Роулингс нервно ерзал по креслу слева от меня. Его простецкий спортивный пиджак из синтетической ткани резко выделялся в обществе шестисотдолларовых черных костюмов. Он с огромным недоверием бормотал:

– Что-что? М-м... Перемежающаяся эмболия околоплодного пузыря?.. Ишь ты... И, стало быть, лечение бригадным методом? Так?.. Послушайте, Варшавски, какого черта вы меня втравили в это дело?

Я здорово трусила, но заплетающимся языком пробормотала:

– Подождите несколько минут.

Заглянула в программу. Она начиналась приветственным словом Алана Хамфриса, исполнительного директора «Дружбы-5». Затем шло выступление Питера Бургойна, ведущего акушера госпиталя, далее – краткий обзор шести различных методов, применяемых выдающимися специалистами страны при лечении больных, подверженных эмболии. Программа предусматривала также второй завтрак, а после него – обсуждение разных казусов и семинарские занятия в узком кругу. Завершалось все общей дискуссией.

Я обратила внимание на то, что входной билет стоил двести долларов! Макс – шикарный тип, это он, оказывается, оплатил наше «участие» в конференции. Я не удержалась, с благодарностью погладила его морщинистую руку, он ухмыльнулся и с этаким налетом бравады успокоительно потряс головой.

В девять двадцать конференц-зал заполнился на две трети, в основном мужчинами. Я заметила, что Роулингс был единственным чернокожим среди собравшихся. Алан Хамфрис одарил последней лучезарной улыбкой группу медиков, с которыми болтал, стоя у просцениума, показал им места в амфитеатре и направился к миниатюрному президиуму. Питер сел в первом ряду напротив Алана.

– Доброе утро, господа! – начал тот. – Я – Алан Хамфрис, исполнительный директор этого госпиталя. Горячо приветствую вас в этот красивейший, благодатный день, который вы, насколько я понимаю, охотней провели бы на площадке для игры в гольф... Ох, разумеется, я хотел сказать, у постелей своих больных...

В зале раздался громкий смех, и Алан продолжал приветственный спич. Он позволил себе еще несколько шуток и анекдотов с бородой, затем перешел к делу – докладу о специфических трудностях и проблемах, возникающих при ходе и лечении эмболии околоплодного пузыря. Не забыл Хамфрис умело поддержать имидж госпиталя – всестороннее обслуживание пациентов. А в заключение представил гостям Питера Бургойна.

– Уверен, что все вы его знаете. Умение, мастерство, святая приверженность благородному делу родовспоможения – такое не везде ныне сыщется... Мы здесь счастливы оттого, что он всегда с нами, в нашей команде. И это именно он инициатор бригадного метода лечения, и не только в сложных случаях акушерства, но во всестороннем обслуживании пациентов, наших рожениц и их потомства.

Встреченный вежливыми аплодисментами, Питер встал и направился к трибуне, а Хамфрис сел на его место. Зашторили окна, камера проектора выдала первый слайд на экран. Мой желудок так сжался, что я прокляла съеденный завтрак...

Демонстрируя один слайд за другим, Питер вскоре добрался до основной темы дискуссии. Он показал таблицу с кривой смертности в акушерстве за несколько лет.

– На следующем слайде, – уточнил он, – показан случай, ставший, так сказать, чемпионом в ряду причин летальных исходов.

Когда он начал рассказывать о гипоксиях, недостаточном кислородоснабжении – зародыша и разрыве пуповины, аудитория как-то неестественно притихла. Затем по рядам собравшихся прокатился ропот. Питер вдруг стал заикаться. Он смотрел на экран и видел на нем собственную, сильно увеличенную запись: «Встретился с пациенткой в 14.58... Ввиду отсутствия доктора Эберкромби было принято решение вводить больной по 4 грамма сульфата магния в час, внутривенно, стационарно, капельно; в 15.50 вновь наблюдал больную, та все еще была без сознания, кома-2: отсутствие рефлексов и оттока мочи. Увеличил дозу сульфата магния до 7, по-прежнему внутривенно».

Питер, казалось, был сражен громом, затем, опомнившись, быстро нажал кнопку ручного пульта. На следующем слайде продолжилось беспощадное самообличение, признание беспомощности, проявленной им при лечении Консуэло...

Я узрела тень, вырвавшуюся из первого ряда и ринувшуюся к аппаратной. Экран потух, шторы разъехались. Из аппаратной раздался призыв Алана:

– Минутку, джентльмены! Просим прощения за заминку. Вероятно, кто-то из технических работников случайно вложил слайды, не относящиеся к конференции. Будьте любезны, доктор Бургойн, идите сюда, мы вместе отберем нужные кадры.

Вряд ли Питер слышал Алана. При ярком свете софитов его лицо выглядело пожелтевшим. Не обратив внимания на шум голосов, он выронил пульт и зашагал, – но не к аппаратной, а мимо, на выход, к входным дверям конференц-зала.

Хамфрису потребовалось несколько мгновений, чтобы убедиться в том, что Питер не собирается зайти к нему в будку. Быстро оправившись от шока, он предложил устроить небольшой перерыв и объяснил, как пройти в кафетерий, где можно выпить кофе и перекусить за счет госпиталя.

Едва Хамфрис покинул конференц-зал, я выразительно посмотрела на Роулингса, он вскочил на ноги, и мы бросились к выходу. Я услышала протестующие крики Мюррея, но не остановилась. Роулингс несся за мной по коридорам, ведущим к акушерскому крылу здания.

Мы наткнулись на надпись – «Вход только в халате и с маской»; я поколебалась долю секунды, но решила пренебречь правилами и вихрем влетела в анфиладу палат. Разъяренная медсестра пыталась задержать нас, но мы проигнорировали ее так же, как не обратили внимания и на двух рожениц и врача, выскочившего, будто чертик из коробочки, с пронзительным криком.

Пробежав через вестибюль, набитый различным людом, мы ворвались в кабинет Питера. У его секретарши, одной из тех женщин, что утром регистрировали участников конференции, слащавая улыбка мгновенно сменилась паническим выражением лица, когда мы подбежали к двери ее босса.

– Его там нет! – взвизгнула она. – Он на совещании! Его весь день сегодня не будет.

Тем не менее я заглянула в кабинет, тот был пуст. Секретарша все еще блеяла в приемной, но, видимо, не была обучена искусству вышвыривать посетителей вон. – А теперь что? – отрывисто спросил Роулингс.

– К нему домой, – отозвалась я и обратилась к секретарше: – Алан Хамфрис был здесь? Отвечайте, был или не был? Нет?.. Значит, он более скор на ногу, чем я. И лучше знает Бургойна.

– А вы прекрасно ориентируетесь на местности, – саркастически заметил Роулингс. – Знаете, где живет Бургойн? – Я кивнула, он иронически прохрипел: – Вы и док, кажется, были друзьями? Не боитесь, что он обидится, если вы на него накинетесь со скандалом?

– Ни в чем не уверена, – парировала я, чувствуя, что нервы мои вот-вот сдадут. – Если уж охотиться вслепую, то неплохо было бы заставить мэрию Чикаго оплатить все утренние часы вашей работы, да и мне вы можете счет представить.

– Ну будет, будет, расслабьтесь, мисс Ви. Если это вас беспокоит, то сумма такая пустячная, что и думать о ней нечего. И вообще мы приятно проводим время. Едем в моей машине или в вашей?

– В вашей, конечно. Если кто-нибудь из патрульных задержит нас за превышение скорости, вы всегда можете воззвать к гуманным чувствам коллеги...

Он рассмеялся, и мы направились к его «монте-карло». Автомобиль покатился прежде, чем я захлопнула дверцу.

– О'кей, мисс Ви. Я весь в ваших очаровательных руках. Показывайте дорогу.

Ехал он быстро, но осторожно; я немного расслабилась. По дороге представила Роулингсу мой обобщенный анализ той показухи, что культивировали в госпитале, а также поделилась соображениями по поводу смерти Малькольма.

С минуту он молчал, обдумывая, затем с энтузиазмом заявил:

– Да будет так. Прощаю вас. Если бы вы рассказали мне об этом во вторник, я бы подумал, что напускаете дыма, дабы завуалировать картину. Правда, я до конца ни в чем не убежден, но у этих парней в госпитале явно рыльце в пуху, и они мне весьма подозрительны. Кстати, кто-нибудь из ваших знакомых водит «пон-тиак-файэро»? Идет за нами хвостом с начала автострады...