Я всхлипнула. Накатила такая боль и обида оттого, что я невесть где, у чертей на рогах, на чужой, незнакомой планете в неизвестной галактике и, возможно, даже в другой Вселенной или в каком-то параллельном мире (я теперь во всё поверю), что слёзы переросли в рыдания. А потом клемануло так, что бухнувшись на колени и держась руками за голову, в которой чёткой точкой запульсировала резкая, острая боль, я начала дико хохотать.

Сколько продолжалась эта истерика, не помню. Помню только, что в один момент, когда я переводила дыхание для следующего захода вселенских страданий, Нянь дал о себе знать. Дёрнув меня за рубаху, он поднял руку и, показывая на сияющую туманность, очень чётко произнёс:

― Ок-та-эн,― посмотрел на меня и повторил:― Ок-та-эн.

Я кивнула. Тогда он отошёл на несколько шагов, развёл руки в стороны, обернулся вокруг себя на триста шестьдесят градусов и так же чётко сказал:

― О-ка-тан!― и опять уставился на меня.

Окончательно опомнилась я только тогда, когда взволнованное лицо моего «няньки» появилось прямо перед носом. Парень тряс меня за плечи, что-то говорил, заглядывал в глаза. Рыдания не прекращались. Тогда он порывисто обнял меня, прижал к себе и начал что-то ласково и нежно шептать прямо в ухо. От звука его тихого голоса, крепких объятий и горячего дыхания истерический припадок начал отступать. Болевая точка внутри черепа стала меньше и просто стучала маленьким молоточком. Я обняла своего друга и уже всхлипывала, уткнувшись носом ему в шею.

Вот оно как получается! Я одна здесь... одна... совсем одна в этом мире. И кроме этого парня, который заботился обо мне, лечил, помогал всё это время, и которого я так обидела недавно, и этой банды жутких разбойников у меня здесь никого нет. «Белоснежка... и пять разбойников,― посетила мысль.― Смешно... если бы не было так грустно…»

Я была занята своими переживаниями и не заметила, что мы уже не стоим, а сидим у костра под накинутым одеялом. Мой друг, очень хотелось таковым его считать, обнимал меня за плечи, а я прижималась к его теплому боку: «Значит, всё-таки простил, не обижается…» Я смотрела на это фантастическое, сияющее всеми цветами спектра, ночное небо Окатана и понимала, что, похоже, задержусь здесь надолго, если не навсегда. Вот как распорядилась судьба! Но оставалась надежда, что раз я попала сюда, на неизвестно какой конец неизвестно какой галактики без всякого космического корабля, через какой-то проход, портал, «звездные врата» или червоточину в пространстве, значит, так же можно и вернутся, нужно только выяснить как. А для этого нужна информация... обо всём. Надо постараться узнать максимум об этой планете, её истории, условиях жизни, населении, социальном устройстве, в общем, про всё и обо всём настолько, насколько это будет возможно. А значит нужно учить язык, ведь до сих пор я почти ничего не понимаю, так несколько слов и то не уверена в их значении. К горлу опять подкатил ком, но я сжала зубы: «Пусть на это уйдёт вся моя жизнь, пусть я так и не вернусь домой, но теперь у меня есть цель. Цель, ради которой я смогу выжить... выжить здесь, на Окатане!»

Заметив, что я уже немного успокоилась, Нянь пристально посмотрел мне в глаза, вытер пальцами остатки слёз с лица, очень тепло улыбнулся и махнул в сторону леса. Я послушно кивнула. Действительно, пора возвращаться, да и холодно уже. Добрались до хижины мы почти без приключений, не считая того, что пару раз я чуть не навернулась, зацепившись за коряги, но мой ангел-хранитель был начеку и оба раза меня поймал. Я упала на свою солому, застеленную большим одеялом, и, не дожидаясь, пока Нянь поменяет прогулочный поводок на домашний, провалилась в сон.

А утром... случилось чудо!

Разбудили меня шорохи и глухие стоны. Слегка отодвинув край занавески, я увидела следующую картину. Возле очага, прямо на земляном полу спиной ко мне, сидел Мелкий, прикладываясь к плоской фляжке. Судя по запаху, то самое крепкое пойло, которое уже доводилось пробовать. Сбоку от него на перевёрнутом ведре сидел Нянь и зашивал тому рваную рану на лопатке.

― Чем это тебя?― спросил парень.

― Да, гад этот, торгаш, шипаткой зацепил,― прохрипел раненый и опять прихлебнул из фляги.― Ловко он с ней обращался, я поначалу даже испугался.

― Ты... испугался? Никогда не поверю!

― И правильно, не верь,― и он опять сделал глоток.― Теперь этот «горе-вояка» со своей ржавой железкой на дне, вместе со всем обозом!― и заржал в голос.

― Тише, ты…― шикнул Нянь, кивнув в мою сторону,― спит ещё.

― А-а-а, ещё дрыхнет, «звёздочка» наша, поздновато что-то,― ответил Мелкий и хитро подмигнул.― Что, небось, всю ночь с ней развлекался, да? Смотри, парень… Карелл за неё тебе голову оторвёт.

― И никто не развлекался, ты же знаешь...― огрызнулся юноша.― Достала просто меня уже. Я как личная нянька или служанка при ней, надоело. Да и сиди ты, не крутись, мешаешь.

Я тихонько лежала, слушая этот разговор и тут... начало доходить. Я ведь понимаю!!! Понимаю каждое сказанное слово!!! Как это возможно?! Ещё вчера я была «ни бум-бум», смутно улавливала только смысл нескольких слов и отрывочных фраз, а сегодня... всё понимаю буквально. Вот это чудеса! Вот это скорость обучения! Такого просто не может быть! Хотя... Учитывая, что со мной произошло и где я нахожусь, то верить можно во всё что угодно!

Я чуть не вскочила со своего ложа с воплями: «Ребята, я вас понимаю!» Однако, дёрнувшись, судорожно зажала руками рот: «Вот, дура! Курица, тупая! Чуть сама себя не выдала! Лежи тихо, идиотка!» В голове забегали мысли, испуганными тараканами, а сердце затрепетало как у убегающего от лисы зайца. «Да если, не дай бог, кто-нибудь догадается, что я понимаю их речь, то всё... мне каюк, крышка!― тело покрылось холодным потом.― Пока мои бандюганы уверены в том, что я ничего не понимаю, я в безопасности и мне ничего не грозит, кроме вечерних ласк Атамана. Оказывается, его Карелл зовут, но к ночным визитам я уже привыкла. Для них я забава, а для главаря ещё и любимая живая кукла. Пока я молчу, ребята могут спать спокойно, зная, что я никак не могу им навредить». Все эти мысли вихрем пронеслись в голове, подселяя в каждую клеточку тела вирус страха.

В этот момент Нянь, как будто что-то почувствовал и резко повернулся в мою сторону. Наши глаза встретились. Мне оставалось, лишь глупо улыбнуться, тем самым показав, что «звёздочка» уже проснулась. А всё же хорошо Мелкий меня назвал, красиво... Главное, как в точку попал, я же реально свалилась на них с неба.

Весь день я подслушивала. Конечно, стараясь при этом вести себя как обычно. Нянь подозрительно косился, видимо, прикидывал, каких сюрпризов ещё от меня ждать. Мелкому о событиях вчерашнего дня и ночи он не обмолвился ни словом, да и разговаривали они мало. Но кое-что всё-таки удалось узнать.

Это действительно была банда разбойников, но не совсем обычная. Грабили они только те обозы и караваны, которые, помимо всего остального, везли золото. Именно золото было нужно атаману. Оказывается, и здесь, на Окатане, этот металл был таким же редким и ценным, как и на Земле. В трёх ближайших городах у Карелла были осведомители-наводчики, поставлявшие ему информацию о движении золотых потоков. А вот зачем и куда перевозили драгоценный металл, было непонятно.

В последнем налёте, когда ранили Мелкого, взяли мало, того количества на которое рассчитывали, там не оказалось. Отправив раненого на базу, то есть к нам в лес, Карелл с остальными пошёл в Киф и ждать их нужно дня через три-четыре, не раньше. Оказывается, сидели мы не в такой уж и глуши. Недалеко были и селения, и в нескольких днях пути небольшие города, один из которых и назывался Киф.

Вечером, пока мы с Нянем ходили к водопаду, меня прямо подмывало как-то дать ему знать, что их разговоры уже не являются для меня тайной. С одной стороны, так хотелось поделиться чувствами, эмоциями, мыслями и открытиями, задать кучу вопросов, извиниться перед ним за своё поведение и поблагодарить за всё, что он для меня сделал. Но с другой ― делать это было очень страшно, так как теперь мне начало казаться, что парень вовсе не так прост, как представлялось ранее, и что он может быть совсем не таким «белым и пушистым», каким я его себе вообразила. И вся его забота обо мне, помощь, нежные улыбки и знаки внимания, могут быть продиктованы совсем не искренними чувствами, а чем-то другим. Поэтому я упорно помалкивала, пытаясь не выдать себя раньше времени.