Вскоре мальчик заснул прямо у меня на руках. Я уложила его, закутанного в одеяло, на мягкую подстилку из листьев и пошла за хворостом, пока совсем не стемнело. Колени подгибались, руки подрагивали и все мышцы, особенно не так давно зажившие, вопили от усталости. Такого напряжения, нервного и физического, как на этом болоте, я не испытывала никогда!

Обходя наше пристанище по окружности в поисках сухих веток, я заметила нору. Дыра под деревом была немаленькая. «Та-а-к! Нам только соседей и ночных визитёров не хватало,― раздражённо подумала я.― А может, она пустая и здесь никто не живёт?» В этот лаз я, конечно, не полезла и даже не стала в него заглядывать, просто обошла, но беспокойство не покинуло. «Крупный зверь там вряд ли может жить, а вот кто-то типа барсука или енота вполне,― прикидывала я размеры.― Будем надеяться, что огонь отпугнёт незваных гостей, а вот хвороста придётся набрать побольше».

Угомонилась я только тогда, когда совсем стемнело. Малыш сладко спал в куче листьев, причмокивая во сне. Топлива для костра я собрала много: должно было хватить до утра, а вот спать нельзя, за костром нужно следить, чтобы не погас. Положив рядом кинжал, я натянула вторую рубаху и штаны, благо всё уже почти высохло, и уселась у самого огня. Вот, наконец, можно и расслабиться. Внутри громадного ствола было тихо, тепло и очень уютно.

Под черепной коробкой раздался осторожный стук:

― Кто там?― зная ответ, спросила я.

Молчание... А потом, тихо шепчущее:

― Прости...

― Ну заходи уж... А вот раньше ты никогда не стучался!

Почти физически я ощутила, как открылась какая-то дверь внутри меня и мягкие осторожные шаги в области затылка. Если честно, то стало жутковато! Меня передёрнуло.

― Я сейчас же исчезну, если тебе страшно или неприятно,― мой внутренний голос был мягок и нежен до крайности.

― Нет, не надо. Оставайся...― я замялась.― И ты прости, я накричала на тебя. Не обижайся, хорошо? Я не хотела... Сорвалась просто...

― Хочешь, в библиотеке пообщаемся?― спросил он.

― А как же костёр? Я не могу совсем отключиться, и Мышонок спит, давай так, а?

― Как скажешь.

Повисла долгая пауза. Я заговорила первой:

― Нам нужно выяснить один вопрос, не возражаешь?

― Нет, но мне кажется, что не один и даже не два.

Я набрала больше воздуха и выдохнула то, что так сильно меня беспокоило:

― Я сумасшедшая? Только честно.

― Нет, конечно,― последовал чёткий ответ.

― Тогда как понимать, что я уже столько времени общаюсь сама с собой? Во мне как бы два человека и я никак не могу привыкнуть и принять то, что ты ― это я, а я ― это ты. Что со мной происходит?

― Успокойся...― его голос превратился во вкрадчивый и нежный шёпот.― С тобой всё в порядке, можешь мне верить, ведь я вижу изнутри.

― Ты уверен?

― Абсолютно.

Тёплая волна спокойствия, нежности и ласки родилась где-то у макушки и прокатилась по всему телу до самых пяток. Как будто лёгкий ветерок долетел с жарких солнечных берегов; оттуда, где радостно и спокойно, где носятся над волнами чайки и ходят под сверкающими парусами белоснежные яхты.

― Ладно... Раз так, то давай договоримся: ты не будешь без конца твердить, что ты ― это я, а я ― это ты. Мне легче и проще воспринимать тебя как что-то отдельное, пусть и живущее внутри. Ты ведь хотел быть самостоятельной личностью?

― Хотел...― сказал Мозговой тихо-тихо.

― Значит, будь! Живи у меня там внутри, ну где ты там живёшь, пользуйся, чем хочешь, если тебе что-то надо, но существуй сам по себе. Так не будет ехать крыша оттого, что постоянно кажется, будто страдаю раздвоением личности и не понимаю, это твои мысли или всё-таки мои, твоё решение или моё. Так легче, проще и, главное ― понятнее для меня. Ты согласен?

― Ты действительно этого хочешь?

Вопрос был задан таким тоном и таким голосом, что на несколько секунд показалось, будто я лежу в постели с совершенно незнакомым мужчиной, который перед интимной близостью наклоняется надо мной и шепчет на ухо: «Ты действительно этого хочешь?» Следом мелькает другая картинка: я добровольно протягиваю руку вампиру, чтобы он утолил свою жажду крови. А тот, глядя зловещими красными глазами, спрашивает: «Ты действительно этого хочешь?»

Я тряхнула головой: «Что за бред? Ведь Мозговой ― это я. И я договариваюсь сама с собой, при чём тут незнакомцы и вампиры? Это от переутомления, наверно, ерунда всякая мерещится». И, отбросив эти мысли, твёрдо ответила:

― Да, хочу.

― И разрешаешь использовать то, что мне может быть нужно?

― Разрешаю,― и почему-то добавила,― если мне плохо от этого не будет.

― Не будет, я обещаю...― Мозговой сделал многозначительную паузу и продолжил,― от этого будет только лучше и притом нам обоим.

И почему мне показалось, что его голос дрожит то ли от возбуждения, то ли от радости?

― Вот и договорились!― я облегчённо вздохнула.

― Кари, ты простила меня?

― Да я уже всё забыла,― и, махнув рукой, улыбнулась,― и ты забудь.

― Хорошо, но про сине-зелёное болото не забуду никогда!

― Я тоже.

― Я очень испугался за тебя, Кари... Я ничем не мог помочь... Просто чувствовал твой ужас, твой страх, особенно, за этого малыша. Я боялся потерять тебя, а мы ещё и поссорились, ты меня прогнала... Для меня это был кошмар, такого я никогда не чувствовал.

― Всё хорошо, мы выбрались, нашли прекрасное место для ночёвки, согрелись, поели. Успокойся, всё в порядке. Стоп, я не поняла, это же ты должен меня успокаивать, а не я тебя?! В чём дело Мозговой?!

В голове раздался смех:

― Э-э-э, нет! Я теперь сам по себе, ты сама по себе. Так что теперь будем слёзки вытирать и плакаться друг другу в жилетку по очереди,― и он расхохотался ещё громче.

― Ну, ты... не знаю, как тебя назвать!― и засмеялась следом.

А утро принесло новые сюрпризы и совсем неприятные. Я всё-таки заснула у самого костра и подпалила волосы. Как я так умудрилась отключиться, рухнув головой почти прямо в угли, не знаю. Помню только, что сидела у огня и держала изрезанными ладонями голову, которая постоянно свешивалась вниз. А потом всё ― провал.

Когда открыла глаза, солнышки были высоко и слились в один сияющий круг, а малыша в куче листьев не было. Я быстро вскочила, но в тот момент, когда схватилась за ствол древесного гиганта, по рукам полоснула острая боль. Глянув на ладони, я вздрогнула. Они сильно опухли, порезы налились сине-багровым цветом и уродливо раскрылись так, что стало видно мясо. Началось воспаление. «Вот и приехали! Только заражения крови сейчас и не хватает. Это поганое болото я буду долго помнить, если выживу, конечно».

Стиснув зубы от сильной пульсирующей боли, я кинулась на поиски ребёнка. Не успела обежать дерево и до половины, как зашелестели заросли и навстречу бросился Мышонок, придерживая штанишки. Я кинулась к нему.

― Ах ты, негодник, маленький! Почему не разбудил? Почему один ушёл, а? Я так испугалась!

Тиская и целуя его в грязные пухлые щёчки, я утирала слёзы внешней стороной ладони. Пальцы почти не сгибались, и малейшее движение стреляло дикой болью.

― Не делай так больше, хорошо? Не убегай один, ты меня понимаешь, малыш?

Мальчонка же, только таращил глазёнки и улыбался.

Собрались мы быстро. Я закидала костёр землёй, чтобы не тратить последнюю воду. Ещё тлеющие угли выкинула на влажную от утренней росы траву: не хотелось, чтобы дерево, приютившее нас, сгорело. Всучила ребёнку последний кусок мяса и, разорвав запасную рубашку, перевязала руки. Было видно, что дело плохо: требовалась полная обработка и курс антибиотиков. А где их взять? Как же сейчас не хватало Дайка с его травками! Я же ничего не знаю о местной флоре, какие растения и как можно использовать. «Дайк, милый, заботливый Дайк, где ты, живой ли? Как ты нужен мне сейчас!― я всхлипнула.― Не плакать! Только бы он был жив! Ну а я?.. А что я?.. Тут уж как судьба распорядится. Выживу, значит, выживу, а если нет… то и пусть... Дома меня всё равно уже давно похоронили... Нужно идти, идти до тех пор, пока смогу, до первого жилья, чтобы Мышонок не остался один, а дальше... уже как получится».