Вид у Таратуры уже был надменным и чопорным: он поспешил войти в роль, поскольку Гард приказал ему быть «миллионером».

Честер долго не мог уснуть. Балконная дверь была распахнута настежь, доносился шум прибоя, и эти равномерные, тяжелые вздохи будоражили мозг, и без того настроенный на грустные размышления. «Кто знает, — думал Фред, — не находится ли Майкл где-то совсем близко? И тоже, наверное, не спит и мучительно соображает, что же это такое случилось, если не приходят за ним мама с папой…»

Допустить, что сына нет в живых, Честер не мог.

Ночью ему приснился сон. Как будто он стоит на капитанском мостике белоснежной яхты, а по веревочной лестнице быстро взбирается на фок-мачту маленький Майкл. Сердце Фреда сжимается от тоски: сын может сорваться в море, а вокруг акулы, их не видно сейчас, но всем существом своим Честер чувствует, что они ждут добычу. Еле держится Майкл, слабея на глазах, и вот уже опустил одну руку… «Майкл!» — кричит Честер.

И просыпается.

Фу, какой жуткий сон! Была бы рядом Линда, она бы сказала: «Не к добру это, Фреди, с Майклом что-то случится». Уже случилось… И вдруг — не во сне, а наяву — Честер отчетливо представил себе, что происходит с украденными детьми. Здесь, в курортном городе, есть тайный ночной клуб, в котором за большие деньги миллионерам показывают, как в огромном бассейне, наполненном прозрачной зеленой водой, акулы пожирают ребенка!

Было уже светло. Весь покрытый холодной испариной, Честер быстро оделся и вышел из номера.

В кафе за одним из столиков он тут же увидел Таратуру. Инспектор уже покончил с завтраком и нахально читал «Биржевые ведомости», попыхивая отличной гаванской сигарой. Не имея сил оставаться в одиночестве, Честер подошел к столику, близко стоящему к Таратуре, и сел так, что их спины оказались в метре друг от Друга.

— Кофе и джем, — сказал Фред официанту, молодому человеку лет шестнадцати, мгновенно появившемуся рядом, — и пачку сигарет.

— Может быть, сигару? — предложил официант.

Фред отказался. Он мог, конечно, последовать примеру инспектора, тем более что на острове было принято жить в кредит, расплачиваясь по счетам лишь за день до отъезда, а у Гарда, надо полагать, была с собой чековая книжка. Но Честер не имел привычки курить сигары и не хотел изменять себе даже за чужой счет.

Еле дождавшись ухода официанта, Фред сказал, не поворачивая головы:

— Мне приснился ужасный сон!

— С приятным пробуждением! — тихо ответил Таратура, переворачивая страницу «Ведомостей».

— Я, кажется, понял, куда деваются дети!

— Куда?

Словно из-под земли вырос официант и поставил перед Честером серебряный кофейник и блюдечко с джемом. Подождав секунду, не последует ли какой-нибудь новый заказ — заказ не последовал, — он пододвинул Фреду еще одно блюдце с пачкой сигарет и мягко отошел от стола.

— Их скармливают акулам в тайном клубе миллионеров-холостяков! — выдохнул Честер.

Таратура поперхнулся сигарным дымом, но тут же взял себя в руки и тихо сказал сам себе: «Тс-с!» Затем спокойно повернул еще одну страницу «Ведомостей».

— С перцем? — спросил он, не оборачиваясь к Фреду.

— Ты осел! — возмущенным шепотом воскликнул Фред. — Я не шучу ни одной секунды!

Таратура поднял голову и медленно обвел глазами кафе. То же самое сделал Честер, явно почувствовав неуместность своего громкого восклицания. Но нет, оно не вызвало ничьего интереса. Ближе всех к Фреду завтракал в одиночестве седой господин лет пятидесяти, демонстративно отвернувшись от дамы примерно такого же возраста, которая сидела за соседним с ним столиком. Они были похожи друг на друга, как могут быть похожи брат с сестрой или супруги, прожившие вместе не один десяток лет. В другом конце зала оживленно беседовали два господина, откровенно показывая окружающим свежесть своего знакомства и отсутствие между собой даже намека на родственность. Больше в кафе никого не было, если не считать мальчика лет семи, который, промокнув салфеткой губы и сделав даме незаметный жест рукой — я, мол, пошел, пока! — уже поднимался из-за стола.

— У тебя есть какие-нибудь данные? — слегка умерив веселое настроение, тихо спросил Таратура.

— Нет, я это понял.

Таратура чуть поднял и опустил плечи.

— Тогда при чем тут АЦХ? — произнес он. — Или акулы обожают детей только с таким генетическим кодом?

— Ты полагаешь? — с надеждой в голосе сказал Честер. — Об этом я как-то не подумал.

— Прости меня, Фред, но я иногда думаю, глядя на тебя: ну и характер! Я бы в твоем положении не улыбаться, не шутить не мог…

— Считай, что это нервное, — строго сказал Честер. — Где Гард?

— Не знаю, — тихо ответил Таратура, рассматривая сгоревшую треть сигары. — С утра он купался, но креста не нашел. Мы встретились с ним у лифта. Нам с тобой ведено к десяти быть на пляже. Займешь место недалеко от меня. Кстати, возьми себе купальный костюм. Это рядом, в салоне.

— А ты?

— Ого! — сказал Таратура. — Еще вчера вечером. А какой у меня «бьюик», Фред! Ты сдохнешь от зависти.

— Напрокат?

— Ну и что? Мы, миллионеры, можем позволить себе… — Таратура вдруг умолк и через паузу тихо сказал: — Фреди, закрываем фонтаны. Опять она!

Действительно, в кафе входила та самая девица, которая летела вместе с ними в самолете. Еще в воздухе она не очень, правда, явно, но все же проявила интерес к Таратуре, кресло которого стояло наискосок от нее. Несколько раз обернувшись, инспектор ловил пристальные взгляды, в которых не было откровенного заигрывания, что и смутило его. Поговорить о девице «трем холостякам» подробно не удалось, поэтому каждый придумал себе наиболее подходящую версию. Таратура решил, что она определенно из «этой шайки», причем что-то заподозрила и выбрала объектом наблюдения именно его, как самого внушительного и потому, вероятно, главного; не зря девица остановилась в этом же отеле и сняла номер, соседствующий с номером инспектора. Честер, оценив внешние данные попутчицы — она была типичной голливудской красавицей, но, пожалуй, несколько крупноватой для солистки и более подходящей для роли «блондинки из кордебалета», — подумал: «Везет же дуракам!» — имея в виду Таратуру и полагая, что красавица просто ищет курортные приключения, начав уже в воздухе. Что касается Гарда, то при всех случаях он посоветовал бы Таратуре соблюдать осторожность, о чем и предупредил его, встретив у лифта.

Ей было лет двадцать. Белые узкие брюки с золотыми «молниями», расклешенные внизу, белая блузка с громадным декольте, прямые светлые волосы и теннисная ракетка в чехле из шагреневой кожи — все это, естественно, не могло не привлечь внимания мужчин, находящихся в кафе. Двое, оживленно беседовавшие в другом конце зала, мгновенно умолкли, завороженные спортивным видом и здоровой красотой девушки. Седой господин тоже прервал завтрак. Блондинка на секунду задержалась в дверях, но очень быстро нашла Таратуру. Ее ресницы, покрашенные в голубой цвет, дрогнули. Решительно пройдя к столику, стоящему близко к тому, за которым сидел инспектор, она как бы случайно задела ракеткой «Биржевые ведомости».

— Ах, извините, — сказала красавица.

— Ничего, — буркнул Таратура и тут же удалился, даже не посмотрев на девицу.

В глазах у нее на мгновение вспыхнула ярость, но Фред не понял, то ли она была вызвана уязвленным женским самолюбием, то ли явилась реакцией малоопытного сыщика на неудачу.

Гард полусидел-полулежал в шезлонге, раскинув руки и подставив себя солнцу. Босой ногой он нежно гладил песок, и это было единственное движение, которое позволил себе комиссар. В остальном он казался гипсовым изваянием, выставленным на пляж для просушки. Вот уже двадцать минут Гард не шевелился, резко контрастируя со всеми, кто был вокруг него. Глаза комиссара были прикрыты дымчатыми очками-зеркалками, и Честер подумал, что даже они сомкнуты.

Прямо у ног Гарда с вызывающей откровенностью лежали два полотенца метками кверху, положенные крест-накрест. «Ну что ж, — решил про себя Честер, — если Дэвид пробует этот примитивный вариант, значит, и в нем есть смысл. Чем черт не шутит!»