр, высекли! О, мщение! Меня, Роберта Стабза, справедливейшего из смертных, зверски выпороли, когда мне было всего десять лет от роду! Хоть февраль и самый короткий месяц, я долго не мог его забыть.
Март. Гроза и ливень
Когда матушка узнала, как поступили с ее ненаглядным крошкой, она решила подать в суд на директора школы, выцарапать ему глаза (добрая душа, она не смогла бы обидеть и мухи, если бы зло причинили ей самой) или, по крайней мере, забрать ребенка из школы, где его так бесстыдно опозорили. Но батюшка на сей раз проявил твердость: поклявшись всеми святыми, что я получил по заслугам, он заявил, что я останусь в школе, и послал старому Порки пару фазанов за его доброту - именно так он и написал: "доброту" ко мне. Старик пригласил меня отведать этих фазанов, и за обедом, разрезая дичь, произнес нелепую речь о высоких душевных качествах моих родителей и о своем намерении впредь проявлять по отношению ко мне еще большую доброту, если я посмею еще раз выкинуть что-либо подобное. Итак, мне пришлось оставить свое прежнее ремесло, ибо директор заявил, что, если хоть один из нас попросит у кого-нибудь из товарищей взаймы, его выпорют, а если ему придет в голову возвращать долг, он получит розог вдвое больше. Против такой угрозы бороться было бессмысленно, и мое маленькое предприятие прогорело.
Нельзя сказать, чтобы я блистал в школе, - в латыни, например, я так и не пошел дальше ненавистного "Propria quae maribus" {Что свойственно морям (лат.).}, в котором никогда не мог понять ни единого слова, хоть и по сей день помню его наизусть; однако благодаря моему росту, возрасту и матушкиным хлопотам, я пользовался преимуществами, которые предоставлялись старшим ученикам, и по праздникам мне тоже разрешали ходить в город на прогулку. Посмотрели бы вы, какими щеголями мы выступали! Я очень хорошо помню свой тогдашний костюм: сюртучок цвета грома и молнии, изящный белый жилет с вышивкой на карманах, кружевное жабо, панталоны до колен и нарядные белые чулки, бумажные или шелковые. Костюм был просто картинка, однако в нем не хватало пары сапог. У трех учеников в школе были сапоги, - как страстно мне хотелось, чтобы у меня они были тоже!