Дан приказ на штурм Бэйпина. Самые худшие подозрения оправдались: мы будем атаковать "своими силами". Те подкрепления, которые прибыли к нам не стоит даже учитывать из-за их незначительности. Собственно говоря, за время всего Гобийского похода к нам прибыли только два полноценных соединения: 10-я мотострелковая дивизия и усиленный моторизованный полк войск СС из состава дивизии СС особого назначения. С немцами я пару раз встречался, и с интересом обнаружил среди них своих бывших учеников. Что ж, приятно встретить старых товарищей…

Джихархан и Малиновский приняли решение. Бэйпин, превратившийся в настоящий укрепрайон, в лоб брать не будем. Два подвижных крыла, сформированных из кавалерийских, танковых и моторизованных частей, должны обойти укрепления с флангов и обрушиться на противника с тыла. В этот момент должна будет вступить в игру воздушно-десантная бригада, которая высадится в тылу японо-китайцев заранее. Нам розданы карты и кроки с маршрутами движения, и мы готовимся к большой драке.

Гладко было на бумаге, да забыли про овраги… Утро штурма не замедлило преподнести нам свои сюрпризы. Случайно или нет, но генерал-лейтенант Сакаи Кодзи решил начать свое контрнаступление против русско-монгольской конно-механизированной группы именно сегодня. Поэтому вместо запланированной на 4 ⁰⁰ артподготовки уже с 4 ³⁰ развернулась ожесточенная контрбатарейная борьба…

Я сижу на броне своей "тридцатки". Минуты три тому назад, над нашими головами с ревом прошли бомбардировщики, и сейчас слышно гулкое уханье разрывов. Крылатый лихой народ обрабатывает передовые позиции обороняющихся. Судя по частоте грохотания, обрабатывают на совесть. Вчера, когда я, как комполка присутствовал на совещании штаба нашего направления, нам клятвенно пообещали, что авиаторы дорогу расчистят. И, вот чудеса, обещание выполняют. Что ж, всякое в жизни бывает…

Бывает. Великанская рука стряхивает меня с брони и швыряет оземь. В глазах вспыхивают огненные круги и спирали, грудь сдавило точно стальными тисками, а в голове остается лишь одна мысль: "Если я раньше дышал, то каким таким местом и сколько раз в минуту?"

Медленно-медленно сознание возвращается. Рядом сидит Айзенштайн и пытается влить мне в рот спирт. У него получается, и я, мыча от обжигающей рот "огненной воды", резко приподнимаюсь. В глазах снова вспыхивают яркие блестки, звездочки небесные пляшут канкан и водят хоровод. Но вот все успокаивается и приходит в норму. А что ж это так тихо? Бомберы уже закончили свою работу и ушли? А почему я не видел? Откуда-то издалека, точно сквозь слой ваты до меня доносится еле слышное:

– Господин подполковник, господин подполковник, штаб на связи…

Странно, они что, погромче говорить не могут? С трудом поднимаюсь на ноги и бреду к своей "коробочке". ОГО!!! Шагах в пятидесяти от меня пылает "бэтэшка". А чуть дальше – еще одна. Показываю на них рукой. Кто-то, очень далекий шепчет:

– Потеряны три машины, господин подполковник.

Потеряны. С трудом выдавливаю из себя: какие? Тот же голос, похожий скорее на шорох опавших листьев, чем на живой голос, сообщает, что вышли из строя три БТ-7, и еще один поврежден. Пытаюсь обернуться, но чуть не падаю. Еле-еле успеваю схватиться за свою командирскую "коробочку". Все-таки молодцы немцы: на "тридцатке" множество выступов, скоб и рукояток, за которые так удобно может ухватиться человек, который не слишком твердо стоит на ногах. Залезаю на башню. О, Господи, как голова-то кружится. С трудом подключаю шлемофон:

– Гнездо, Гнездо! Я – Ворон. Прием!

Далеко-далеко слабый голос, отдаленно напоминающий голос генерал-майора Анненкова произносит:

– Ворон, Ворон. Выходите в точку "112". Выходите в точку "112". Желтозадые атакуют. Как понял, Ворон? Прием!

112? А, 112-й стрелковый полк, из состава 14-й стрелковой дивизии. Соседи, до них километров двадцать пять по дороге…

– Понял, Вас, Гнездо. Начинаем движение в точку "112".

– Ворон, Ворон, сообщите о потерях.

О потерях? У нас что, есть потери? Ах, да:

– Гнездо, три "бэтэшки" горят. Одна чинится. Прием.

– Понял Вас, Ворон. С Богом, Всеволод Львович и удачи Вам!

Высовываюсь из башни. Перед глазами плывут черные круги, и я почти ничего не вижу. Но я уже давно в армии, и видеть мне особенно ничего и не надо. Два флажка, белый и красный, вверх, отмашка и вниз. Я не вижу, но точно знаю, что комбаты, "Воронята" подняли вверх флажки. Кручу вновь поднятыми флажками над головой, и уверен, что одновременно с моей командой взревывают и окутываются сизым дымом выхлопов танки.

– Воронята, я – Ворон! Воронята, я – Ворон! Двигаться в район "112"! Атака противника. Вороненок-1 – лево, Вороненок-2 – прямо! Вороненок-3 – веду я! Повторить!

Должно быть, комбаты репетуют команды, потому что в шлемофоне слышно какое-то бормотание. Наша "тридцатка" трогается с места и мы, раскачиваясь на ухабах, влетаем на дорогу. У меня такое ощущение, что мы куда-то плывем на маленьком кораблике по бушующему морю. Айзенштайн что-то кричит, тряся меня за рукав, по крайней мере, я вижу, как в рваном электрическом свете шевелятся его губы. Я изо всех сил вслушиваюсь в слабый шелест из наушников и, наконец, понимаю:

– Господин подполковник, господин подполковник! У Вас все лицо в крови!

Провожу рукой по лицу. Точно, из носа и, похоже, еще из ушей течет кровь. Контузило. И, похоже, не слабо. Странно, что меня не тошнит. Но, видимо, каждый организм реагирует по-своему…

Небо над нами светлеет и из темно-серого превращается в грязно-белое. Мы приближаемся к заданному району, о чем и докладывают комбаты. Теперь самое главное – собраться. Качка усиливается, но я понимаю, что качает не машину, а меня самого. Держись, сукин кот, держись!

Дальнейший путь и начало контратаки представляются мне весьма смутно. Видимо, Воронята выполняют мой приказ и разворачиваются левым уступом. Первыми идут "тридцатки", которые огнем своих 76-мм орудий смешивают боевые порядки наступавших. Меня выносит на холмик (молодчина мехвод!) и с него я кое-как ориентируюсь в происходящем. 112-го стрелкового полка больше не существует. Если кто-то и уцелел, то только раненные, которых не добили в горячке боя. Навстречу танкам катится сплошной приливной волной масса солдат в грязно-буром обмундировании. А над человеческим приливом, выставив похожие на ноги в широких штанах стойки шасси, несутся странного вида самолеты. Ну, только танков японских здесь не хватает!…

Накликал. С той стороны – белая вспышка, виден след трассера. Одновременно Айзенштайн, высунувшийся из бокового люка и исполняющий сейчас роль моих глаз, тычет рукой в ту сторону и на пальцах показывает: три танка. У меня перед глазами колышется какой-то туман, но слишком много ему объяснять мне не нужно. В Бэйпине ничего серьезней "Ха-Го" у японцев не было, значит – это три легких танка.

– Вороненок-1, Вороненок-1, внимание! Право, час, три желтых коробки. Три желтых коробки! Разобраться и доложить!

Первый батальон приветствует появление японцев дружным залпом, который слышу даже я. Второй и третий батальоны лупят по наступающим осколочными и картечью, которые вырывают в плотных порядках азиатов широкие бреши. Сейчас главное – чтобы хватило боеприпасов.

Самолеты сверху поливают нас из пулеметов, но это для нас не страшнее дождя. Вот если "двадцать седьмые" налетят, то проблемы появятся, но пока в воздухе только истребители.

Беда в том, что пехоты с нами нету вовсе. На всякий случай я рявкаю в рацию, чтобы все держали дистанцию и не допускали желтых на гранатный бросок. Впрочем, это все и так и понимают. Героями быть хорошо, но все-таки лучше быть живыми героями.

Несмотря на громадные потери, японо-китайцы неудержимо движутся вперед. Мы вынуждены потихоньку откатываться назад. Пора начинать экономить боеприпасы.