— Вы хорошо осмотрели квартиру? Окна, например? И не мог ли убийца спрятаться так, чтобы улизнуть, пока вы гуляли по пожарной лестнице и открывали дверь изнутри?

— Шеф! — только и сказал Таратура, но Гард на расстоянии как бы увидел выражение его обиженного лица. — Кроме того, окна защищены решетками, нам пришлось их перепиливать, несколько прутьев…

— Черт побери! — сказал Гард то ли с досадой, то ли с восхищением, он и сам толком не разобрался в оттенках собственного чувства. — Оставайтесь на месте, Таратура, я выезжаю. Да, передайте второй группе, чтобы немедленно доставили в квартиру с Фиалковой кого-нибудь из родственников… у кого нервы покрепче. И еще, Таратура: ограбление?

— Похоже. Сейф вскрыт. Антиквара, видать, пощипали солидно.

Гард щелкнул тумблером, и связь прервалась. Через секунду он встал с кресла, надел пиджак и рявкнул в микрофон местной связи:

— Еду на место!

Пока дежурный «мерседес» беспрепятственно мчался по оживающим улицам города, комиссар, сидя на заднем сиденье, сделал попытку поразмышлять, но из этого ничего не вышло. Он подумал сначала, что обыкновенный убийца не станет наносить своей жертве лишние ножевые удары, если ему очевидно, что человек мертв. Это может быть безумный или обезумевший в момент преступления человек, либо садист, которого возбуждает вид крови, либо жестокий мститель, либо… Короче говоря, многочисленные удары ножом — индивидуальный почерк преступника, своеобразная визитная карточка, которую он, сам того не желая и часто не ведая, оставляет полиции. Однако гадать можно сколько угодно — ни одно из предположений, сделанных на основании логики, ни на сантиметр не приближает истину, пока не увидишь картину собственными глазами.

А вот наконец и место события…

— Благодарю, — буркнул Гард, выбираясь из «мерседеса», дверцу которого распахнул полицейский в штатском. Выбравшись, комиссар огляделся. Дом, в котором произошло убийство, был оцеплен со всех сторон. Несмотря на ранний час, в отдалении уже толпилась публика. Ни одно зрелище не может обойтись без зрителей. Гард к этому привык, толпа никогда его не раздражала. — Давно поставили оцепление? — спросил он у штатского.

— Сразу, как только я прибыл.

— Вы сержант Мартенс?

— Так точно, господин комиссар! — И рука старого служаки, хоть он был не в форме, машинально дернулась к полям шляпы.

— Никто, надеюсь, из дома не выходил?

— Кроме одной кошки, — улыбнулся Мартенс. — У нас посты и на соседних крышах.

— Вы молодец. Мартенс. Ведите.

По широкой лестнице с чугунными узорчатыми ступенями они поднялись на второй этаж. На площадке их ждал Таратура.

— Ну, показывайте ваши чудеса, — сказал Гард.

— Начнем с этого, — в тон комиссару ответил инспектор, подходя к двери. — Смотрите!

Бросив беглый взгляд на английские замки. Гард занялся щеколдой. Это была массивная металлическая пластина, около сантиметра толщиной, довольно свободно передвигавшаяся в специальных пазах и входившая одним концом в глубокое металлическое гнездо, вделанное в деревянный стояк.

— Была задвинута до конца, — пояснил Таратура. — Уходила в гнездо на четыре с половиной сантиметра.

«Да, — подумал Гард, — антиквар неплохо защищал свою крепость…»

— Так, — сказал он вслух. — А на двери в комнату?

— Такая же и точно так же была задвинута.

— Следы?

— Нет, комиссар. Должно быть, они работали в перчатках.

— Почему «они»? Их было несколько?

— Не знаю, — сказал Таратура. — Но если один, то как он мог выйти, оставив дверь запертой, без посторонней помощи?

— Вы думаете, вдвоем или втроем это легче сделать? — усмехнулся Гард. — Нож нашли?

— Ножа нигде нет.

— Пройдем в комнату.

Убитый лежал на невысокой узкой тахте лицом вверх, одна рука и обе ноги свесились к самому полу. Белая рубашка покраснела от крови.

— Привет, Симпсон, — сказал Гард, пожимая протянутую экспертом руку. — Что скажете?

— Он умер от прямой раны в сердце. Какие ранения были предыдущие, а какие последующие и нанесенные, возможно, уже трупу, я пока определенно сказать не могу. Добавлю еще, что нож входил глубоко и вытаскивали его с трудом.

Гард медленно прошелся по комнате, остановился перед низким столиком в углу. На нем стояла откупоренная бутылка стерфорда и рюмка, на дне которой виднелись остатки голубоватой жидкости.

— Что это? — спросил Гард.

— Похоже, что преступник, перед тем как скрыться, опрокинул в себя одну рюмочку, — ответил Таратура.

— Так уж и одну? — сказал Гард.

— В бутылке не хватает одной рюмки, стерфорд наливают по горлышко, ни грамма больше, а здесь…

— Здесь вы специалист, инспектор, это уж точно, — улыбнулся Гард. — А почему вы думаете, что пил преступник, а не антиквар?

— Если бы пил антиквар, он оставил бы отпечатки пальцев, а их нет!

Гард почесал у себя за ухом: с таким доводом трудно было не согласиться.

— Логично, — сказал он. — Симпсон, не забудьте при вскрытии тела посмотреть наличие алкоголя.

— Слушаюсь, комиссар.

— И вот что еще интересно: когда этот стерфорд выпит — до или после убийства?

— Вряд ли до, — предположил Таратура. — Человек приходит, чтобы убить, и говорит хозяину квартиры: подождите минуточку, сейчас я выпью рюмку стерфорда, а потом вас убью, — так? Нет, стерфорд выпит после совершения преступления, как бы на посошок!

— Что ж, — без энтузиазма заметил Гард. — Рюмка вина и восемь ранений, часть из которых нанесена уже трупу, — это почерк, по которому можно найти «автора». Таратура, где ваш блокнот, почему не записываете стоящие мысли знатных специалистов?

— Шеф, — улыбнулся инспектор, — вы забыли, что моя память лучше магнитофона.

— Простите, — вмешался эксперт Симпсон, — у меня тоже есть версия.

— Валяйте, — великодушно разрешил Гард.

— Я думаю, что они пришли сюда вместе, вдвоем. Возможно, речь шла о какой-нибудь сделке, или антиквар должен был показать убийце какую-то вещь. И скорее всего, стерфорд был выпит именно тогда. А потом, не исключено, возникла ссора, если у убийцы не было заранее спланированного умысла, и вот когда антиквар открыл сейф…

— Вы думаете, сейф открыл Пикколи? — перебил Гард. — Фукс, ваше мнение?

Старина Фукс мгновенно вырос перед комиссаром, по своему обыкновению хихикнул, потирая руки, что он делал всегда, прежде чем приступить к своей специфической работе или ответить на вопросы, касающиеся его «профиля», и тонким голосом произнес:

— С этим сейфом, если без ключа, даже я провозился бы сутки. Но ключ — вот он, в скважине!

— А отпечатки пальцев? — спросил Гард.

— Никаких! — ответил Таратура. — Даже хозяйских. Из этого можно предположить, что убийца сам открыл сейф, действуя в перчатках.

— Возможно. А почему, — вновь обернувшись к эксперту, спросил Гард, — вы думаете, Симпсон, что антиквар и убийца пришли сюда вместе?

— А как же иначе? Как бы убийца мог проникнуть внутрь квартиры, учитывая не только замки, но и металлические засовы?

— Ну, знаете, — усмехнулся Таратура. — Как сказал господин комиссар, если убийца мог выйти через запертую дверь, с таким же успехом он мог и войти!

— Фантастика! — пожал плечами Симпсон.

— Я уж не говорю о том, что антиквар мог сам открыть дверь, представьте себе, своему знакомому! — сказал Таратура.

— К этому мы еще вернемся, — рассудил Гард. — Мартенс, отправьте бутылку и рюмку на экспертизу. Пусть выцарапают из них все, что возможно. Таратура, как там насчет родственников?

— Должен быть с минуты на минуту.

— Он уже здесь, — сказал Мартенс.

— Кого доставили? — спросил Гард.

— Сына.

— Пусть войдет.

Молодой человек, лет двадцати восьми, с застывшим лицом остановился перед телом убитого. Гард некоторое время молчал, давая ему возможность прийти в себя, и наконец произнес:

— Я понимаю ваше состояние, однако должен задать несколько вопросов, чтобы как можно быстрее найти преступника. Убитый — ваш отец?