«Жанна, во что вы верите больше, в ваши Голоса или в Церковь?» — так или почти так поставлен был вопрос на суде с неотразимою ясностью. «Верю в мои Голоса больше, чем в Церковь», — ответила Жанна с такою же ясностью.

«Если бы Церковь… объявила вам, что откровения ваши от дьявола, послушались бы вы Церкви?» — «Нет, я послушалась бы Господа нашего Иисуса Христа, чью волю я всегда исполняла». — «А если бы Церковь приказала вам сделать не то, что вы считаете волей Христа?» — «Я послушалась бы все-таки Христа».[43]

«Так говорят все ложные пророки (еретики); но если это допустить, то вся власть Церкви будет ниспровергнута… ибо не покоряться людям Церкви — значит восставать на Бога», — решают судьи Жанны, по совести, потому что этих слов ее в самом деле достаточно, чтобы поколебать всю власть Римской Церкви.[44]

Это верно понял и Шарль Пэги: «Что же делать? Жанна предпочитала Архангела Михаила аббату Константину… В ней всего удивительнее то, что она никогда никого не слушалась и шла всегда своим путем мимо всего».[45] Шла и мимо Римской церкви, ко Христу.

Жанна умерла, потому что не было Церкви Вселенской и для того, чтобы она была.

«Нынешняя (Римская) Церковь Петра — только тень будущей (Вселенской) Церкви Иоанна», — учит св. Августин в V веке и Скот Эриген в IX: «Видимость Церкви настоящей, Сына, рассеется, как тень, в восходящем солнце будущей Церкви Духа Святого».[46] — «Дни Римской Церкви сочтены… Церковь Иоанна, Вселенская, воздвигнута будет на развалинах старой церкви Петра», — учит Иоахим Флорский, в XIII веке.[47]

То, чему учат, о чем говорят они все, — сделает Жанна: выйдет из Церкви Западной, Римской, бывшей, чтобы войти в будущую Вселенскую Церковь.

В первый год Великой войны, 1914-й, поднято было в Риме снова, после многих колебаний и отсрочек дело о признании Жанны святой. Но дело это оказалось труднее, чем думали. Прежде, чем объявить Жанну святой, надо было ее оправдать, очистить память ее от обвинения в злейшей ереси — в непослушании Римской Церкви, а сделать это было не так-то легко, потому что обвинение казалось канонически правильным и потому что судьи Жанны в 1431 году, в лице полномочного инквизитора Франции, были те же римские судьи, что и в 1914 году. «Римом сказано — дело кончено». Roma locuta, causa finita: сказано в XV веке, кончено в XX веке. «Дело Жанны да будет отложено, causa reponatur», — решает или не может решить папа Пий X так же точно, как за пять веков до него Пий II: «Было ли дело ее Божеским или только человеческим, не могу решить».[48]

Дело Жанны казалось навсегда отложенным. Но во время Великой войны солдаты в окопах, те бесчисленные «маленькие души», о которых говорила св. Тереза Лизьёская: «тем же путем войдут и они, как я», — просили папу объявить Терезу святою так настойчиво, что отказать им было невозможно.[49] В сонм Святых вошла Тереза, а вместе с нею, второю «Девой Окопов», вошла и первая — Жанна.

Но все еще нехотя, как бы вопреки себе, приняла ее Церковь: приобщила к сонму Святых Дев, но не Мучениц.[50] Это значит: Жанна свято жила, но как умерла, кем и за что предана огню — неизвестно. Церковь как бы проходит мимо костра ее, закрывая на него глаза, остерегаемая чьим-то голосом: «этого тебе не нужно видеть».

«Горе нам. Мы сожгли Святую», — этого Римская Церковь не скажет, как английские палачи говорили у костра Жанны.[51] «Все мы согрешили, воистину, все» — не скажет и этого Римская Церковь о Жанне, как сказал один из пап о Лютере.[52]

«Страсти Дочери Божьей» на Огненном Кресте совершились тогда и все еще совершаются. Но кто кем осужден, св. Жанна Римскою Церковью или Церковь Жанною, — в этом, конечно, весь вопрос.

Странно и удивительно чередуются в Жанне то глубочайшая скрытность и замкнутость, то детская доверчивость. Кажется, именно так, детски доверчиво говорит Жанна в 1429 году капитану Роберу Бодрикуру, военному начальнику соседнего с ее родным селением городка Вокулёра, откуда суждено ей было отправиться к дофину Карлу VII для спасения Франции.

— Когда я исполню это великое, назначенное мне от Господа дело, то выйду замуж, и родится у меня три сына: первый будет папой, второй — императором, а третий — королем Франции…

— Если будут у тебя такие сыновья, я бы хотел быть отцом одного из них! — шутит капитан Бодрикур.

— Ни-ни, благородный Робер, этого не будет, — отвечает Жанна. — Три эти Сына родятся у меня от Духа Святого![53]

Что такое этот разговор? Голый вымысел? Едва ли. Как могло бы прийти в голову капитану Бодрикуру, покровителю Жанны, сочинить такой разговор, да еще донести о нем злейшим врагам ее, судьям-инквизиторам, вспоминающим его на суде потому, конечно, что одного этого разговора достаточно, чтобы осудить ее за неслыханное кощунство и ересь.[54] Нет, если это отчасти и вымысел, то все-таки слышится в нем что-то слишком особенное — личное, ни на кого, кроме Жанны, не похожее, чтобы все могло быть только вымыслом. Что именно говорила Жанна, мы никогда не узнаем, но очень вероятно, что она могла говорить или, по крайней мере, думать нечто подобное.

Главное и самое удивительное, неимоверное, в этих словах Жанны — рождение трех ее Сыновей «от Духа Святого».

Вспомним согласно повторяющееся в веках от Августина в «Граде Божием» до Иоахима Флорского в «Вечном Евангелии», то видимое, то невидимое, тайное, как течение подземной реки, учение о Трех Заветах.

Только два Лица Божия — Сын и Отец — увидены христианством во временном, историческом, известном нам Евангелии, а в неизвестном, Апокалипсическом, Вечном, — увидены будут все три Лица — Отец, Сын и Дух. «В первом Завете — Отца — звездный свет, ночной; во втором Завете — Сына — свет утренний, сумеречный; в третьем Завете — Духа — дневной, солнечный». — «В первом — Закон, во втором — Любовь, в третьем — Свобода».[55]

Именно здесь, в откровении Духа — в Свободе, Жанна, может быть, ближе всех святых к духовному сыну Иоахима, св. Франциску Ассизскому.

«Вот когда я наконец могу сказать свободно: не отец мой Пьетро Бернардоне, а Господь, Небесный мой Отец!» — первое слово Франциска в самом начале служения, а последнее — в самом конце: «Господи, благодарю Тебя за то, что Ты дал мне умереть свободным от всего».[56] — «Только Он один (Христос) может меня освободить!» — последнее слово Жанны.[57]

Огненный Крест ее — крещение Духом Святым и Огнем, вхождение в «третье состояние мира, в Духе, огненное», status igneus, по Иоахиму Флорскому.[58]

Я крещу вас в воде… Но Идущий за мною сильнее меня… Он будет крестить вас Духом Святым и Огнем (Мт. 3, 11).

«Дух — Свобода — Огонь»: в этом религиозном опыте уже почти геометрически для нас очевидно, Иоахим, Франциск и Жанна стоят на какой-то последней между двумя Заветами черте: между «вторым состоянием мира, водным», в Сыне, и «третьим, огненным», в Духе; на какой-то соединяющей их точке — последней Второго Завета и первой Третьего.