«Или она таскает документы Института перспективных проблем какому-нибудь шпиону, — подумал Таратура, — или шпион является ее возлюбленным, или Питер еще не забыл дорогу к Луизе и они продолжают тайно встречаться… Во всяком случае, сейчас выслеживать ее было бы глупо. После всей этой истории она, конечно, понимает, что за ней могут следить. Впрочем, я увлекаюсь, как это бывало и в прежние добрые времена. А не проветриться ли мне? Пожалуй, надо навестить старушку…»

Следующим утром Таратура уже сидел на веранде крохотного ресторанчика со странным названием «Розовый кавалер» — единственного ресторанчика Кролля, если не считать пивной «Радость» и аптеки, где подавали кофе. Таратура не спеша потягивал пиво и с каждым глотком преисполнялся мира и благодушия. Вся эта суета с пропажей старого профессора, хриплые телефоны, тайники, автомобили, потные, душные воротнички нейлоновых сорочек, торопливые обеды — вся эта бессмысленная, шумная, пестрая городская жизнь отлетела от него. И он думал о ней так, будто все это его не касалось, будто он уже порвал с ней навсегда, а эта веранда, и плетеные креслица, и холодное вкусное пиво, и гомон ласточек, и это высокое небо будет с ним всегда.

«Как я живу? — вдруг подумал он. — Жизнь — бег, в котором нет финиша, вернее, в котором на финише тебя ждет Бирк. И нет никаких призов, как бы быстро ты ни бежал, а если и дарят цветы, то венки, а не букеты».

— Не хотите ли еще пива? — услышал он за спиной голос хозяина ресторанчика и обернулся.

— Нет, спасибо. У вас отличное Пиво, и чем больше пьешь, тем труднее остановиться.

— Мы варим его сами, без всяких химических хитростей, — засмеялся польщенный хозяин. — Я вижу, вам понравилось у нас.

— Да, очень нравится, — просто сказал Таратура и вдруг понял, что «там», в «той» жизни, он бы не смог так просто ответить.

— А надолго в наши края?

— Нет, сейчас поеду… Впрочем, надо еще зайти к мамаше Муллен, передать ей привет от дочки. — И он снова заметил про себя, что назвал незнакомую ему женщину «мамашей», чего никогда не сделал бы «там».

— О, как хорошо! Она будет рада! Обязательно, обязательно зайдите! — обрадовался хозяин ресторана. — Это же совсем рядом. Вот ее дом, зеленая крыша за зелеными деревьями… Хотите, я провожу вас?

— Спасибо, — сказал Таратура и опять подумал, что «там» никто бы не обрадовался такой крошечной чужой радости и не пошел бы провожать его в чужой дом.

Он вошел в зеленый палисадник и сразу увидел маленькую старушку с лейкой в руках.

— Простите, могу ли я видеть мадам Муллен? — спросил Таратура.

— Это я, — отозвалась старушка и поставила лейку на землю.

— Добрый день. Я от Луизы.

— Вы Бэри?! — воскликнула мамаша Муллен. — Ну конечно, я сразу вас узнала! Ну конечно же вы Бэри!

«Черт возьми, — пронеслось в голове Таратуры, — этого я не предусмотрел. Однако стоит рискнуть».

— Да, я Бэри, — сказал Таратура. — Никак не ожидал, что вы меня узнаете.

— Ну как же! Луиза так много писала о вас! Пойдемте в дом.

И вот они уже сидят в чистенькой гостиной со старенькой мебелью и портьерами с бахромой в виде маленьких шариков, какие «там» нельзя купить ни в одном универмаге. Они сидят, и он рассказывает ей о Луизе и ее работе.

— О, это так трудно — химия! — вздыхает мамаша Муллен. — Я знаю, я читала в газетах. Скажите, а это не опасно?

И Таратура рассказывает, что это совсем не опасно, а она угощает его чаем, советует попробовать джем из слив.

— Вы тоже химик? — спросила она.

— Не совсем, — осторожно сказал Таратура.

— Но ведь Луиза писала, что вы тоже работаете в этом институте?

— Да, разумеется, — поправился Таратура. — Но у нас в институте не только химики. Я занимаюсь химической физикой. Это, как вам сказать…

— О, не трудитесь, я все равно не пойму. — Она замахала на него руками. — Лучше попробуйте вот это. Да, да, засахаренные вишни. Из собственного сада. О, это очень вкусно и дает прекрасный цвет лица! Впрочем, вы в этом не нуждаетесь. С такой целью есть эти вишни вам положительно рано. Никогда вам не дадут ваших лет! Никто и никогда!

— А сколько дадите мне вы? — лукаво спросил Таратура.

— Ну, я не в счет, — заулыбалась мамаша Муллен, — я-то знаю, Луиза писала мне. Я могу вам только польстить.

— Но, может, Луиза прибавила, стараясь показать вам, что у нее серьезный и солидный друг? — сказал Таратура.

— Вы старше ее на двенадцать лет, — с простодушным смущением сказала мамаша Муллен. — Ну что? Теперь вы сами видите, что моя дочка не обманывает свою маму. А?

— Да, это верно, — улыбнулся Таратура.

Он досидел до обеда, и они вместе обедали, а потом опять говорили, и он опять рассказывал, как живет Луиза, где бывает, какие у нее подруги, что купила она себе в последнее время.

Наконец он собрался уезжать, но матушка Муллен не отпускала Таратуру, просила новых рассказов, и он не мог ей отказать.

Потом, уже под вечер, она проводила его, и когда они распрощались и он уже повернулся, чтобы идти к машине, она вдруг схватила его за рукав и, заглядывая в глаза, спросила тихим, срывающимся шепотом:

— Скажите мне, Бэри, вы правда любите мою Луизу? Правда?

— Да, очень, — выдавил из себя Таратура.

— Не обижайте ее, Бэри. Она хорошая, моя девочка. Ну, идите, идите… Храни вас Бог.

…Никогда еще не было у Таратуры так мерзко на душе.

Над редким мелколесьем, слева от автострады, уже поднималось розовато-пепельное зарево большого города. Таратура увидел его и понял, что напьется сегодня как самая грязная свинья.

— Бэри работает в Институте перспективных проблем… Сорок лет, — вслух повторил Гард, когда Таратура рассказал ему все, что узнал. — Ну что же, старина, это и мало и очень много.

Через полчаса перед инспектором уже лежала бумага, срочно присланная из канцелярии института. В институте работало четверо сорокалетних:

Вильям Слейтер — сварщик, сварочная мастерская.

Самуэль Гротгус — инженер, лаборатория N 8.

Мэри Петтерсон — судомойка, бар третьего этажа.

Отто Кербер — инженер, лаборатория профессора Чвиза.

— Кер-бер, Бэ-ри. Ясно, — сказал Гард. — Это именно тот случай, когда надо докладывать боссу. Видит Бог, как я не люблю этих случаев…

Еще через полчаса он был у Дорона.

— Очень любопытно. Очень, — сказал генерал, выслушав доклад Гарда. — Но вы идете по ложному следу. Кербера не трогать. Это мой человек в институте.

Миллер прочитал телеграмму, поданную горничной, быстро свернул ее и нервно положил в бумажник.

— Что случилось, Дюк? — спросила Ирен.

— Ничего, — ответил Миллер. — Пустяки.

Он вышел из комнаты, потом вернулся.

— Агата, — спросил он у горничной, — где может быть сейчас Таратура?

— Перед уходом он мне сказал, что с 16:30 до 18:15 будет в «Ветоке», в 18:30 придет сюда, а в 19:45 пойдет в кинотеатр «Боклан», где будет находиться…

— Благодарю вас, — перебил Миллер. — Принесите мне телефонный справочник.

Перевернув несколько страниц, Миллер нашел кафе «Ветока» и набрал нужный номер:

— Прошу позвать Таратуру.

Личный шофер, секретарь и телохранитель словно ждал этого звонка. Через двадцать секунд он был у телефона:

— Слушаю, шеф.

— Немедленно приезжайте! — приказал Миллер.

— Через восемнадцать минут буду, — ответил Таратура и повесил трубку.

— Эдвард, я знаю, что-то случилось, — сказала Ирен.

Миллер ничего не ответил и молча прошел в свой кабинет. Там и застал его Таратура. Профессор не сидел на месте, он ходил по комнате, с явным нетерпением ожидая телохранителя. Сначала Таратуре показалось, что профессор взволнован, но когда свет лампы осветил его лицо, Таратура понял, что заблуждается. Перед ним опять был традиционно спокойный Миллер.